Демиховская О. А. И. А. Гончаров в работе над романом «Обыкновенная история» // Гончаров И. А.: Материалы юбилейной гончаровской конференции 1987 года / Ред.: Н. Б. Шарыгина. — Ульяновск: Симбирская книга, 1992. — С. 127—134.
О. А. Демиховская
И. А. ГОНЧАРОВ В РАБОТЕ НАД РОМАНОМ «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ»
В то время как изучение истории текстов большинства русских классиков в советские годы достигло высокого уровня (академические и научно-критические издания, публикация различных редакций и вариантов и т. д.), о текстологии И. А. Гончарова нельзя этого сказать. До сих пор нет академического собрания сочинений И. А. Гончарова. Несомненным достижением является издание в серии «Литературные памятники» очерков «Фрегат «Паллада» (1986) и романа «Обломов» (1987).
Роман «Обыкновенная история» издавался при жизни И. А. Гончарова восемь раз, не считая журнальной публикации1. Так как рукопись его не сохранилась, то текстологическое исследование прижизненных изданий романа приобретает особое значение. С одной стороны, оно важно для характеристики творческого метода писателя, с другой — изучение работы автора над текстом позволяет выявить его эстетическую и общественно-политическую позицию.
Текст «Обыкновенной истории», напечатанный в «Современнике в 1847 году, оставался без изменения в отдельных изданиях 1848, 1858 и 1862 годов. Текст романа 1868 года («издание 4-е, вновь исправленное») подвергся стилистической и смысловой правке.
Сличение текста романа 1868 года издания с предшествующими позволило установить главные направления, по которым шла работа автора над текстом: освобождение от следов романтизма в стиле, стремление ко все большей объективности изложения, лаконизму, последовательное избавление от влияния гоголевской манеры. Так, например, в тексте 1868 года убираются лирические отступления, обнаруживающие субъективное отношение автора к тем или иным явлениям, а также органическую связь с гоголевским стилем, следы которого старательно заметаются2.
В тексте 1868 года отсутствует лирическое отступление иронического характера о бескорыстной любви, низведенной в буржуазном обществе до низких житейских отношений (ч. 1, гл. 1). Нет и описания характера любви женщин и мужчин. Оно сократилось до краткого тезиса: «Уж давно доказано, что женское сердце не живет без любви» (ч. 1, гл. 1). Отсутствует в этом издании ироническое описание бескультурья людей, их неумения владеть письменной речью.
Критическая характеристика российского приживальщика и провинциальной, патриархальной среды с косностью ее мышления, консерватизмом обычаев, в которой мог культивироваться этот пошлый тип, сильно сокращается в 4-м издании, оставлено только главное в характеристике самого Антона Иваныча (ч. 1, гл. 1). Также удаляется в этом издании резкая критическая оценка примитивности и инфантилизма духовной жизни патриархального, провинциального дворянства, заключенная в лирическом отступлении, что сближало его с гоголевским стилем (ч. 1, гл. 1). Снимается нарочито сниженная характеристика российского обывателя с неразвитостью его гражданского сознания, данная в первых трех редакциях, нет и явно критического описания примитивизма быта русской провинции, которое звучит осуждением «квасного» патриотизма (ср.: изд. 1848 г., ч. 1, гл. 2, с. 4). Опущены критика Анной Павловной Адуевой «безбожника» Михаилы Михайлыча (ч. 1, гл. 1), рассуждение о смысле жизни, о счастье (ч. 2, гл. 1), рассуждение патриархальной барыни, выказывающее субъективный характер повествования (ч. 1, гл. 1).
Все аннулированные отрывки выдержаны в критическом духе, и в то же время они являются элементами гоголевского стиля, следы которого Гончаров удаляет, проявляя лаконизм и точность в своем движении к объективному письму.
Доказательством того, что творчество Гончарова развивалось вместе с историко-литературным процессом, историческим движением стилей художественной литературы, воспринимая достижения формировавшегося реализма как метода русской литературы, являются трансформации стиля, говорящие в известной мере об изменении содержания.
Эквивалентом статического характера Петра Ивановича Адуева, созданного в традициях гоголевской школы, Гончаров делает синтетический портрет персонажа, который в первых трех изданиях содержал попытку писателя сказать о характере героя, дать описательно внутренний мир, подчеркнуть его типичность, но не психологизировать черт внешности. В издании 1868 года сокращается описание внешности, зато больше говорится о чертах характера, заметно стремление психологизировать черты внешности, внести элементы анализа.
Работая одновременно над «Обрывом», в котором Гончаров уже овладел диалектикой психологического рисунка образов и создал аналитические портреты главных персонажей, писатель проявляет неудовлетворенность стилем в традициях гоголевской школы. В результате правки создается синтетико-аналитический портрет, достигается законченность образа Адуева-старшего. В то же время все, что выдает близкое родство с Гоголем, гоголевские следы в стиле Гончаровым, умеющим писать по-новому, как в это время писали Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, стирается, «заметается», уничтожается (см. гл. 2).
Значение романа, как развенчивающего лжеромантизм в жизни и литературе и критикующего буржуазное делячество и голый практицизм, несомненно, но содержание его глубже. Философский подтекст «Обыкновенной истории» включает полемику с рационализмом, на началах которого не может быть плодотворно построено человеческое общество, ибо рассудком, неразумным или разумным эгоизмом жизнь не может быть объяснена, принята и оправдана. Гончаров главными законами жизнестроительства считал нравственные законы, законы любви, которая не терпит насилия хотя бы в форме «метод» и «теорий». Только посредством ума, мысли, теории не может быть решена проблема добра и зла. Спасения и счастья человечества нельзя ждать от построений ума. Гончаров зовет к нравственному сближению людей. Философское содержание романа позволяет поставить Гончарова у истоков полемики вокруг антитезы «жизнь и теория», «арифметика и природа», «разум и вера», полемики о путях преобразования российской действительности, достигшей кульминации в общественно-политической борьбе двух лагерей в шестидесятые годы, и считать его предшественником Л. Толстого и Ф. Достоевского.
Трансформации, наблюдаемые в тексте 1868 года, — знамение времени. Они подтверждают, что писатель откликался на актуальные, злободневные вопросы, поставленные самой жизнью.
В эпилоге романа дискредитирован Петр Иванович Адуев — рационалист, загубивший жизнь Лизаветы Александровны, ставшей «жертвой его мудрости» (Белинский). Предопределенная «методой» Петра Ивановича, ее жизнь была лишена духовной свободы и, значит, счастья. В тексте романа 1868 года наблюдается углубление характеристики Петра Ивановича Адуева, в которой критическая оценка обозначается более резко. Холодный делец и рационалист, Адуев отождествляет сердечные, семейные отношения с деловыми.
|
Я очень к ней привык, но это не мешает мне делать свое дело. Ну, прощай же, приходи. 2, гл. 3*1) |
Я очень к ней привык, но это не мешает мне делать свое дело. То супружество, семья — и, следовательно, опять-таки дело, хотя и домашнее. Ну, прощай же, приходи. (Там же) |
Если в тексте первых изданий под «делом» Петра Ивановича можно подразумевать свечной и фарфоровый заводы, владельцем которых он был, то в 1868 году, когда контуры российского капитализма обозначились и оделись в плоть, «делу» дана исчерпывающая оценка. Супружество и семья — тоже дело, ибо рационалист Петр Иванович не оставил места ничему в жизни, кроме «дела», кроме выколачивания денег, звезд, чинов. Он выхолостил, лишив поэзии, интимные отношения, окутанные прежде таинственностью, он «сорвал с семейных отношений их трогательно-сентиментальный покров и свел их к чисто денежным отношениям» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Коммунистический манифест). И. А. Гончаров одним из первых рассмотрел страшное зло капитализма — бездуховность.
Замена слова «хитрить», содержащегося в первых изданиях, «словом «метода» весьма симптоматична и возможна именно в 1860-е годы. «Хитрить» — определение действия частного характера, отдельного явления. «Метода» подразумевает некие умственные построения, общие принципы, рационализм как систему, которая губит «живую жизнь».
|
— Удивительно! Пусти меня: я попробую, а ты пока обдумай свою новую систему хитрить... — Что, что? — Спи спокойно! — отвечала она и вышла из комнаты. (Ч. 1, гл. 6) |
— Удивительно! Пусти меня: попробую, а ты пока обдумай свою методу... — Что, что? Но она, как тень, скользнула из комнаты. (Там же) |
|
— Она похвасталась, — начал он потом, — какая у ней школа! у ней школы быть не могло: молода! это она так только... от досады! но теперь она заметила этот магический круг: станет тоже хитрить... о, я знаю женскую натуру! Ну! Хитрить так хитрить! Посмотрим, кто кого! — он гордо и весело улыбнулся; морщины разгладились на лбу. — Только надо другую систему, — промолвил он, — прежняя ни к черту не годится. Теперь надо... (Ч. 1, гл. 6) |
— Она похвасталась, — начал он потом, — какая у ней школа; у ней школы быть не могло: молода! Если б была, она бы мне сказала! Но теперь она заметила этот магический круг, теперь нужна другая метода... (Там же) |
Гончарову важно сказать не только о характере Петра Ивановича, но подчеркнуть его «образ мыслей» как целую систему, свойственную определенному кругу людей, в данном случае рационалисту.
|
Есть странности... лезет целоваться, говорит, как семинарист... ну, да от этого отвыкнет: и то хорошо, что он не сел мне на шею... Нет! куда! Ничего не сделает. Эта глупая восторженность никуда не годится, ах да ох! Не привыкнет он к здешнему порядку; где ему сделать карьеру! Напрасно приезжал... ну, это уж его дело. Александр долгом считал любить дядю, но никак не мог привыкнуть к его характеру. (Ч. 1, гл. 2) |
уж его дело. Александр долгом считал любить дядю, но никак не мог привыкнуть к его характеру и образу мыслей. (Там же) |
В 1868 году Гончарову, говорившему о страшном эгоизме как следствии рационализма Адуева-старшего, у которого и любовь — головное, умственное построение, необходимо было подчеркнуть, что Петр Иванович жену уважает главным образом за отражение своих предначертаний.
|
Он чувствовал только, что жена была необходима ему — это правда, но наравне с прочими необходимостями жизни, необходима по привычке. (Эпилог) |
еще то, что жена была необходима ему — это правда, но наравне с прочими необходимостями жизни, необходима по привычке. (Там же) |
Отзвуки дискуссии вокруг антитезы «рассудок—сердце» сказались и в конкретизации, в раскрытии смысла сказанного путем противопоставления слов «чиновник», «заводчик» — и «поэт», в большем критицизме Гончарова по отношению к Петру Ивановичу.
|
— Это упрямство! — сказала она, — о, он упрям: я его знаю! Вы не смотрите на это, Александр. «Это недоброжелательство! — подумал Александр. — Он меня хочет втоптать в грязь, стащить в свою сферу». 2) |
— Это упрямство. Вы не смотрите на это, Александр. «Это недоброжелательство! — подумал Александр. — Он меня хочет втоптать в грязь, стащить в свою сферу. Все-таки он умный чиновник, заводчик — и больше ничего, а я поэт...» (Там же) |
В первых изданиях видно стремление низвести Александра, которому дядя предлагает место, чтобы зарабатывать деньги, с его романтических высот. В тексте 1868 года появляется существенный нюанс. В предложении Петра Ивановича «пользоваться силами», «красноречием», «записывать да продавать» звучит мотив продажности в буржуазном обществе и духовных ценностей, зависимость таланта от денег (см. ч. 1, гл. 2).
выпадают слова: «И Адуев, не шутя сердился, что еще не изобрели способа ходить по воде» (ч. 1, гл. 4).
Низведение духовного мира Александра до уровня инфантильности, наблюдаемое в первых изданиях, в тексте 1868 года сменяется более серьезным отношением к его внутреннему миру. Описание романтической любви Александра теперь сопровождается стиранием оттенков карикатурности, которые были в первых изданиях (см. ч. 2, гл. 1, 5, эпилог). Углубление характеристики молодого человека идет по линии акцентирования эмоциональной сферы романтика, его «живой души»3.
Исследование текстов свидетельствует также о том, что большинство видоизменений произошло из стремления писателя к лаконизму, простоте, конкретности, образности.
|
И он опять вскочил с места, с намерением словом и делом доказать свою признательность. (Ч. 1, гл. 2) |
Давая более точную характеристику рационалисту Адуеву-старшему, имея в виду систему Петра Ивановича как умственное построение, писатель заменяет слова «твоим желаниям» словами «твоим мыслям, правилам и наклонностям».
|
И если отыщешь такую женщину, она непременно должна нравиться тебе постоянно, потому что отвечает твоим желаниям. (Ч. 1, гл. 3) |
(Там же) |
Пытаясь конкретизировать эпизодический образ матери Наденьки Любецкой, Гончаров актуализирует портретную деталь.
|
Так для этого ты бы лучше мать (Ч. 1, гл. 6) |
(Там же) |
Иногда писатель усиливает достоверность образа за счет эмоционально окрашенной лексики, хотя бы грубой и просторечной, в речи персонажа. Например, в диалоге дворни Анны Павловны Адуевой.
|
— Барыня велела, мне что за дело! Хоть брось! Вишь, черти какие? — Ну, давай, что ли, сюда скорее, это можно вот тут сбоку в карман положить. 1) |
— Барыня велела, мне что за дело, хоть брось! Куда мне девать? — Чеши себе космы. — Зубоскалы проклятые: я отдам назад барыне… — Ну, давай, что ли, сюда скорее: это можно вот тут сбоку в карман положить. |
Из прозрачного языка «Обыкновенной истории» писателем изгоняются даже единичные употребления книжной лексики и заменяются русскими разговорными словами. На смену «взору», «рефлекции», «року» пришли «взгляд», «влияние», «судьба».
|
…кто знал ее прежде, кто помнил свежесть ее лица, блеск взоров. |
…кто знал ее прежде, кто помнил свежесть ее лица, блеск взглядов. |
|
В уме любящего человека плетется многосложная ткань из наблюдений, тонких соображений, воспоминаний, догадок обо всем, что окружает любимого человека, что творится в его сфере, что имеет на него рефлекцию. (Ч. 2, гл. 3) |
В уме любящего человека плетется многосложная ткань из наблюдений, тонких соображений, воспоминаний, догадок обо всем, что окружает любимого человека, что творится в его сфере, что имеет на него влияние. (Там же) |
|
(Ч. 2, гл. 3) |
Взгляд его остановился на Юлии. (Там же) |
|
Он был тих, важен, туманен, как человек, выдержавший, по его словам, удар рока. 1) |
Он был тих, важен, туманен, как человек, выдержавший, по его словам, удар судьбы. (Там же) |
Переиздание «Обыкновенной истории» в новой редакции — третьей и последней — было осуществлено в 1883 году. Текст романа подвергся авторской творческой переработке, главным образом, в тех случаях, когда восстанавливались купюры из первых трех изданий, аннулированные или сильно сокращенные в четвертом (1868 г.) издании, но не в прежнем виде. Это касается рассуждений или лирических отступлений, в которых теперь убираются длинноты. Идет стилистическая правка, преследующая утверждение объективного письма. Главная забота автора — изящество и простота стиля.
Последующие прижизненные издания романа (1884 г. — первое полное собрание сочинений, 1886 г. — второе полное собрание сочинений, 1887 г.) повторяют полностью предыдущее, ничем от него не отличаясь.
Таким образом, исследование печатных текстов романа И. А. Гончарова «Обыкновенная история» выявило трансформации стиля, обусловленные эволюцией взглядов писателя, отразившие как индивидуальность его, так и закономерности литературного процесса середины XIX века.
1 Современник, 1847, т. III, с. 5—158; т. IV, с. 241—412; Обыкновенная история. Роман в 2-х частях Ивана Гончарова. СПб., 1848 («Библиотека русских романов, повестей, записок и путешествий»); Обыкновенная история. Роман в 2-х частях Ивана Гончарова. Изд. 2-е, СПб., 1858. Обыкновенная история. Роман в 2-х частях. Изд. 3-е, СПб., 1862; Обыкновенная история. Роман в 2-х частях Ивана Гончарова. Изд. 4-е, вновь исправленное. СПб., 1868; Обыкновенная история. Роман в 2-х частях. Изд. 5-е, СПб.: И. И. Глазунов, 1883 (на титуле ошибочно указано: изд. 4-е); Полное собрание сочинений в 8-ми тт. Т. 1: Обыкновенная история. СПб., И. И. Глазунов, 1884; Полное собрание сочинений в 8-ми тт., изд. 2-е. Т. 1: Обыкновенная история. СПб.: И. И. Глазунов, 1886; Обыкновенная история. Роман в 2-х частях. СПб.: И. И. Глазунов, 1887.
2 Влияние Гоголя на формирование творчества Гончарова известно. Однако отношение Гончарова к Гоголю было сложным. Гончаров, неустанно говоря, что учителем его был Пушкин (см.: Временник Пушкинского Дома, Пг., 1914, с. 100), печатно заявлял, что Гоголь не мог оказать на него такого же влияния, так как он сам уже писал, когда развивалось творчество Гоголя (см. письмо И. А. Гончарова к Я. П. Полонскому от 1880 г.: «Лермонтов и Гоголь не были собственно моими учителями: я уже сам созревал тогда и пописывал». — Гончаров И. А. Литературно-критические статьи и письма. Под ред. А. П. Рыбасова. Л., 1938, с. 293.
3 См.: ч. 1, гл. 1, с. 28 и 28; ч. 1, гл. 1, с. 20 и 27; ч. 2, гл. 3, с. 303 и 97; ч. 2, гл. 5, с. 363 и 187; ч. 2, гл. 2, с. 274 и 53.
*1 Здесь и далее сравниваются издания 1848 и 1868 гг.