Письмо Никитенко Е. А. и Никитенко С. А., 6/18 августа, 1860 г. Boulogne-sur-mer.

Гончаров И. А. Письмо Никитенко Е. А. и Никитенко С. А., 6/18 августа, 1860 г. Boulogne-sur-mer // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952—1955.

Т. 8. Статьи, заметки, рецензии, автобиографии, избранные письма. — 1955. — С. 345—348.

39

Е. А. и С. А. НИКИТЕНКО

6/18 августа, 1860.
Boulogne-sur-mer.

Mesdames! Полно вам все бранить меня! И Вы, кроткая Екатерина Александровна, тоже упрекаете за лень, хотя Вы браните и за дело — отчасти, но будьте же и снисходительны ко мне, старику! Помните, что я не молод, что есть у меня и недуги: еще не решено, ленюсь ли я из любви к лени, или, напротив, неправильное обращение крови, приливы ее, наконец лимфатическое, тучное, завещанное мне родителями сложение производят лень? А скука? И ее происхождение не кроется ли в обстоятельствах всей жизни? Да мало ли что можно сказать в свою защиту и в защиту неписания романа? А роман не пишется. Я набросал было маленькую главу о Марфеньке и даже был доволен ею, а потом увидел, что это вздор, что к Маркушке и приступить не умею, не знаю, что из него должно выйти, да и самого героя не поймал нисколько за хвост, что, наконец, все это требует зрелой обдуманности и неторопливости. От этого я и не сержусь на свое бездействие в надежде на лучшую отделку впереди. Но не скрою, что иногда меня берет и отчаяние, что я не справлюсь с героем, что я взял на себя непреодолимую задачу, и мне хочется бросить все и отстать. Вот дня три, как я ничего не пишу, садился всякий раз с утра и ничего не выходило. Вы справедливо упрекаете меня за привередничанье, хотя оно очень естественно. Ваше расположение духа, большая или меньшая ясность головы зависят иногда от мелочей: например, понятно, отчего я охотно пишу в Мариенбаде: там вода волнует, там диета, там совершенное уединение, тень и взгляд из окошка тонет в зелени; там я как дома и располагаю свои тетради на месяц и более. А в Дрездене, согласитесь, живешь летом в душной улице, в трактире, при стуке и треске: можно ли думать о поэзии? Здесь ей раздолье: но опять-таки в трактире, где ежеминутное va et vient¹ долетает до Вашего слуха, вместе с ревом океана — что же мудреного, что я замечтал о каком-нибудь затишье, о месте злачном и покойном, где ни стона морского, ни печалей житейских! Это бы все ничего, все можно преодолеть: есть препятствия важнее и неодолимее: это то равнодушие ко всему и ко всем на свете, которое дают лета, и лета не молодые, как мои (лета — c’est moi²), а еще более лет — это анализ, разъедающий все, как уксус. Признаюсь, когда я загляну себе в душу, то не умею представить себе, как я буду жить еще дальше. От этого мне подчас, по крайней мере мысленно, бывает все равно, успею ли я, или нет, выйдет ли что-нибудь из моего труда, или ничего не выйдет; есть у меня упорство в характере, вот я и хочу окончить, для очищения как будто совести. С летами и с опытом мне даже стало все равно, что у меня нет друзей, нет симпатий, что никто не любит меня. Вот теперь и побраните меня, если поворотится язык! За что? Что я равнодушен, апатичен, «с тусклым взглядом»? Да разве я хотел и хочу этого, разве я нарочно? А зато, дескать, что жил не так, что эта апатия есть следствие беспорядочной, глупой жизни и т. д. Ну, пусть бранят за прошлое — только к чему это поведет? полезно ли?

Довольно. Больше не будет Вам труда переписывать мои листы. В Париж, да, в Париж спешу: ah Paris! Comme on s’amuse là-bas! Cornme on у mange bien!³ Пишите Вашим, чтобы торопились сюда, несмотря на погоду! Вода в море тепла, и от морских купаний не простуживаются, примеров не бывает! Я бы с папашей Вашим сам ходил в море и помогал бы бороться с валами!

Я встретил здесь Я. К. Грота: знаете ли Вы его? Это очень добрый, честный, неглупый, но совершенно мертвый человек и вместе профессор словесности в лицее и бывший чем-то при наследнике. Я переехал из великолепной гостиницы в english boarding house⁴ или chambres garnies⁵, где за 45 франков в неделю получаю комнату, два чая и два обеда в день (один в час, а другой в 6 часов). С этим Гротом мы гуляем вместе, купаемся, обедаем — разумеется, молча. Только сегодня он ворчал, идучи купаться, что холодно, а выкупавшись, нашел, что вода тепла. Он во всем и со всем соглашается: куда ни позовешь, что ни скажешь, со всем согласен; даже сегодня, по моему приглашению, поел устриц, которых не ест. Погода здесь дождлива, но мягкая и для купанья превосходная. Было здесь два жарких дня, море было совершенно тихо и купанье ничтожно, почти бесполезно.

⁶ (не подумайте, что я шучу), № 59, boarding house — номер комнаты 6. Пусть даже едут прямо сюда: дешевле и удобнее квартиры не найдут.

Если они не будут, я пробуду еще здесь десять дней, чтоб вышло 20 ванн: это полный курс. На это письмо Вы можете отвечать сюда, если Ваши поедут в Булонь, а если нет, то напишите в Париж. Там я пробуду не более четырех или пяти дней — в Париж: Paris, rue de Richelieu, 22, A madam Maugée pour remettre à M-r Gontcharov⁷. Эта Можэ знает меня, я у ней часто бываю, заказываю белье, а может быть, и остановлюсь в том же доме: там есть маленький отель. На почту итти далеко.

Прощайте, ревет буря, и дождь хлещет. Что шалунище?

Ваш И. Гончаров.

Сноски

¹ Туда и сюда (франц.).

² Гончаров каламбурно пользуется знаменитым выражением Людовика XIV: «L’etat c’est moi» (Государство — это я).

³ О Париж! Как там веселятся! Как там хорошо едят! (франц.)

⁴ англ.).

⁵ Меблированные комнаты (франц.).

⁶ Улица столько теряет, сколько платит (франц.).

⁷ франц.).

Примечания