|
7
Рассмотрение произведений молодого Гончарова естественно было закончить «Иваном Савичем Поджабриным», написанным в 1842 г. Однако известно, что за свой первый роман «Обыкновенная история» Гончаров взялся только в 1844 г. Вполне возможно было предположить, что между «Поджабриным» и «Обыкновенной историей» лежали еще не известные нам опыты, конечно, в прозаической форме, которую молодой автор уже давно предпочитал стихотворной или драматической.
друга семьи Майковых, а также молодого Гончарова. В. А. Солоницын служил в начале 40-х годов правителем канцелярии департамента внешней торговли и в то же время помогал О. И. Сенковскому по редактированию «Библиотеки для чтения»50.
В 1843 г. Солоницын отправился за границу, посетил Германию, Италию, откуда затем проехал в Париж. В пяти дошедших до нас письмах к Гончарову51 Солоницын не раз упоминает о выдающемся даровании Гончарова, призывает его завершить начатое там прозаическое произведение. В письме из Парижа от 2 декабря 1843 г. он между прочим заявлял Ивану Александровичу, жившему в ту пору в Петербурге: «Вы напрасно ожидаете от меня каких-то творений. Действительно, я хотел скропать нечто для Ольхина и сбираюсь писать для себя или для будущих своих предприятий. Но все это покуда ограничивается сборами... Но Вам, почтеннейший Иван Александрович, грех перед богом и родом человеческим, что Вы, только по лености и неуместному сомнению в своих силах, не оканчиваете романа, который начали так блистательно. То, что Вы написали, обнаруживает прекрасный талант. Я имел честь неоднократно докладывать это Вам лично и теперь повторяю письменно. Пишите же, ради Мадонны, пишите! Мы найдем доброе место всему, что Вы ни сделаете».
Таково первое, известное нам свидетельство, удостоверяющее, что Гончаров еще в 1843 г. начал писать роман, отрывки которого весьма понравились его друзьям. Солоницын, очевидно, слышавший или даже читавший эти отрывки, уехал за границу в начале второго полугодия 1843 г.: 3/15 сентября он писал Гончарову из Рима, до своего приезда туда посетив ряд городов Германии и Италии: «Берлин, Дрезден, Милан и Флоренция выступают вперед из моих воспоминаний. За ними рисуются Кенигсберг и Лейпциг, Инсбрук и некоторые другие». Очевидно, путешествие Солоницына до Рима было продолжительным. Вполне вероятно было бы предположить поэтому, что чтение им отрывков из начатого Гончаровым романа относилось к первым месяцам 1843 г. Как мы увидим сейчас, этим романом не была «Обыкновенная история».
«Жалею душевно, что Вы хандрите, — писал Солоницын Гончарову в цитировавшемся выше письме из Парижа. — Мерзкая, ужасная вещь — хандра! Впрочем, я знаю секрет от нее отделаться. Он, конечно, не всем помогает; например, не может действовать на меня; но Вы, будьте уверены, совершенно вылечитесь, если прибегнете к этому средству: пишите повести». Эти строки имеют немалый биографический интерес, указывая на то, что «хандра», сопровождавшаяся творческой депрессией, посещала Гончарова уже в эту, относительно раннюю пору его жизни, о которой мы вообще знаем очень мало: письма Гончарова 40-х годов в подавляющем большинстве своем до нас не дошли.
г. в новом своем письме из того же Парижа, Солоницын касается собственных дел и семьи Майковых, а затем делает такую приписку: «Прощайте, любезнейший Иван Александрович. Да прибавьте известие о своем романе: кончен ли он? Но пуще всего будьте веселы и здоровы».
В следующем письме от 6 марта 1844 г. Солоницын горячо благодарит Гончарова «за два прекрасных письма, которыми Вы меня подарили». Вместе с тем он выражает свое решительное несогласие с причинами, которые Гончаров приводил ему «в оправдание своей недеятельности в литературе». «Боже мой, — восклицает он, — неужели надо быть стариком, чтоб быть литератором? Неужели надо одеревянеть, сделаться нечувствительным, чтоб изображать чувства? Потерять способность любить, чтобы приобрести способность изображать любовь? Это мне кажется парадоксом. На деле всегда случалось противное» (вслед за этим следуют убедительные ссылки на Пушкина, Гете, Мицкевича). «Неуместная скромность» Гончарова может быть преодолена, по мнению Солоницына, одним путем — ему следует «написать несколько повестей или роман, напечатать и ждать суда публики».
«Наконец — идея Вашей нынешней повести, — продолжал Солоницын. — Если в русской литературе уже существует прекрасная картина простого домашнего быта («Старосветские помещики»), то это ничуть не мешает существованию другой такой же прекрасной картины. Притом в Вашей повести выведены на сцену совсем не такие лица, какие у Гоголя, и это придает совершенно различный характер двум повестям, и их невозможно сравнивать. Предположение Ваше показать, как два человека, уединясь в деревне, совершенно переменились и под влиянием дружбы сделались лучше, есть уже роскошь. Если Вы достигнете этого, то повесть Ваша будет вещь образцовая».
Это свидетельство драгоценно, в нем впервые и единственный раз охарактеризована фабула гончаровской повести.
Уговоры Солоницына цели не достигли. Очевидно, Гончаров ответил ему, что романа или повести он более не пишет. По крайней мере, в своем последнем письме к Гончарову из Парижа от 25 апреля 1844 г. Солоницын заявлял: «Известие, что Вы отложили писать «Стариков», огорчило меня до крайности. Не скажу Вам, что Ваши рассуждения об искусстве дельны: Вы это сами знаете, и мое подтверждение тут не нужно. Но эти рассуждения не убеждают меня: я все-таки не вижу причины, по которой Вы не должны оканчивать теперь своего романа. Бесспорно, что «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», Шиллеровы «Разбойники» и другие ранние произведения разных авторов слабее тех, которые эти же самые авторы написали впоследствии. Но из этого не следует ничего, что бы хоть мало-мальски оправдывало Ваш бесчеловечный поступок с бедными «Стариками»: во-1-х «Кавказский пленник» написан тогда, когда Пушкину едва ли было двадцать лет, «Бахчисарайский фонтан» тоже, «Разбойников» Шиллер написал еще студентом; Вы, напротив, дожили слава богу до тридцати, т. е. до той прекрасной поры, в которую ум человеческий действует сильнее, чем во всякое другое время, а чувство, нужное для одушевления поэтических произведений, к каковым причисляю я и роман, еще не погасло, — до той поры, в которую Руссо начал писать и создал «Новую Элоизу», вещь, наполненную погрешностями, но в то же время и имеющую тысячу неотъемлемых красот и достоинств. К этому позвольте прибавить еще, что Вы напрасно говорите, будто Вы мало еще видели и наблюдали в жизни: напротив, я всегда замечал, что Вы имеете дар наблюдательности и видите много таких вещей, которых другие не умеют приметить». Приведя еще несколько примеров творчества в юные годы, Солоницын продолжает: «Мнение Ваше вообще об искусстве писать романы мне кажется слишком строгим: я думаю, что Вы смотрите на дело чересчур свысока. По-моему, если роман порой извлекает слезу, порою смешит, порой научает, этого и довольно. Все правила для написанья хороших романов, мне кажется, заключаются в том, что так как роман есть картина человеческой жизни, то в нем должна быть представлена жизнь, как она есть, характеры должны быть не эксцентрические, приключения не чудесные, а главное, автор должен со всею возможною верностью представить развитие и фазы простых и всем знакомых страстей, так, чтобы роман его был понятен всякому и казался читателю как бы воспоминанием, поверкою или истолкованием его собственной жизни, его собственных чувств и мыслей. Для написания такого романа излагаемая Вами теория едва ли нужна; нужна только некоторая опытность, некоторая наблюдательность, которую, как я уже сказал, Вы и имеете». Отрицая необходимость теории в искусстве, Солоницын убеждал своего друга: «Пишите же, почтеннейший Иван Александрович, просто, не вдаваясь ни в какие теоретические мечтания; пишите просто, под влиянием своего светлого ума, своего благородного сердца. Уверяю Вас, что напишете вещь прекрасную». И далее: «Мы смеемся над классицизмом. Берегитесь, отец мой! Ваши теоретические рассуждения об искусстве могут породить тоже классицизм — классицизм нового рода, но который будет не легче старого».
Гончаров в 1843 г. писал роман «Старики», который нравился окружающим его членам майковского кружка. Этот факт первостепенной важности не был известен ни одному исследователю Гончарова. Он, конечно, вносит важное уточнение в творческую биографию молодого писателя. «Старики» не были написаны, то ли по «лености» Гончарова, то ли по его «неуместному сомнению в своих силах». Однако «лень» нашего романиста была сложного происхождения. Неуравновешенный и чрезвычайно впечатлительный, Гончаров «хандрил» не потому, что сомневался в своих силах. Письма Солоницына тем и интересны, что дают нам возможность реконструировать то, что говорил сам Гончаров своему другу.
на то, что «мало еще видел и наблюдал в жизни», на недостаточность жизненного опыта в широком смысле этого слова. Однако эти ссылки Гончарова на тех или иных писателей не были его главными аргументами для того, чтобы бросить уже начатых им «Стариков». Взявшись за писание романа, Гончаров, повидимому, ощущал, насколько его первый опыт в этом роде был далек от его собственного представления о задачах романа. Он смотрел на это, по выражению Солоницына, «чересчур свысока», т. е. не был согласен с мнением Солоницына, что роману достаточно порою «смешить», порою «поучать», чтобы пользоваться заслуженным успехом у читателя.
Судя по тому, что Солоницын признавал наблюдательность молодого романиста, можно предполагать, что для Гончарова было недостаточно, как рекомендовал ему его друг, написать роман в субъективном духе. Гончаров уже тогда был озабочен вопросом о задачах романа, он ставил перед этим жанром высокие требования не развлекательного, а глубоко содержательного в идейном отношении искусства. Именно поэтому он хвалил Скотта и именно поэтому не согласный с Гончаровым Солоницын указывал ему на то, что Скотт «ни в одном из своих романов не исполнил то, чего Вы от себя требуете...Он шел совсем по другой дороге: он хотел только занимать, возбуждать любопытство — и ничего более... Картинами и эффектами, — продолжал Солоницын, — презирать также не должно». Судя по этому замечанию, Гончаров держался в своем письме противоположного мнения, справедливость, которого он блестяще доказал в «Обыкновенной истории».
Разумеется, все сказанное выше имеет гипотетический характер, поскольку в нашем распоряжении нет
Вскоре Гончаров прекратил работу над «Стариками». Начало 1844 г. прошло у него в «хандре», но уже в конце этого года у молодого беллетриста создался новый, на сей раз блестяще им осуществленный, замысел романа «Обыкновенная история».
|