Цейтлин. И. А. Гончаров. Глава 3. Часть 2.

2

Отношения Гончарова с литераторами, входившими в кружок Белинского, все время оставались сдержанными. Он познакомился с Некрасовым в начале 1846 г. (НИ, 7), очевидно до знакомства с Белинским и вскоре после того, как М. А. Языков передал Некрасову рукопись «Обыкновенной истории»⁶«мельком», когда автор «Кто виноват?» «был короткое время в Петербурге проездом за границу» (IX, 108). Несколько раньше Гончаров познакомился с Григоровичем и Тургеневым, бывавшими в литературном салоне Майковых. Тургенев отнесся к Гончарову недружелюбно. Уже в начале 1847 г. он объявил А. Я. Панаевой, что «со всех сторон «штудировал» Гончарова и пришел к заключению, что он в душе чиновник, что его кругозор ограничивается мелкими интересами, что в его натуре нет никаких порывов, что он совершенно доволен своим мизерным миром и его не интересуют никакие общественные вопросы, он даже как-то боится разговаривать о них, чтобы не потерять благонамеренность чиновника. Такой человек далеко не пойдет! Посмотрите, что он застрянет на первом своем произведении»⁷.

Эта тургеневская оценка личности Гончарова в какой-то мере характерна была и для других писателей круга Белинского. К Гончарову по тем же причинам относились недружелюбно и И. И. Панаев, и Д. В. Григорович, и Н. А. Некрасов. Все они были недовольны сдержанностью Гончарова и приписывали это умеренности его убеждений, которые им казались почти обывательскими. Не сошелся тогда Гончаров и с А. В. Дружининым. Сам он писал впоследствии: «Я... не сближался сердечно со всем кружком, для чего нужно было бы измениться вполне, отдать многое, чего я не мог отдать. Мне было уже 35 или 36 лет — и потому я, развившись много в эстетическом отношении в этом кругу (важное признание! — А. Ц.), остался во многом прочем верен прежним основам своего воспитания. Я ходил по вечерам к тому или другому, но жил уединенно, был счастлив оказанным мне, и там, и в публике, приемом, но чуждался (между прочим по природной дикости своего характера) тесного сближения с тем или с другим, кроме семейства доброго Мих. Языкова, где меня любили, как родного, и я платил тем же» (НИ, 25).

Итак, из всего кружка Белинского Гончаров ближе всего сошелся... с «добрым» М. А. Языковым! Последний не был литератором, и это, очевидно, располагало к нему Гончарова, всю жизнь чуждавшегося чисто литературных знакомств. Гончаров не любил среду литераторов как замкнутый в себе и мнительный человек, который боялся, что его заветные замыслы станут при этом близком знакомстве чужим достоянием.

 г. Гончаров познакомился с Гоголем. Как рассказал Некрасов А. С. Суворину, «раз Гоголь изъявил желание нас видеть. Я, Белинский, Панаев и Гончаров надели фраки и поехали представляться, как к начальству. Гоголь и принял нас, как начальник принимает чиновников; у каждого что-нибудь спросил и каждому что-нибудь сказал. Я читал ему стихи «Родина». Выслушал и спросил: «— Что же вы дальше будете писать? — Что бог на душу положит. — Гм!...» И больше ничего. Гончаров, помню, обиделся его отзывом об «Обыкновенной истории»⁸. И. И. Панаев уточняет обстоятельства этой встречи: «Гоголь изъявил желание А. А. Комарову приехать к нему и просил его пригласить к себе несколько известных новых литераторов, с которыми он не был знаком. А. А. пригласил между прочим Гончарова, Григоровича, Некрасова и Дружинина». Гоголь приехал с большим запозданием. «Хозяин представил ему Гончарова, Некрасова и Дружинина. Гоголь несколько оживился, говорил с каждым из них об их произведениях, хотя было заметно, что не читал их»⁹

Говоря о литераторах, которые окружали Гончарова в конце 40-х годов, следует отметить еще его сближение с критиком Степаном Семеновичем Дудышкиным, который часто бывал у Майковых. 25 октября 1847 г. Гончаров писал Ю. Д. Ефремовой: «Ст. Сем. Дудышкин начинает входить в моду: умные и дельные его статьи в Отеч[ественных] Зап[исках] и частию в Соврем[еннике] замечены и расхвалены всеми умными и дельными людьми»¹⁰. В действительности С. С. Дудышкин был посредственным критиком. Сторонник умеренно либеральной и по преимуществу узко художественной критики, Дудышкин получил известность только после того, как из «Отечественных записок» Краевского ушел Белинский и трагически умер сотрудничавший там Валериан Майков.

 Д. Ефремовой от 22 июля 1847 г. Гончаров подробно рассказал об обстоятельствах гибели своего бывшего воспитанника, который в короткое время сделался видным русским критиком и публицистом. Гончаров высоко ценил дарование Валериана Майкова, хотя, конечно, разделял далеко не все его воззрения. Можно с полным правом утверждать, что ему были чужды те космополитические взгляды Майкова, против которых тогда же энергично выступал Белинский. В обзоре «Русская литература в 1846 году» Белинский со всей резкостью критиковал «фантастический космополитизм», согласно воззрениям которого «национальность происходит от чисто внешних влияний, выражает собою все, что есть в народе неподвижного, грубого, ограниченного, неразумного, и диаметрально противополагается всему человеческому» и т. д.¹¹ Белинский, конечно, имел в виду непосредственно Валериана Майкова.

Гончаров в данном вопросе, вне всяких сомнений, был солидарен с Белинским (см. ниже главу о художественном методе романов Гончарова).

Однако в ряде пунктов Валериан Майков и Гончаров сходились. Гончаров не возражал бы, например, против защиты Майковым принципа имущественного неравенства, как «необходимого рычага экономической деятельности», как средства, которое усиливает «энергию производительности». Особенно сочувственно Гончаров должен был отнестись к борьбе Майкова с романтизмом во имя «поры положительности», к трактовке им романтизма, мистицизма, «систематического разочарования», как «умственных и нравственных чудовищ». Ученик Огюста Конта, Валериан Майков считал, что «органическое развитие человечества» предполагает смену одной крайности другой. «Нам кажется, — писал Майков в рецензии на книгу Ф. Лоренца, — что изучение природы в детстве лучше всего сберегает жизненность и здоровье души, спасая человека от сухости и нравственного бессилия так же, как от склонности к романтическим и мистическим идеям»¹². Гончаров с этим вполне согласился бы: ведь «Обыкновенная история» и противопоставляет эти крайности — «сухости» и романтическо-мистических настроений.

«Мы, — писал Валериан Майков в рецензии на «Стихотворения» Юлии Жадовской, — употребляем все силы души, чтоб избежать всякого прикосновения с этой действительностью; но так как уйти от нее нельзя, то огромный запас изобретательности издерживается на то, чтоб дать ее различным явлениям произвольный, условный смысл, изменяющий их в наших глазах, готовых на этот раз принять какой угодно обман, только бы не увидеть факта. Это — период призраков, период индийского созерцания, период самообольщений, словом — комический период романтизма»¹³. Эти слова могли бы быть программой для писателя, изобразившего жизненный путь Александра Адуева. Однако Гончаров пошел дальше Майкова в своем критическом отношении к «сфере положительности». «Вообще, — писал критик в той же статье, — нет никакой причины смотреть на положительного человека, как на какую-то сухую, выморенную почву, которая только что существует, а не живет, как выражаются романтики; напротив, кто же и живет, как не тот, кто прилеплен к жизни и вне ее ничего не хочет знать, считая все остальное призраком, мыльным пузырем, созданием своенравия человеческого, то-есть тем, что оно есть на самом деле»¹⁴«сухую, выморенную почву»¹⁵.