Лебедев В. К., Морозенко Л. Н. [Вступительная статья к публикации писем И. А. Гончарова А. А. Толстой, 1865—1883] // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 406—408. — (Лит. наследство; Т. 102).
В. К. Лебедева и Л. Н. Морозенко
Толстая (1817—1904) была неординарной личностью. Умная, образованная и обаятельная, она была знакома с Жуковским, Тургеневым, Тютчевым, Достоевским1, в течение многих лет была другом и постоянной корреспонденткой Л. Н. Толстого2. Именно к Александре Андреевне обращены знаменитые слова писателя, ставшие его жизненным кредо: “Вечная тревога, труд, борьба, лишения — это необходимые условия, из которых не должен сметь думать выдти хоть на секунду ни один человек”3.
г. была опубликована ее повесть “Поля”, две повести были изданы ранее под псевдонимами на французском языке4). Фрейлина императорского двора, воспитательница вел. кнж. Марии Максимилиановны (внучки Николая I), а затем дочери Александра II вел. кнж. Марии, она не раз, пользуясь своими связями, хлопотала перед “высочайшими особами” по делам писателей.
Гончаров познакомился с Толстой в 1865 г. (он был представлен ей ее родственником, поэтом А. К. Толстым) и сразу же проникся к своей новой знакомой глубоким уважением и симпатией5. Он начал бывать в ее дворцовых апартаментах (сначала в Мариинском дворце, потом — в Зимнем)6, читал ей свои произведения, внимательно прислушивался к ее оценкам. Так, в июне 1868 г. он пишет М. М. Стасюлевичу: “Боюсь, что у меня много длиннот, тех longueurs*1<олстая>, слушая меня, — размазываю, размазываю и все не могу прямо и сильно подойти к делу, не обладая вовсе даром d’être court*2”7.
Однако высокопоставленные посетители салона Толстой смущали Гончарова, поэтому личным встречам он предпочитал переписку, объясняя это следующим образом: “...боязнь моя ходить во дворцы относится не к тем или другим личностям, а к толпе, ко всей широкой обстановке, к строгой, условной и — неизбежной, конечно, представительности и обычаям места, к парадности и обрядности”. И далее: “Скромность, простота и незначительность собственной своей особы и написанной мне на роду роли — вот причины моего удаления от так называемого света” (п. 6).
Но и переписка с людьми “высшего света”, тем более с теми, кто находился в непосредственной близости к императорскому двору, была нелегка для Гончарова. Он признавался: “...хожу во дворцы всегда с каким-то страхом и пишу всем, кто там живет, с каким-то смущением и боязнию” (п. 6).
Действительно, переписка Гончарова с Толстой лишена той простоты и теплоты, той непосредственности чувств и задушевной откровенности, которые присущи, например, его письмам к Ек. П. Майковой или к сестрам Никитенко. Письма к Толстой изобилуют несколько церемонными изъявлениями признательности графине за ее посредничество в отношениях Гончарова с особами царствующего дома. В их стилистике присутствуют элементы заимствования из светской эпистолярной манеры — “инкрустации” из французских фраз и выражений. В письмах Гончарова ощущается чувство социальной отдаленности от адресата, настороженность человека, не всегда уверенного в том, что его поймут, правильно истолкуют его мнения, намерения, поступки. Отсюда порой длинные объяснения, больше похожие на защитительную речь, чем на дружескую откровенность, возникающую из убеждения в полноте понимания со стороны собеседника. Так, например, столь естественное чувство растерянности, охватившее Гончарова перед лицом обрушившейся на него ответственности за судьбу осиротевшей семьи его слуги (“...на моих руках вдруг оказалась целая чужая семья <...> Буквально тону в волнах жизни!” — п. 8), наталкивается на глухоту, выразившуюся в нравоучительной сентенции графини: “Эта волна вас не утопит, а наоборот, подымет выше, как все, в чем таится самоотвержение и любовь к ближнему”8“Если б... 50 тысяч в кармане в добавок к самоотвержению!” — иронизирует в ответ на это Гончаров (п. 9). Он пытается объяснить себя, защититься от непонимания, но слова звучат малоубедительно именно потому, что нет уверенности, что вызовут доверие. С искренней категоричностью Гончаров рассуждает почти в духе “теории разумного эгоизма” Чернышевского: “Упомянув о своей воспитаннице, я должен, по правде, исключить ее из самоотвержения, ибо чувствую к ней особенную слабость, любовь: а где личная, пристрастная любовь — там нет самоотвержения!” (п. 10).
В статье “Лучше поздно, чем никогда” (1879) Гончаров с горькой иронией скажет о стремлении современников сближать его с Обломовым: “Чаще всего меня видят в Обломове, любезно упрекая за мою авторскую лень и говоря, что я это лицо писал с себя”9“обломовских” чертах, подчеркивая вместе с тем разницу между собой и своим героем. “А мой обломовский путь — есть труд и тягость...” — пишет он 4 мая 1871 г. (п. 4). А 14 апреля 1874 г., объясняя причины своего “удаления от так называемого света”, Гончаров наполняет понятие своей личной “обломовщины” особым содержанием — “своим артистическим строением духа” (п. 6).
Письма Гончарова к Толстой содержат немало автобиографических подробностей. Среди них — признания в своих политических симпатиях к членам императорской фамилии, но душа писателя и здесь обнаруживает себя то в просветительском желании поддержать в них любовь к русской литературе, к русскому слову, то в грустной самооценке своих произведений с высоты 70-х годов: “Теперь я устарел, и все во мне устарело и прошло, и сам я прошел и давно чувствую себя чужим веку: от того между прочим и не поддаюсь на приглашения возобновлять свои сочинения. После меня — как хотят!” — писал он <11> августа 1878 г. (п. 12).
А. Толстой. Все они печатаются по автографам: РНБ. 209. № 26 (п. 1—10, 12—14); ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. Ед. хр. 162 (п. 11).
Извлечения из писем 1—6, 8—10 вошли в статью Ив. Захарьина (Якунина) “Графиня А. А. Толстая” с очень значительными пропусками, неточностями и произвольными дополнениями (ВЕ. 1905. № 4); отрывок из письма 6 напечатан с неверной датой ( С. 28). Письма 6 и 12, а также извлечения из письма 13 напечатаны в Собр. соч. Огонек. Т. 8. Письма 7—10 и 14 опубликованы полностью в сб. ” 11 ранее не публиковалось.
Сохранилось 3 письма А. А. Толстой к Гончарову: 12 и 28 июня 1878 г. и 1 июня 1880 г. (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 8. Ед. хр. 43). Все они цитируются в примечаниях к письмам 9, 10 и 13 наст. публикации.
1 Захарьин (Якунин) Ив. А. Толстая (Личные впечатления и воспоминания) // ВЕ. 1904. № 6. С. 444, 446—463; 1905. № 4. С. 628—633.
2 Н. Толстого и А. А. Толстой убедительно свидетельствует их эпистолярное наследие (Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой. 1857—1903. СПб., 1911). Взаимоотношения Александры Андреевны и Льва Николаевича в их молодости А. Ф. Кони характеризовал как amitié amoureuse — дружбу-любовь (Кони. Т. 6. С. 494). Отношения дружбы-влюбленности продолжались около двух лет. Взаимоуважение и взаимопонимание остались на всю жизнь. 22 декабря 1903 г. Толстой писал: “Прощайте пока, милый друг, верьте моей искренней любви к вам и благодарности за все то доброе, что вы мне дали во время нашей полувековой дружбы” (Толстой. 74. С. 265). С первых дней знакомства с Александрой Андреевной он делился с нею литературными замыслами, в ее доме читал свои произведения (“Два гусара”, “Три смерти”, “Семейное счастье”), ей сообщал о своих новых начинаниях (в 1861 г. — о занятиях школой и о деятельности в качестве мирового посредника, в 1873 г. — о борьбе с голодом), ее просил в 1879 г. о содействии в получении нужных материалов о декабристах, к ней обращался в 1889 г. за поддержкой в получении разрешения на организацию “Согласия против пьянства”. Ее мнением Толстой дорожил и на ее суд посылал самые значительные свои творения. “Скажите мне свое чистосердечное мнение. Я бы хотел, чтобы вы полюбили моих этих детей. Там есть славные люди. Я их очень люблю”, — обращался он к ней 23 января 1865 г. по поводу “Войны и мира” ( Т. 61. С. 70).
3 Толстой. Т. 60. С. 230. В марте 1910 г. Толстой записал в дневнике: “Вечер опять читал с умилением свои письма к А<лександре> А<ндреевне>. Одно о том, что жизнь, труд, борьба, ошибка — такое, что теперь ничего бы не сказал другого” ( Т. 58. С. 23).
4 “Поля. Из воспоминаний Орловского помещика Мих. Ив. Пущинского” // ВЕ. 1905. № 10; éconnu. Etude de caracteres. Lausanne-Paris, 1897; Une Russe. L’Etoile de Noël. Génève, s. a.
5 Указ. соч. С. 619. 31 января 1865 г. Гончаров просил И. А. Арсеньева вручить А. А. Толстой экземпляр романа “Обломов” (Огни: История. Литература. Кн. I. Пг., 1916. С. 90—91).
6 гг. А. А. Толстая была фрейлиной вел. кн. Марии Николаевны, воспитательницей ее дочери — вел. кнж. Марии Максимилиановны и жила в Мариинском дворце. В 1866—1874 гг. она состояла воспитательницей дочери Александра II — вел. кнж. Марии Александровны, с 1874 г. (после замужества вел. кнж.) и до самой смерти — камер-фрейлиной императорского двора; все эти годы она жила в Зимнем дворце (Захарьин (Якунин) Ив. 441, 443, 444).
7 Собр. соч. Огонек. Т. 8. С. 378.
8 г. // ИРЛИ. 134. Оп. 8. Ед. хр. 4.
9 Собр. соч. 1952—1955. Т. 8. С. 65.
Сноски
*1 фр.).
*2 быть кратким (фр.).