Сапченко Л. А. «Фрегат «Паллада» И. А. Гончарова и материалы карамзинского «Вестника Европы» // И. А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова / Сост. М. Б. Жданова и др. Ульяновск: ГУП «Обл. тип. "Печатный двор"», 1998. — С. 91—97.
“ФРЕГАТ “ПАЛЛАДА” И. А. ГОНЧАРОВА
И МАТЕРИАЛЫ КАРАМЗИНСКОГО
“ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ”
Ставшая в последние годы актуальной проблема “Гончаров и Карамзин” обнаруживает все новые ответвления и открывает дополнительные возможности в изучении творчества двух писателей.
“Фрегата “Паллада” обнаруживается не только при обращении к “Письмам русского путешественника”1, но так же и к материалам карамзинского “Вестника Европы”, из дававшегося в 1802—1803 годах.
Так, в № 18 за 1802 год в разделе “Смесь” издатель сообщал со ссылкой на “Гамбургские ведомости” о готовящейся в Петербурге морской экспедиции к северо-западным берегам Америки, к русским колониям на Алеутских островах и к Урюпе, одному из Курильских островов, с тем, что бы завести там колонии “для удобнейшей торговли с Японом, идти оттуда к мысу Доброй Надежды и возвратиться в Европу”. Журнал определял “сие великое предприятие” как важное “не только для коммерции, но и для чести Русского народа”2. “Император, — говорится далее в заметке, — одобрив план, приказал выбрать лучших флотских офицеров и матросов для успеха сей экспедиции, которая будет первым путешествием Русских вокруг света”3.
В 1803 году “Вестник Европы” помещает уже собственный обширный материал под названием “О Российском посольстве в Японию”. “В прошедшем году Вестника, — читаем в начале статьи, — было упомянуто о морской экспедиции, приготовляемой в Петербурге и любопытной не только для России, но и для всей Европы: ибо предмет ея не ограничивается успехами нашей торговли, но касается и до Наук, до блага человечества и распространения выгод гражданственности между народами дикими”4.
Это фрагмент чрезвычайно интересен. Любопытно прежде всего то, что Япония привлекала какое-то особенное внимание русских путешественников, русских писателей и просветителей. “Сведение о сем древнем народе должно быть занимательно для людей просвещенных, — заметил В. М. Головнин, русский мореплаватель, издавший в 1816 году свои “Записки...” о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812, 1813 годах. Во-вторых, здесь отчетливо являет себя дух просветительства: с чисто просветительским пафосом установление торговых отношений напрямую связывается с успехами наук, благом человечества и выгодами гражданственности. Необходимыми следствиями морской торговли предстают у Карамзина ученые открытия, наблюдения, “благодетельные вообще для успехов разума человеческого”5.
А. Гончарова, с энтузиазмом говорит издатель “Вестника Европы” о молодых, благородных Россиянах, которые “добровольно оставляют пышную столицу и вверяют себя волнам на несколько лет”, предвидит удивление и зависть их доле, воображает “бесчисленные удовольствия, которые ожидают их в неизмеримостях Океана”, предвкушает их славу. Карамзин уверен: “Любопытство деятельного ума имеет рай свой, неизвестный умам робким и ленивым”6.
Все здесь: и цивилизаторский пафос, и гимн “деятельному уму”, и даже мотив младенческого сна Японии, где “разум человеческий еще в колыбели”, — предвосхищает художественный мир “Фрегата “Паллада”, его идей, образов, сюжетных ситуаций. Характерно также, что мотивы сна и пробуждения, хотя и по отношению к России, находим мы в “Путешествии ...”7 И. Ф. Крузенштерна, об экспедиции которого упоминал “Вестник Европы”: “Владение Камчаткою и Алеутскими островами, подаст, уповательно, средство к пробуждению Российской торговли от дремоты, в коей искусная политика торгующих Европейских Держав старалась долгое время усыплять ее с удачным успехом”8.
Рассмотренная в работах Е. Краснощековой, В. А. Недзвецкого и др. жанровая природа “Фрегата “Паллада”, определялась как “литературное путешествие” и как “географический роман”. Думается, что жанр “географического путешествия” был также учтен Гончаровым, ибо, по словам В. М. Головнина (русского мореплавателя и руководителя кругосветных экспедиций), книги, “в коих писано о Японии”, “известны всем просвещенным читателям”. При этом он упомянул, что ему самому удалось до отправления его из Камчатки прочитать “Путешествия...” Крузенштерна и узнать таким образом о посольстве Николая Петровича Резанова в Японию. “Я знал, — пишет В. М. Головнин, — что объявление японского Правительства, сделанное Резанову, состояло в строгом запрещении русским судам приближаться к японским берегам, и даже людей их, буде пренесены будут к нашим пределам, запретили они привозить на наших кораблях, а предложили присылать их, если хотим, посредством Голландцев”9.
В книге И. Ф. Крузенштерна, как и во “Фрегате “Паллада” Гончарова, очерк, образ Японии обрисован как бы из одной и той же точки — с Нагасакского рейда. Это внимательный взгляд с одного и того же расстояния, пристальное вглядывание в незнакомые очертания, лица с желанием распознать, разгадать загадку этой страны. У В. М. Головнина Япония дана под другим углом: это взгляд изнутри, но это взгляд пленника (на Курильских островах он был захвачен японцами и находился в плену в 1811—1813 годах).
“наполнить добрый том выписками из других книг”, как и Головнин, автор “Фрегата “Паллада” мог бы сказать: “... я хочу описывать только то, что со мною случилось, что я испытал и видел собственными глазами”.
Думается, что материалы карамзинского “Вестника Европы”, “Путешествие вокруг света...” И. Ф. Крузенштерна, “Записки...” В. М. Головнина и “Фрегат “Паллада” И. А. Гончарова — суть звенья одной цепи, являющей устойчивый интерес русской литературы, науки, дипломатии, коммерции к Востоку.
По словам В. А. Михельсона, “размышления Гончарова о судьбах Востока, неприятие патриархальной неподвижности имели глубокую традицию в русской просветительской мысли”10. Исследователь называет здесь имя М. Ю. Лермонтова, но, на наш взгляд, следует назвать имя Н. М. Карамзина.
Проблемы “Россия и Европа”, “Восток и Запад” занимали, можно сказать, центральное место в карамзинском “Вестнике Европы”.
“Письмах русского путешественника”, Карамзин утверждал: “Путь образования или просвещения один для народов, все они идут им вслед друг за другом (...)”11. Национальная специфика воспринималась им как помеха на пути к “братству просвещенных народов”.
Издателя же “Вестника Европы” (того, кто называл себя прежде “гражданином вселенной”) привлекает теперь не унификация всех народов по единому просветительскому образцу, а сохранение культурной “физиогномии нации”. Заметка в журнале (№ 10, 1803) “О предрассудках в отношении к гражданскому обществу и к политике” говорит о формировании у Карамзина нового, антипросветительского и близкого к романтическому отношения к национальным формам жизни и культуры. “В Азии, — читаем мы, — есть народы, сохранившие свои уставы в течение двадцати или тридцати веков, от того, что сии уставы обратились в обычаи и предрассудки”. Слово “предрассудок” не имеет здесь никакой негативной окраски и используется для характеристики восточного менталитета. Как позднее для Баратынского, “предрассудок” для Карамзина — “обломок древней правды”. “Народ, — говорится в заметке, — отказываясь от предрассудков, изменяется в своих нравах, которые от частых перемен могут совсем исчезнуть”. Кроме того, обычаи, пред рассудки осмысливаются Карамзиным как залог стабильности общества, они не допускают резких, катастрофических перемен: “Обыкновения бывают знаком безмолвного согласия граждан”12.
Очевидно, что у автора “Фрегата “Паллада” иное отношение к национальным обычаям и предрассудкам. В “лучших” традициях ортодоксального Просвещения оно предстает порой весьма и весьма насмешливым. Так, говоря о неправомочности японского губернатора решить вопрос, пускать или не пускать европейцев, Гончаров явно высмеивает не только систему управления, но и титулы правителя, его обычаи, его привычки: “Губернатор не смеет решить, он пошлет спросить в верховный совет, совет доложит сиогуну, сиогун — микадо. Этот, прямой и непосредственный родственник неба, брат, сын, или племянник луны, мог бы, кажется, решить, но он сидит со своими двенадцатью супругами и несколькими стами их помощниц, сочиняет стихи; играет на лютне и кушает каждый день на новой посуде”13.
Смешанным чувством удивления, восхищения и презрения наполнены у Гончарова страницы, повествующие о Японии: “Вот многочисленная кучка человеческого семейства, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, своими уставами, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев, смеется над нашими попытками просветить ее (тоже смеется! — С.), и внутренние произвольные законы своего муравейника противопоставит и естественному, и народному, и всяким европейским правам и всякой неправде.
“Долго ли так будет?” — лаская рукой шестидесятифунтовые бомбовые орудия”14.
Перед насмешкой обветшавшие предрассудки, пожалуй еще устоят, не так страшна им и ферула, то есть линейка, которой в старину били по ладони провинившегося школьника, но что могут они перед наведенными на них пушечными жерлами цивилизации?
Вообще упоминание об оружии не раз возникает на страницах книг Гончарова: “шестидесятифунтовые бомбовые орудия”, “огромные пушки”, и “русский штык, хотя еще мирный, безобидный, гостем пока, сверкнул уже при лучах японского солнца, на японском берегу раздалось вперед!”15
Характерен также приведенный Гончаровым ответ французского епископа, когда говорили в Маниле, что Япония скоро откроется: “A coups des canons, monsieur, a coups des canons!”16.
Ясно, что Гончаров не мог не отразить агрессивности европейской цивилизации, но из приведенных примеров также ясно, что автор не открещивается от такой цивилизации и трезво смотрит на ее неотвратимость, не страшась при этом, в отличие от Карамзина, резких переломов: “...во всем один неизменный порядок, нарушить это, обратить их к здравому смыслу, ничем другим нельзя, как только силой (...). Только внешние чрезвычайные обстоятельства (...) могут потрясти их систему, хотя народ сам по себе и способен к реформам”17.
Действительно, как пишет В. И. Мельник, Гончаров не питал никаких иллюзий относительно буржуазного прогресса, но он был “просто” “идеологом прогресса”, который в XIX веке являлся именно буржуазным”18.
Ф. Крузенштерн цитирует сочинения Парижской академии наук, где говорится, что некий миссионер Карл Спинола “имел счастье быть сожжен в Японии малым огнем за веру в Иисуса Христа, которую он там проповедовал”, и, покидая прибрежные воды Японии, сердечно радуется, что освободился от такого народа, который и их мог бы подвергнуть жестокой участи; а капитан Головнин сам оказывается их пленником), то у Гончарова, его товарищей по экспедиции “небывалый тон в предложениях, самостоятельность в поступках”19 д.
В то же время носители западной цивилизации, англичане, также проявляющие повышенный интерес к Японии, отнюдь не вызывают восторгов у Гончарова В главах “Русские в Японии” так характеризуются действия “по-английски”: “Выйти без спросу на берег, и когда станут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбления и начать войну”20.
Такая точка зрения тоже находится в русле предшествующей традиции: так Карамзин упоминал о всякого рода унижениях, на которые были готовы идти “Голландцы”, чтобы сохранить “чрезмерно выгодные торговые связи с Японией”, а Крузенштерн, начальник экспедиции, столь захватившей воображение Карамзина, также весьма неодобрительно отзывался о европейской торговой политике.
ни романтизма. Таким образом, наблюдая общий для обоих писателей интерес к проблемам прогресса и цивилизации, отмечая поворот вектора их внимания от Запада к Востоку, прослеживая их поиск форм взаимодействия Запада и Востока, следует подчеркнуть немаловажные различия в их позициях. Если в материалах карамзинского “Вестника Европы” отражен энтузиазм просветителя, очерчен, так сказать, благородный лик цивилизации (что не мешает Карамзину внимательно относиться к предрассудкам), то во “Фрегате “Паллада” она предстает напористой, агрессивной, порой наглой, но тем не менее неизбежной и неотвратимой и, в конечном счете, полезной. Романтического ореола лишены как цивилизаторские процессы, так и попытки остаться от них в стороне.
Просветительский идеал Н. М. Карамзина и И. А. Гончарова приобретает существенную корректировку в свете проблемы “Запад-Восток”.
1 См.: . И. А. Гончаров и Н. М. Карамзин (“Фрегат “Паллада”) // Материалы Международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1994. С. 91—102.
2 “Вестник Европы”, 1802, № 18. С. 146.
3 147.
4 “Вестник Европы”, 1803, № 11. С. 159.
5 Там же. С. 165.
6 Там же. С. 167.
7 Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах. По повелению Его императорского Величества Александра Первого на кораблях “Надежде” и “Неве”, под начальством флота Капитана-Лейтенанта, ныне Капитана второго ранга Крузенштерна Государственного Адмиралтейского Департамента и Императорской Академии наук члена. Ч. II. Спб., 1809.
8 “Путешествие... Крузенштерна...”, ч. II. С. V, VI.
9 “Записки...” В. М. Головнина. Спб., 1816. Ч. I. Предуведомление.
10 Михельсон В. А. Гуманизм И. А. Гончарова и колониальный вопрос. Краснодар, 1965. С. 258.
11 Н. М. 253.
12 “Вестник Европы”, № 10, 1803. С. 133.
13 Гончаров И. А. т. Т. 3. — М., 1978. С. 47.
14 Там же. С. 8.
15 48.
16 Там же. С. 257 (“При помощи пушек, господа, при помощи пушек!”).
17 146.
18 Мельник В. И. Этический идеал И. А. Гончарова. — Киев, 1991. С. 15.
19 А. Гончарова, т. 3. С. 46.
20 168.