Фудзинума Т. Студенческие годы И. А. Гончарова и Л. Н. Толстого // И. А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова / Сост. М. Б. Жданова и др. Ульяновск: ГУП «Обл. тип. "Печатный двор"», 1998. — С. 55—64.
Такаси Фудзинума
СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ И. А. ГОНЧАРОВА
И Л. Н. ТОЛСТОГО
И. А. Гончаров был старше Л. Н. Толстого на 16 лет. Разница в возрасте на 16 лет обычно имеет большое значение. Например, А. С. Пушкин и И. А. Гончаров относятся к совершенно разным периодам русской литературы, но разница в возрасте между ними была только на 13 лет. По возрасту Гончаров и Толстой принадлежали почти к разным поколениям, но, как писатели, они были современниками. Гончаров начал писать литературные произведения в ранней молодости, но, как профессиональный писатель, он выступил на литературную арену в 1847 году, когда ему было уже 35 лет. Через всего лишь 5 лет после этого, в 1852 году появилось первое произведение Толстого “Детство” в журнале “Современник” и благодаря блестящему успеху этого рассказа он сразу вступил в ряды первоклассных писателей и стал в один ряд с Гончаровым.
Творческая деятельность Гончарова прекратилась в 1891 году его смертью. Толстой пережил его почти на 30 лет, но его активная литературная деятельность фактически окончилась как раз в начале 90-х годов, одновременно со смертью Гончарова. Правда, Толстой продолжал писать произведения художественной литературы, в том числе и такие крупные произведения, как “Воскресение”, но после 90-х годов у него литературное творчество перестало быть главной деятельностью. Таким образом, период литературной деятельности Гончарова и Толстого совершенно совпадает.
Эти два писателя не только работали в одно время, но и в принципе шли в одном направлении. Гончаров и Толстой вместе с И. С. Тургеневым представляли самые лучшие стороны реализма русской литературы XIX века. Толстой часто сравнивается с Ф. М. Достоевским, но их сравнение проводится чаще всего для подчеркивания их разницы. Тургенев тоже часто сравнивается с Толстым. Действительно у них есть много общего, но они сами считали друг друга другим типом человека. Что касается сравнения Гончарова и Толстого, можно сказать, что и исследователи, и читатель не очень интересуются этим вопросом. Однако, на мой взгляд, сравнение этих двух писателей является одной из главных задач исследования русской литературы XIX века. И я уверен, что оно принесет плодотворные результаты.
1
В ноябре 1855 года Толстой вернулся с фронта Крымской войны в Петербург, как автор “Детства”, “Отрочества”, севастопольских рассказов и нескольких других замечательных произведений. Петербургские литераторы, особенно, те, которые сотрудничали в журнале “Современник”, тепло встретили молодого многообещающего писателя. В честь его приезда сразу был устроен вечер у Тургенева, на котором среди других писателей и критиков присутствовал и Гончаров. Потом Толстой стал часто встречаться с этими писателями и критиками, спорить с ними и иногда читать им свои новые произведения или слушать чтение их произведений. Такие дружеские отношения между Толстым и писателями-сотрудниками “Современника” запечатлены на одной известной фотографии, сделанной в 1856 году. На ней мы видим шесть писателей. Толстой стоит сзади рядом с Д. В. Григоровичем в военной форме со сложенными на груди руками, а впереди сидят А. Н. Островский, А. В. Дружинин, Тургенев и на левом краю, прямо перед Толстым — Гончаров.
С первых лет знакомства с Гончаровым Толстой высоко оценивал его произведения. В апреле 1856 года он послал “Обыкновенную историю” Гончарова своей любимой девушке Валерьи Арсениевой. Дело в том, что Толстой вскоре после приезда в Россию с фронта влюбился в соседку по имению Валерью Арсениеву. Он, увидев в ней свою будущую жену, стал воспитывать ее со свойственным ему усердием. На другой день после посылки книги он написал в письме к ней: “С прошлой почтой послал вам книгу, прочтите эту прелесть. Вот где учишься жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми можешь ни с одной не согласиться, но зато свой собственный становится умнее и яснее”1. Эти слова недвусмысленно свидетельствуют, что Толстой считал “Обыкновенную историю” самым лучшим руководством для человека, создающего новую жизнь.
Спустя три года, когда “Обломов” был опубликован в “Отечественных записках”, Толстой приветствовал его с восторгом. В эти годы он, живя в Ясной Поляне и в Москве, не имел возможности лично выразить Гончарову свое впечатление от этого романа. Поэтому он попросил в письме Дружинина передать автору свои слова: “Обломов” капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было. Скажите Гончарову, что я в восторге от “Обломова” и перечитываю его еще раз”2.
Симпатия и уважение к Гончарову сохранялись у Толстого всю жизнь. В 1887 году, т. е. более, чем через 30 лет после первой встречи с Гончаровым Толстой настойчиво приглашал его сотрудничать в издательстве “Посредник”, которое основано им и его последователями для распространения его идей. Гончаров отказался от предложения Толстого, так как вообще не любил принимать активное участие в общественной деятельности, к тому же в то время он чувствовал себя уже постаревшим человеком.
Все же Толстой не забыл Гончарова. Прошло более десяти лет после его смерти, но Толстой включил в составленный им сборник “Мысли мудрых на ежедневный день” следующие слова Гончарова:
“Великая любовь неразлучна с глубоким умом, широта ума равняется глубине сердца; оттого крайних вершин гуманности достигают великие сердца, они же и великие умы”3.
В этом сборнике собраны слова многих мудрых людей, но трудно найти слова, которые были бы ближе к мысли самого Толстого, чем эти слова Гончарова.
С другой стороны, Гончаров тоже признавал большой талант Толстого. В 1868 году, когда роман “Война и мир” уже почти полностью был опубликован, Гончаров в письме к Тургеневу написал, что после появления романа Толстой “сделался настоящим львом литературы”4.
Уже на склоне лет Гончаров сформулировал свою характеристику Толстого в письме к нему самому: “Вы появились в Петербурге в литературном кругу, я видел и признавал в Вас человека, каких мало знал там, почти никого, и каким хотел быть всегда сам... Теперь я уже полуослепший и полуоглохший старик, но не только не изменил тогдашнего своего взгляда на Вашу личность, но еще более утвердился в нем”5.
То, что симпатия и взаимное уважение между Гончаровым и Толстым продолжалось так долго, имеет особое значение. В течение этих долгих лет произошло много существенных изменений в России, вообще, в литературной жизни, в частности. В 1855 году сотрудники “Современника” дружно встретили Толстого, но через несколько лет он уже начал чувствовать антагонизм к Некрасову, Добролюбову и другим писателям, которые видели в литературе оружие для политической борьбы. Произошел раскол между либералами и так называемыми революционными демократами. Удивительно, что во всем этом сложном ходе литературной жизни творческие пути Гончарова и Толстого почти не расходились.
Два писателя не только в принципе шли в одном направлении, но и имели много общего в отношении конкретных литературных приемов. Например, некоторые строки “Обломова”, в особенности “Сна Обломова”, напоминают первую страницу рассказа Толстого “Детство”.
В “Детстве” Толстого мы читаем:
12-го августа 18..., ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Я высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча. Он же, в пестром ваточном халате, подпоясанном поясом из той же материи, в красной вязаной ермолке с кисточкой и в мягких козловых сапогах, продолжал ходить около стен, прицеливаться и хлопать.
В то время, как я таким образом мысленно выражал свою досаду на Карла Иваныча, он подошел к своей кровати, взглянул на часы, которые висели над нею в шитом бисерном башмачке, повесил хлопушку на гвоздик и, как заметно было, в самом приятном расположении духа повернулся к нам.
— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, — крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! — говорил он6.
Во “Сне Обломова” мы находим страницы, которые по сходству объектов и приемов описания напоминают вышеуказанные строки “Детства”:
Илья Ильич проснулся утром в своей маленькой постельке. Ему только семь лет. Ему легко, весело.
Какой он хорошенький, красненький, полный! Щечки такие кругленькие, что иной шалун надуется нарочно, а таких не сделает.
Няня ждет его пробуждения. Она начинает натягивать ему чулочки; он не дается, шалит, болтает ногами; няня ловит его, и оба они хохочут.
Наконец удалось ей поднять его на ноги; она умывает его, причесывает головку и ведет к матери.
Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две теплые слезы.
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу.
Там, став на колени и обняв его одной рукой, подсказывала она ему слова молитвы.
Мальчик рассеянно повторял их, глядя в окно, откуда лилась в комнату прохлада и запах сирени.
— Мы, маменька, сегодня пойдем гулять? — вдруг спрашивал он среди молитвы.
— Пойдем, душенька, — торопливо говорила она, не отводя от иконы глаз и спеша договорить святые слова.
Мальчик вяло повторял их, но мать влагала в них всю свою душу7.
2
Несмотря на все это сходство, разумеется, Гончаров и Толстой различаются друг от друга в разных отношениях. Самая большая разница показывается в их взглядах на университетское образование. Для Гончарова университет был раем, для Толстого же он был адом.
Спустя почти 30 лет после окончания университета, Гончаров, вспоминая свои студенческие годы с чувством гордости и благодарности, написал автобиографическую заметку “В университете”. Потом через 20 лет, когда опубликовал эту заметку в “Вестнике Европы”, автор, намекая на печальную ситуацию русских университетов, прибавил к ней подзаголовок: “Как нас учили 50 лет назад”.
Меня влекут просто воспоминания о лучшей поре жизни — молодости — и об ее наилучшей части — университетских годах. Благороднее, чище, выше этих воспоминаний у меня, да, пожалуй, и у всякого студента, в молодости не было8.
Потом он утверждает, что университет имел большое значение не только для него лично, но и вообще для общества.
Наш университет в Москве был святилищем не для одних нас, учащихся, но и для их семейств и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов, как будущих самых полезных9.
Дальше автор подчеркивает, что влияние университета на него остается до последних лет его жизни.
Университетский официальный курс кончился, но влияние университета продолжалось. Потеряв из вида своих товарищей, словесников, я не забывал профессоров и их указаний10.
Толстой, наоборот, описывает свои студенческие годы самыми черными красками в своих воспоминаниях и в не скольких произведениях, начиная с “Юности”, изображает студенческую жизнь, как несчастный и бесплодный период жизни. Кроме того, в ряде педагогических статей он подвергает университетское образование беспощадной критике. Приведем несколько строк из одной из его педагогических статей “Воспитание и образование”:
Университеты? Да, университеты. Я позволю себе анализировать и этот храм премудрости. С моей точки зрения, он ни на шаг не только не ушел вперед от женского заведения, но в нем-то и лежит корень зла — деспотизм общества, на который не поднимали еще руку.
В университете, как сказано уже, редко кого увидишь с здоровым и свежим лицом11.
Вряд ли найдется такая резкая критика в адрес университета, кроме как у Толстого. Здесь у нас возникает вопрос: почему так сильно расходятся мнения Гончарова и Толстого об университете, несмотря на то, что они в других отношениях имели много общего? Ответить на этот вопрос не так легко.
Может быть, какие-либо внешние условия их студенческих лет оказывали действие на формирование их мнений об университете? Например, имеет ли существенное значение то, что они учились в университете в разные периоды, — Гончаров в первой половине 30-х годов XIX века, а Толстой — на десять лет позже, в сороковых годах. Сам Гончаров утверждает, что он проводил студенческие годы в самое лучшее время для студенческой жизни. Он пишет:
Собственно золотым веком нашей университетской республики можно назвать 1832—1833 год. В выпускном 1833/34 году на университет легла какая-то тень. В университете, сначала вне аудиторий, стала появляться новая личность. Это была статная, прямая фигура довольно большого роста, высоко державшая голову, в виц-мундире, с крестом на шее. Увидя его, так и хотелось сделать ему плюшкинский вопрос Чичикову: не служил ли он в военной службе? Так он держал себя осанисто и гордо, точно в строю. Может быть, он и служил там. Мы узнали, что его зовут — Д. П. Голохвастов, что он назначен помощником попечителя12.
которое усиливалось в николаевское время, уже началось в самом начале 30-х годов, до поступления Гончарова в университет. Комментатор собрания сочинений Гончарова, изданного в 50-е годы этого века, более объективно пишет об обстановке Московского университета:
Осенью 1832 г. перед инспекционной поездкой в Москву товарища министра народного просвещения С. С. Уварова, который должен был по указанию царя “обратить особое внимание на Московский университет”, Голохвастов поспешил “освободить” университет от “неблагонадежных элементов”. За год с небольшим (с 17 августа 1832 по 1 ноября 1833 г.) было исключено пятьдесят три студента, в том числе и Белинский, не считая тех, которым предложено было подать прошения об увольнении13.
Посещение Московского университета товарищем министра народного просвещения Уваровым особенно сильно запечатлелось в памяти Гончарова, так как и Пушкин пришел в университет, сопровождая Уварова. Впечатление от этого посещения было еще более усилено, оттого что неожиданно на глазах студентов вспыхнул горячий спор между Пушкиным и профессором Московского университета Каченовским о подлинности “Слова о полку Игореве”. Гончаров с гордостью вспоминает это “событие”, но в действительности посещение Уварова было одним из признаков усиления надзора над университетами, и он приводил с собой Пушкина, чтобы прикрывать свою настоящую цель.
В то время, когда Гончаров начал учиться, уже университет не был ни счастливым раем, ни свободной республикой. Такое идеальное состояние университетов существовало не в реальности, а в представлении Гончарова об университетах.
Таким образом, разница во времени обучения Гончарова и Толстого в университете не может быть решительным фактором для объяснения разницы во взглядах на университеты между ними.
был выше, чем уровень профессоров Казанского университета. Однако недовольство Толстого университетом было вызвано не низким уровнем профессоров, а сущностью университетского образования. Толстой и в молодости, и в старости был уверен, что настоящий умственный интерес может быть удовлетворен только вне университетов.
Гончаров с уважением вспоминал некоторых профессоров Московского университета: Каченовского, Надеждина и Шевырева и др. Толстой не учился у них, но знал их, был лично знаком, по крайней мере, с Шевыревым. Однако он никогда не проявлял никакого интереса к их научным работам. Для Толстого ученые и профессора, если даже они способны, все равно были бесплодными теоретиками, оторванными от настоящей жизни.
3
Судя по всему этому, можно сказать, что невозможно какими-либо внешними условиями объяснить разницу во взглядах на университеты между Гончаровым и Толстым. Самое главное заключается в их оценке университетского образования и в оценке роли знаний при формировании личности.
из себя. Итак, образование, будь это школьное или университетское, казалось Толстому принужденным. С точки зрения Толстого настоящее образование должно быть только стимулом для свободной работы творческого духа.
Такая разница в понятии об образовании между Гончаровым и Толстым, собственно говоря, связана с их миро воззрением вообще и с характером их литературной деятельности. Гончаров не сомневался в ценности объективно существующих предметов, включая и существующее общество и существующую жизнь. Он умел относиться к внешнему миру более объективно и хладнокровно, чем Толстой. Толстой же сомневался в значении всего существующего и пытался проверить их ценность по критерию абсолютной истины, которая существует внутри человека.
“Реализм” Толстого был сложным, в нем смешаны разнообразные элементы. Он был в значительной степени идеалистом, в некоторой степени мистиком и отчасти даже символистом, хотя он ратовал против символизма. Творчество Толстого уже было исследовано со всех сторон, но все же тайна его “реализма” еще не вполне раскрыта. На мой взгляд, сравнение Гончарова с Толстым будет играть определенную роль для раскрытия этой тайны.
Примечания
1 Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 60. С. 140.
2 Там же. С. 290.
3 40. С. 91.
4 Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1958. Т. 1. С. 673.
5 Гончаров И. А. Собрание сочинений. 1952, т. 8, с. 495.
6 Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 1. С. 3.
7 Гончаров И. А. Собрание сочинений. 1953. Т. 4. С. 110—111.
8 Там же. 1954. Т. 7. С. 194.
9 195.
10 Там же. С. 222.
11 Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 60. С. 140.
12 И. А. 4. С. 192.
13 Там же.