Письмо Стасюлевичу М. М., <31 января 1869 г.> <Петербург>.

Гончаров И. А. Письмо Стасюлевичу М. М., <31 января 1869 г.> <Петербург> // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952—1955.

Т. 8. Статьи, заметки, рецензии, автобиографии, избранные письма. — 1955. — С. 391—395.

55

М. М. СТАСЮЛЕВИЧУ

<31 января 1869 г.> Четверг. <Петербург>

Посылаю Вам, любезнейший Михайло Матвеевич, не все: остальное — в субботу утром, если успею, потому что, кажется, завтра мне нельзя, хоть на полчаса, не появиться на вечере у Тройницкого.

Если типографии ничего не значит в десять рук набрать в три дня десять листов, то автору, притом еще такому старому, как я, не под силу просмотреть и исправить эти десять листов в такой короткий срок. Вообще эта почтовая гоньба мне кажется не только неразумным и бесполезным делом, но положительно вредным делом как для авторов, так и для самой редакции. Я, воля Ваша, никак не могу, по крайней мере относительно себя, признать необходимости жертвовать первостепенными и важными интересами, то есть добросовестностью и тщательностию художественной отделки, такому мелкому интересу, как появление книжки в 12 часов 1-го числа!

Все это говорю я по поводу того, что сегодня, когда я сказал, что мне необходимо сделать еще сокращения (и неоцененные для меня поправки) в третий раз, Вы опять сильно восстали против этого (и даже в лице изменились): такое равнодушное отношение Ваше к произведениям беллетристики вообще, и к моему в особенности, удивляет, огорчает меня и сильно противоречит тому вниманию и уважению, которое Вы оказывали моему труду. Стало быть, оно было неискренно, иначе бы Вы не решились обнаружить, что ставите художественный интерес романа ниже такой мелочной причины, как появление книжки непременно 1-го числа!

Было бы совестно такой пустой причиной стеснять автора, которому оказали такой почетный и радушный прием.

У Вас иногда вырывались уже готовые возражения в ответ на это: «Если поправки будут делать в сверстанных листах, то типография вместо 1-го марта приготовит книжку 20-го апреля»; далее: «это значит становиться на скользкий путь» (то есть опаздывать книжками).

«Вместо 1 марта — 20 апреля»: говоря серьезно, оставим гиперболы. Я знаю отчасти типографское дело, я не в первый раз печатаюсь, и ни в «Отечественных записках», ни в «Современнике» никаких страданий и стеснений — им от меня, а мне от них — не было. И оба они, особенно «Отечественные записки», выходили в свой срок и считались аккуратными журналами.

Что касается до скользкого пути, то позвольте заметить, что скользкий путь для журнала заключается не в том, в чем Вы полагаете.

Укажу на «Русский вестник»: он дошел до крайнего безобразия в опаздывании книжек, однако авторитет его остается все тот же и уважение к нему не уменьшается, даже едва ли уменьшаются и подписчики.

«Библиотека для чтения», например, погибла не оттого, что опаздывала (она когда-то тоже била на аккуратность — выходить непременно 1-го числа), а потому, что вместо даровитого Сенковского и его прежних сотрудников налезли туда Старчевский и К°. Следовательно, как ни будьте аккуратны, а не этим приобретете и уважение и фортуну.

Скользкий путь начнется для «Вестника Европы» с той самой минуты, когда возникнет и обратится в городской слух такое, например, мнение, что «в «Вестнике Европы» помещается-де такой гнусный перевод романа, что читать нельзя», или что «так в переводе искажено капитальное немецкое произведение, что — и батюшки мои!» А таких довольно двух-трех городских слухов, чтобы поколебать добрый кредит журнала! А укажите пример, не принимая крайностей в соображение, чтобы одно опаздывание книжек погубило журнал? Нет его! Даже издания Кони, выходившие в числе двух книжек в начале года и потом прекращавшиеся, на следующий год, при новом объявлении, опять находили подписчиков! Да, публика снисходительна к мелочам и терпеливо ждет книжек, лишь бы это были книжки, наполненные достойного содержания, с достойной обработкой, а не труха! На-днях еще я слышал великие похвалы «Вестнику Европы», а особенно за то время, когда он выходил четырьмя книжками в год: что этому за причина, как Вы думаете? Уж, конечно, не то, что они появлялись 1-го числа! За это нынешний «Вестник Европы», кроме легкой, пожалуй одобрительной улыбки, ничего больше от читателя не стяжает!

Из всего сказанного явствует, что Вам, почтеннейший Михайло Матвеевич, следует не пугаться и не делать мне свирепое лицо, когда я Вам говорю, что надо еще кое-что поправить, сократить или изменить, хотя бы то и в сверстке было, а всячески этому помогать и устранять препятствия, пущай с некоторыми пожертвованиями времени или денег, потому что это одинаково усугубляет достоинство как и романа, так и журнала!

Я никогда не забуду того, что по милости этих каких-то соображений печатного станка у меня во 2-й части «Обрыва» вкрались в печать холодные и зевото-возбудительные столбцы длиннот, которых бы не было, если б я видел их не в столбцах только, но и в страницах! Привычка читать страницы во всех нас укореняет привычку видеть яснее и ошибки в страницах, а не в столбцах! И притом спех — плохой товарищ прочному делу!

А к этому еще адский спех, потом неудовольствие и нежелание даже поправить ошибку или длинноту — и с чьей же стороны? Со стороны редактора, которого интерес в этом отношении солидарен с интересом автора! Я никак не могу допустить, чтобы Вы рассуждали так: «Мне бы лишь был его роман, а каков он выйдет — за это отвечаю не я, а автор».

Если это так, то тем менее я могу стесняться Вашими соображениями насчет 1-го числа. Я могу думать в свою очередь так: «Мне лишь бы обработать мой роман, а там мне дела нет, выйдет ли книжкой 1-го или 10-го числа!»

Нехорошо такое рассуждение с обеих сторон.

Нехорошо, если Вы про себя даже воскликнете: «Вот еще, стану я для него останавливать всю книгу и тянуть за 1-е число» и т. д. Если дело само по себе требует этого, то и должны затягивать и для меня на моем месте, то есть в 1-м отделе «Вестника Европы», в беллетристике. Сами же Вы говорили, что Тургенев из-за границы присылал по нескольку слов переменить или добавить в своей рукописи («Бригадир»), которая была уже в Ваших руках. И объясняли это правильно и отлично тонко — тем, что художник заботливо до последней возможности отделывает свое произведение.

Отчего же Вы мне отказываете в этом моем праве — и не только не хотите помогать мне в этом, но сажаете меня буквально самого под пресс Вашего станка, тогда как моя добросовестность в отделке (по мнению многих других) делает мне честь, и стесняете меня не стоящими в моих глазах никакой цены причинами срока и т. п.!

Вы более других способны понять различие между художественным произведением и компилятивною статьею или переводом, следовательно от Вас (и именно я лично — от Вас) должно ожидать и более пощады и консидерации к труду такого рода.

Если Вы признали за Тургеневым право и поняли его побуждения менять (даже из-за границы) слова и выражения коротенького рассказа, то Вы должны понять еще более мои затруднения и беспокойства относительно поправок в и отказываете мне дать взглянуть в Ваши сверстанные листы, «потому-де и потому»... и т. д.

Этих потому для эстетических произведений существовать не должно — если они в самом деле эстетические: пусть опоздает хоть месяц, а произведение должно явиться не в оборванном, недоконченном виде или с наростами, длиннотами и т. д. За эти последние полетят камни и в автора и в Вас, а за то, что опоздаете и потом дадите выработанное произведение, Вам скажут только спасибо.

«Мало разве времени было», — заговорите Вы и т. д. Мало! отвечу я: художнику всегда мало времени! И потому редактор с ним должен многое изменять из своих «непоколебимых» правил, иначе он — не редактор, а так, гнусность!

Помните, что у меня не пять страниц, а пять частей! И потому не тесните меня и не гоните, как почтовую лошадь, потом не удивляйтесь, если я попрошу вставить или убавить что-нибудь даже и в сверстке. Поступить иначе — было бы варварство.

я дорожу ее обработкой и тщательным отпечатанием, то и прошу Вас покорнейше, кроме двух обычных корректур, присылать мне и сверстанные листы, по мере того как они у Вас верстаются, то есть по два листа разом, начиная с первого же листа: я желаю видеть, как типография исправляет мои изменения, иногда довольно важные, делаемые нередко в 3-й корректуре. В сверстанных листах Вам больших поправок опасаться нельзя, так как до того времени я уже поправлю по двум корректурам, да Софья Александровна следит особо по дублету.

Вопрос: можете ли Вы и угодно ли Вам будет исполнить эту мою справедливую просьбу? Буду ждать ответа, а в ожидании дружески кланяюсь Вам

И. Гончаров.

Хотеть в три дня отмахать десять листов, рвать и метать — невозможно: даже и Поль де Кока жалко бы было так печатать!

Примечания