Цейтлин. И. А. Гончаров. Глава 5. Часть 2.

2

Над «Обломовым» Гончаров трудился более десяти лет. «С этим романом я жил еще в молодости, десять лет тому назад», — признавался писатель 22 сентября 1857 г. Ю. Д. Ефремовой¹¹ г. началась его непосредственная работа над этим произведением. «Вскоре после напечатания в 1847 г. в «Современнике» «Обыкновенной истории», у меня уже в уме был готов план «Обломова», а в 1848 г. (или 1849 г. — не помню) я поместил в «Иллюстрированном сборнике» при «Современнике» «Сон Обломова» — эту увертюру всего романа» (VIII, 216).

Уехав в 1849 г. на родину, Гончаров принимает твердое решение — написать там свой роман для «Отечественных записок», которые уже анонсировали новое его произведение. Однако работать ему в Симбирске над «Обломовым» не удалось, точно так же, как не удалась эта работа и в 1851 г. Во время поездки вокруг света Гончаров, несомненно, думал об этом романе, из которого к тому времени была написана первая часть. 1 декабря 1855 г. Гончаров высказывал Е. В. Толстой надежду на то, что она «хоть на неделе» приедет по обещанию выслушать его» (т. е. «Обломова». — А. Ц.). Писатель сообщал ей, что начало романа почти написано: «... поправить бы немного, да и прибавить главы две, так первая часть и готова». Эти строки его письма точно устанавливают, что до 1856 г. романист располагал только первой частью «Обломова» и что написанное им по всей вероятности, заканчивалось «Сном Обломова» — пробуждение Ильи Ильича на этой стадии работы изображено еще не было¹².

Е. В. Толстая не раз интересовалась положением, в котором находился «Обломов». Под новый — 1856 — год Гончаров не без грусти писал ей: «Вы спрашиваете о романе: ах, одни ли Вы спрашиваете! Редакторы спрашивают пуще Вас и трое разом, так что если б я и написал его, то не знаю, как бы, удовлетворив одного, отделался от других. А романа нет как нет: есть донесение об экспедиции, есть путевые записки, но не роман. Этот требует благоприятных, почти счастливых обстоятельств, потому что фантазия, участие которой неизбежно в романе, как в поэтическом произведении, похожа на цветок; он распускается и благоухает под солнечными лучами, и она развертывается от лучей... фортуны. А где их взять? Они померкли для меня, старость, как шапка, надвигается на голову. Хандра гложет до физического расстройства, а между тем судьба призывает меня к суматохе, к усиленной деятельности; как я извернусь, не знаю; хочется бежать и от дел, и от людей, а нельзя»¹³.

«прочих занятий» («Автобиография», 1867), то-есть для «Обломова». И в самом деле, на Гончарова надвигалась подлинная лавина служебных дел: по подсчетам, которые произвели исследователи его цензорской деятельности, Гончарову уже в 1856 г. пришлось прочесть свыше 10 000 страниц рукописей и свыше 800 листов печатных изданий. А между тем творческая работа становилась все более интенсивной. Гончарову все более уяснялся и облик героини, и психология мужчины, так и не решившегося сделать последний шаг к браку, а вместе с тем и интрига всего романа. Творческая энергия искала выхода. И она вскоре нашла его.

Летом 1857 г. Гончаров отправился лечиться на заграничный курорт Мариенбад, и там его охватило «волнение, доходящее до бешенства». Он шутливо мистифицировал И. И. Льховского, говоря ему, что он «сильно занят Ольгой Ильинской». «У меня есть соперник, — шутил Гончаров, — он хотя и моложе меня, но неповоротливее, и я надеюсь их скоро развести. Тогда уеду с ней во Франкфурт, потом в Швейцарию или прямо в Париж, не знаю: все будет зависеть от того, овладею я ею, или нет» (15 июля 1857 г.)¹⁴. И, оставив шутливый тон, он сообщает тому же Льховскому через две недели: «Я приехал сюда 21 июня нашего стиля, а сегодня 29 июля, у меня закончена 1-ая часть «Обломова», написана вся 2-ая часть и довольно много третьей, так что лес уже редеет, и я вижу вдали... конец»¹⁵. К началу августа Гончаров уже окончил «поэму изящной любви», а к середине августа роман был почти завершен. Гончарову к этому времени еще осталось закончить две последние сцены: прощание Обломова навсегда с приятелем и заключение — небольшую сцену, в которой досказывается, что сталось с героями романа.

«Неестественно покажется, как это в месяц кончил человек то, чего не мог кончить в годы? На это отвечу, что если б не было годов, не написалось бы в месяц ничего» (Льховскому, 2 августа 1857 г.). И еще раньше Ю. Д. Ефремовой: «Странно покажется, что в месяц мог быть написан почти весь роман: не только странно, даже невозможно, но надо вспомнить, что он созревал у меня в голове в течение многих лет и что мне оставалось почти только записать его...»¹⁶«Необыкновенной истории», Гончаров вспоминал: «В голове у меня был уже обработан весь роман окончательно — и я переносил его на бумагу, как будто под диктовку. Я писал больше печатного листа в день, что противоречило правилам лечения, но я этим не стеснялся» (НИ, 17).

За июль и август 1857 г. Гончаров написал свой роман, разумеется, вчерне. «Труда еще бездна: обработка лиц и сцен, несмотря на то, что многие сцены вылились так, что не требуют больших хлопот и что другие я успел обработать тотчас»¹⁷. Гончарову еще предстояло решить, «годится ли это, и если годится, то в какой мере». Для этого ему, как и десять лет назад, понадобилось узнать мнение «приятелей». Совершив прогулку по Рейну, Гончаров 16 августа прибыл в Париж и уже 20-го читал Тургеневу, Фету и Боткину свой роман, «необработанный, в глине, в сору, с подмостками, с валяющимися вокруг инструментами, со всякой дрянью»¹⁸. Друзья остались довольны прослушанным. Однако полученный для лечения отпуск кончился, в сентябре Гончаров был уже в Петербурге и тянул лямку цензорской работы. В течение 1858 г. он продолжал тем не менее отделывать «Обломова», сначала в рукописи, затем в корректурах. Еще в ноябре 1858 г. Гончаров жаловался И. И. Льховскому на работу над корректурой первой части романа: «Недавно я сел перечитать ее и пришел в ужас. За десять лет хуже, слабее, бледнее я ничего не читал первой половины 1-й части: это ужасно. Я несколько дней сряду лопатами выгребал навоз и все еще много!»¹⁹.

Мнения литературных друзей об «Обломове» были определенны. Еще раньше Тургенев писал Гончарову: «Не хочу и думать, чтобы Вы положили свое золотое перо на полку, я готов Вам сказать, как Мирабо Сиэсу: «Le silence de Mr. Gontcharoff est une calamité publique!»^*2 пропали. Я буду приставать к Вам с восклицанием: «Обломова»!»²⁰. Теперь, когда роман вчерне был закончен, Тургенев в письме к Боткину просил его: «Гончарову повтори, что его «Обломов» — вещь отличная, но требует необходимых сокращений, тем более, что этот ряд диалогов и без того несколько может утомить»²¹. «Есть длинноты, но вещь капитальная», — повторял Тургенев в своем письме к Некрасову²².

Гончарову предстояло теперь выбрать журнал, в котором был бы напечатан его роман. Задача эта была не из легких: еще в конце 1855 г. им интересовались три редактора разом. Разрешения напечатать «Обломова» редакторы начали домогаться еще тогда, когда едва была написана его первая часть. В числе соискателей был издатель «Русского вестника» М. Н. Катков, тогда еще не чуждый легкого либерализма. Колбасин сообщал Тургеневу 2 декабря 1856 г. ходившие по Петербургу слухи: «Говорят, что Гончаров наконец покончил с своею «Обломовщиною», он продал ее уже в «Русский вестник» по 200 рублей за лист и что с нового года начнется печатание». Он же 15 января 1857 г. сообщал: «Катков и Ком[пания. — А. Ц.А. Ц.] Гончарову от листа за «Обломовщину». Гончаров на все расспросы отнекивается, но все уверены, что «Обломовщина» уже в редакции «Русского вестника». Посмотрим, стоит ли она таких неслыханно-дорогих условий и правда ли это»²³. Сенсационные сообщения Колбасина говорят о том, с каким нетерпением ждали гончаровского романа в литературных кругах Петербурга и какой тайной окружал свою работу над ним сам Гончаров.

В Рукописном отделении Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина хранятся неопубликованные письма Гончарова к Каткову. В них, действительно, шла речь об «Обломове». В письме от 21 апреля 1857 г. Гончаров возмущался: «А знаете ли, какие толки и еще не зная ничего, поднялись здесь в некоторых литературных уголках; уже говорят, что я и кончил роман и даже послал к Вам, что уж и денег неслыханную кучу получил и даже , зачем это мне достались деньги и т. п. А все Григорович: он побывал как-то у меня, и я прочел ему сцены две из давно написанных, а он вообразил, что писано все, и произвел слухи. Но это негодование уже показывает, чего мне надо ждать от петербургской критики, когда появится, не говорю уже роман... не так, а даже когда выйдет в свет мое путешествие. Теперь мне более, нежели кому-нибудь, приходится жалеть, что в Вашем журнале нет отдела критики, где бы можно было Вашему сотруднику рассчитывать на справедливую защиту против недобросовестной критики». Гончаров сообщает Каткову, что на курорте на свободе он попробует писать: «... не приведу ли я в порядок моего «Обломова», т. е. все, что написано; о продлении я и думать пока не смею, частично потому, что не умею продолжать, если начало не выработано окончательно, частично от старческой немощи, но так, однако, чтобы не запереть себе выхода во вторую часть».

Вслед за этим Гончаров спрашивал у Каткова: «Скажите, будет ли это пригодно для Вестника, если бы я обещал роман туда (заметьте, пожалуйста, это бы: я обещать не люблю, когда дело мною не кончено, т. е. не люблю запродавать шкуры на живом медведе, да и бог знает, какие могут случиться обстоятельства), т. е. удовольствовались ли бы Вы, если бы я приготовил первую часть без надежд на вторую? Однажды Вы мне дали знать, что Вы удовольствовались бы и этим, только чтобы все написанное мною было закруглено, как вещь оконченная. А мне бы этого не хотелось: я не отчаиваюсь черкнуть когда-нибудь и еще, хотя чувствую, что эта надежда неверна; я столько раз обманывался в хорошем, что считаю себя немного и в дурном. Поэтому мне бы хотелось знать, будет ли для Вас одно и то же — поместить совершенно конченную вещь или то же самое только в виде первой части с возможностью когда-нибудь продолжения».

Мы не знаем, что именно ответил на это предложение Гончарова редактор «Русского вестника». Сам же романист продолжал ему писать в том же, в высшей степени осторожном духе: болезни, им овладевшие, «так усилились, что едва ли позволят... сесть за работу. Я полагаю, что не в состоянии буду, как намеревался было, составить заметок. Беру, однако же, на всякий случай, уже написанные главы «Обломова» с собою, чтобы, если можно, привести в порядок и напечатать в Вестнике или в другом журнале как , и потом замолчать. Пусть они так и будут перед публикой как неоконченные, а если в таком виде журналы не примут, то могут остаться и ненапечатанными».

Это писалось 5 июля 1857 г., незадолго до отъезда Гончарова в Мариенбад. Осенью весть о том; что роман его вчерне закончен, дошла до Каткова через посредство В. П. Безобразова. Катков поручал последнему: «Вы мне писали из-за границы, что Гончаров читал Вам отрывки из своего романа и Вы советовали мне не упускать его. Если Вы действительно находите его важным приобретением для «Русского вестника», то не можете ли посоветовать Гончарову вступить со мною в сношения»²⁴«в сношения» с Катковым Гончаров уже более не вступал.

Не продан был «Обломов» ни «Библиотеке для чтения», хотя об этом, как о совершившемся факте, сообщал Тургеневу Панаев²⁵«Современнику», как о том сообщал в своем письме Боткин²⁶. Некрасов не принял романа Гончарова из-за должности, которую тот занимал в цензуре и которая «едва ли может усилить интерес романа в глазах публики. Так, прелестнейший обед в тюремном замке, я думаю, должен несколько потерять. Сказать между нами, это была одна из главных причин, почему я не гнался за этим романом, да и вообще молодому поколению не много может дать Гончаров, хоть и не сомневаюсь, что роман будет хорош»²⁷«Обломовым».

В конце концов Гончаров продал свой роман тем самым «Отечественным запискам» Краевского, для которых он писал еще в 1849 г. «Обломов» появился, в первых четырех книгах этого журнала за 1859 год и в том же году вышел отдельным изданием. Небольшой отрывок из третьей части (встреча Обломова с Пшеницыной) появился до этого в «Атенее» (1858, № 1, с. 53—60).

Необходимо признать, что столь долго писавшийся роман все же вышел в свет во-время. Только что закончилась Крымская война, в которой самодержавно-крепостнический режим потерпел «жалкое крушение» и в сильнейшей мере «скомпрометировал... себя перед Россией»²⁸«Колоссальные жертвы... встряхнули русский народ»²⁹«небывалое отрезвление»³⁰ и в то же время всколыхнула передовую русскую общественность. Герцен вспоминал об этих знаменательных годах в своей позднейшей статье в «Колоколе»: «В 1855 и в 1857 гг. перед нами была просыпавшаяся Россия. Камень от ее могилы был отвален и свезен в Петропавловскую крепость. Новое время сказалось во всем: в правительстве, в литературе, в обществе, в народе. Много было неловкого, неискреннего, смутного, но все чувствовали, что мы тронулись, что пошли и идем. Немая страна приучалась к слову, страна канцелярской тайны — к гласности, страна крепостного рабства — роптать на ошейник. Правительство делало, как иерусалимские паломники, слишком много нагрешившие, три шага вперед и два назад, — один все же оставался. Партия дураков, партия стариков была в отчаянии, крепостники прикидывались конституционными либералами...»³¹. Летом 1858 г. Герцен говорил о «живых», органом и голосом которых является его «Колокол». «Живые — это те рассеянные по всей России люди мысли, люди добра всех сословий, мужчины и женщины, студенты и офицеры, которые краснеют и плачут, думая о крепостном состоянии, о бесправии в суде, о своеволии полиции, которые пламенно хотят гласности...»³².

«Обломов» появился в свет именно в эти годы, когда борьба против самодержавно-крепостнического режима и феодального уклада жизни вступила в России в самую обостренную фазу. В этом смысле роман Гончарова оказался в высшей степени злободневным произведением.

^*2 Молчание господина Гончарова представляет собою общественное бедствие.