|
9
В своей статье о Гончарове в 125-ю годовщину его рождения «Правда» отмечала, что «Обломов» произвел огромное впечатление на читателей 60-х годов. «Он появился в эпоху общественного возбуждения, за несколько лет до крестьянской реформы, и был воспринят как призыв к борьбе против косности и застоя»104.
русские писатели осуществляли приговор над нею в лучших своих произведениях. «Губернские очерки» Щедрина, «Размышления у парадного подъезда» Некрасова, «Доходное место» и «Гроза» Островского, «Тысяча душ» Писемского, «Дворянское гнездо» и «Накануне» Тургенева — сходились между собою в отрицании старой России. Гончаровский роман находился в этом строю передовой русской литературы 50—60-х годов. Его своеобразие заключалось в том, что при слабой заостренности критики политического строя крепостничества Гончаров с исключительной глубиной раскрыл пороки крепостнического уклада жизни с характерными для нее явлениями застоя и распада.
Громадному успеху «Обломова», как и всех указанных выше произведений передовой литературы 60-х годов, в сильнейшей мере способствовало появление нового типа читателей. «Это было удивительное время, когда всякий захотел думать, читать и учиться и когда каждый, у кого было что-нибудь за душой, хотел высказать это громко... Не о сегодняшнем дне шла тут речь, обдумывались и решались судьбы будущих поколений, будущие судьбы всей России...». Так характеризовал передовое русское общество конца 50-х годов Н. В. Шелгунов. Он отмечал, что в эту пору писатель «стал наставником и учителем общественного строительства» и что «точно чудом каким-то создался внезапно совсем новый, небывалый читатель с общественными чувствами, общественными мыслями и интересами, желавший думать об общественных делах»105.
«Обломов» был по заслугам оценен читателями. «Десять лет ждала наша публика романа Гончарова. Задолго до его появления в печати о нем говорили как о произведении необыкновенном. К чтению его приступали с самыми обширными ожиданиями. Между тем, первая часть романа, написанная еще в 1849 г. и чуждая текущих интересов настоящей минуты, многим показалась скучною. В это же время появилось «Дворянское гнездо», и все были увлечены поэтическим, в высшей степени симпатичным талантом его автора106. «Обломов» остался для многих в стороне; многие даже чувствовали утомление от необычайно тонкого и глубокого психического анализа, проникающего весь роман г. Гончарова. Та публика, которая любит внешнюю занимательность действия, нашла утомительной первую часть романа потому, что до самого конца ее герой все продолжает лежать на том же диване, на котором застает его начало первой главы. Те читатели, которым нравится обличительное направление, недовольны были тем, что в романе оставалась совершенно нетронутою наша официально-общественная жизнь... Кажется не мало было задатков на то, чтобы и весь роман не имел успеха, по крайней мере в нашей публике, которая так привыкла считать всю поэтическую литературу забавой и судить художественные произведения по первому впечатлению. Но на этот раз художественная правда скоро взяла свое. Последующие части романа сгладили первое неприятное впечатление у всех, у кого оно было, и талант Гончарова покорил своему неотразимому влиянию даже людей, всего менее ему сочувствовавших»107.
Так характеризовал Добролюбов отношение к «Обломову» со стороны русских читателей 60-х годов. Роман Гончарова завоевал себе успех с трудом и добился этого не сразу. «Трудно, — писала «Библиотека для чтения», — пересчитать все шансы, собранные против этого художественного создания; оно печаталось по-месячно, стало быть перерывалось три или четыре раза. Первая часть, всегда такая важная, особенно важная, при печатании романа в раздробленном виде, была слабее всех остальных частей. В этой первой части автор согрешил тем, чего, повидимому, никогда не прощает читатель,- бедностью действия; все прочли первую часть, заметили ее слабую сторону, а между тем продолжение романа, так богатое жизнью и так мастерски построенное, еще лежало в типографии. Люди, знавшие весь роман, восхищенные им до глубины души, в течение долгих дней трепетали за г. Гончарова; что же должен был перечувствовать сам автор, пока решалась судьба книги, которую он более десяти лет носил в своем сердце. Но опасения были напрасны. Жажда света и поэзии взяла свое в молодом читающем мире»108.
«Обломов» начал печататься одновременно с «Дворянским гнездом», появившимся целиком в первой книжке «Современника» за 1859 год. Успех тургеневского романа был громадным. Читатели постоянно сравнивали оба эти романа; публика разделилась как бы на два враждебных стана. «Попробуйте в довольно многочисленном обществе, где найдется пять-шесть читающих, сказать, что «Дворянское гнездо» хорошо; непременно найдется кто-нибудь из этих читателей, который скажет: «Нет, как можно! «Обломов» лучше; попробуйте похвалить «Обломова» — вы непременно услышите: «Нет, то ли дело «Дворянское гнездо»!»109.
В этих романах Гончарова и Тургенева ставилась, в сущности, одна и та же тема: «Обломов» и «Дворянское гнездо» представляли собою отходную русскому дворянству крепостнической поры. У Тургенева эта отходная была овеяна большей элегичностью: в эпилоге «Дворянского гнезда» Тургенев говорил о том, что Лаврецкий «насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян». Гончаров судил своего героя строже: для него ясна была полная обреченность дворянской «обломовщины». Кропоткин писал: «Впечатление, которое этот роман при своем появлении (1859 год), произвел в России, не поддается описанию. Это было более крупное литературное событие, чем появление новой повести Тургенева»110.
«всеобщую сенсацию», «Обломов» появился как нельзя во-время. Вопрос о крепостничестве, его судьбах волновал все русское общество111 и большей его частью решался в 1859 г. в отрицательном смысле. Однако гончаровский роман содержал в себе не только суд над крепостничеством. Как сбросить с себя гибельную инерцию, как заняться делом, нужным теперь родине больше, чем когда либо? Эти вопросы глубоко волновали передовых русских читателей 60-х годов, для которых оценка Обломова, Штольца и Ольги сразу приобрела исключительно большое жизненное значение.
«Без всякого преувеличения можно сказать, что в настоящую минуту во всей России нет ни одного малейшего, безуездного заштатнейшего города, где бы не читали «Обломова», не хвалили «Обломова»112«Обломове»», — свидетельствовал критик «Библиотеки для чтения»113. Как подчеркивали «С.-Петербургские ведомости», «Обломов» «возбудил, при появлении своем, бесконечные толки, которые не совсем замолкли еще и теперь, когда уже прошло много месяцев со времени его напечатания, несмотря на множество разнообразных и весьма серьезных интересов, волнующих нашу эпоху. Этот роман принадлежит к числу произведений, о которых долго не перестают говорить и о которых слышатся самые противоположные суждения»114«весьма серьезные интересы, волнующие нашу эпоху», не только не мешали успеху «Обломова», но делали его еще более значительным.
Свидетельства самых различных литературных и общественных групп сходятся на том, что роман Гончарова был в 60-х годах общественным зеркалом доживавшей свой век крепостнической России. Каждый из читателей оглядывался на себя, сравнивая себя с Обломовым; образом гончаровского героя можно было «попрекнуть» немало представителей дворянского общества. Кропоткин удостоверяет, что «каждый читатель, находя нечто родственное в типе «Обломова», чувствовал себя в большей или меньшей степени пораженным той же болезнью»115. Критик «Отечественных записок» через год слишком после того, как «Обломов» закончен был печатанием, указывал, что «многие нашли его (образ Обломова. — А. Ц.) в себе, по крайней мере в прошедшем своем...»116«Почти все мои знакомые на каждом шагу, смеясь, говорили мне, по выходе книги в свет, что они узнают в этом герое себя и своих знакомых» (VIII, 225)117.
«Обломов... представляет нам целый тип, Обломова вы встретите на каждом шагу, в той или иной одежде, под тем или другим именем — и не нужно быть Помпеем, чтобы набрать их целые легионы»118. «...роман г. Гончарова «Обломов» уже все прочли; «обломовщина» уже сделалась чем-то живым, и мы, глядя на многих, говорим: «Обломов. Обломов!» Против этого факта никто уже не станет спорить, а когда какой-нибудь писатель до того метко попадает в натуру человеческую, что созданный им тип получает место гражданства в обществе, это лучше всего доказывает всю истинность создания. От правды не отвертишься!»119. И вот почему «вся грамотная Россия прочла «Обломова»»120, и вот почему самое слово «обломовщина» сделалось нарицательным, характеризуя современную Гончарову жизнь в ее «широких гранях»121«Обломов и обломовщина — эти слова недаром облетели всю Россию и сделались словами, навсегда укоренившимися в нашей речи. Они разъяснили нам целый круг явлений современного нам общества, они поставили перед нами целый мир идей, образов и подробностей, еще недавно нами не вполне сознанных, являвшихся нам как будто в тумане»122.
Роман Гончарова волновал не только своими общественными тенденциями, но и чистотой своего стиля. «Библиотека для чтения»в статье об Обломове говорила о «старичках», зачитывавшихся рассказом о любви Ольги и Обломова, о «восприимчивых юношах», при чтении чувствовавших горячие слезы на своих глазах. Кропоткин свидетельствовал: «Образ Ольги вызывал чувство почти благоговейного поклонения ей в тысячах молодых читателей; ее любимая песнь «Casta diva» сделалась любимой песнью молодежи»123. Критик «С.-Петербургских ведомостей» писал: «Заключительная сцена романа, где Штольц встречается с Захаром, просящим милостыню, проливает яркий свет на идею автора и дает всему роману трагический оттенок. Эта сцена производит на читателя страшное, потрясающее действие. Мы выписали бы ее здесь целиком, если бы не были уверены, что она знакома всем нашим читателям...»124.
Конечно, «форма» здесь, как и всегда, была неотрывна от «содержания». Об этой глубокой содержательности формы «Обломова» лучше других говорил Добролюбов, рассказавший и о собственных читательских переживаниях: «И по прочтении всего романа вы чувствуете, что в сфере вашей мысли прибавилось что-то новое, что к вам в душу глубоко запали новые образы, новые типы. Они вас долго преследуют, вам хочется думать над ними, хочется выяснить их значение и отношение к вашей собственной жизни, характеру, наклонностям. Куда денется ваша вялость и утомление; бодрость мысли и свежесть чувства пробуждаются в вас. Вы готовы снова перечитать многие страницы, думать над ними, спорить о них. Так, по крайней мере, на нас действовал Обломов: «Сон Обломова» и некоторые отдельные сцены мы прочли по нескольку раз; весь роман почти сплошь прочитали мы два раза, и во второй раз он нам понравился едва ли не более, чем в первый»125.
|