Гончаров И. А. Письмо Никитенко С. А., 25 мая/6 июня <1869> г. Bayern, Kissingen // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952—1955.
Т. 8. Статьи, заметки, рецензии, автобиографии, избранные письма. — 1955. — С. 405—408.
60
С. А. НИКИТЕНКО
Bayern, Kissingen, 25 мая / 6 июня, воскресенье <1869>
Barrikaden-Strasse, Haus Büdel.
Письмо Ваше, добрая и милая Софья Александровна, застало меня за книгой, которую Евгений Утин, а также и Вы настойчиво рекомендовали мне прочесть — еще пока не знаю зачем, хотя прочел уже 2/3 книги (380 стр.). Барыня эта, то есть Андре Лео, пишет скучно и вяло — это прежде всего, так что наша Хвощинская заткнет ее за пояс. Я понимаю, что Утин горячо рекомендует ее из пристрастия, как личный ее приятель, а Вы-то что? Но пока брошу это: если, дочитавши книгу, найду, что Вы правы, что стоило читать, сейчас же в следующем письме сознаюсь. Можно бы, конечно, прежде дочитать книгу, а потом и написать к Вам: но терпенья нет, писать к Вам — приятнее, нежели читать что бы ни было. Вы же вон говорите, что Вам нужны мои письма. А мне Ваши!
Вы переехали на дачу — наконец-то! Я рад за Екатерину Александровну (скажите это ей, с поклоном от меня) и за Вас: Вам обеим дача, то есть воздух и немного простора, нужнее, нежели другим: ей для здоровья, Вам — тоже для здоровья, потом для занятия, потом для всего прочего! Вам нужна бы еще говядина к этому, да Вы презираете ее: это жаль! А оно здорово: от воздуха и от ростбифа — мысль крепче, плодотворнее, чувство возвышеннее!
Я до ростбифа тоже неохотник и от этого, особенно теперь, при водах, чувствую себя несколько в курином расположении духа, но более кротко-курином, никакого петушьего мужества ни к занятиям, ни к возвышенным парениям не ощущаю. Я стал прост и добродетелен, как агнец — и не только ни к кому и ни на кого никакого задора не имею, но даже, гуляя по дорожкам, смотрю, как бы не раздавить червяка или букашку — и как только замечу такую тварь, поперек ползущую под ногами гуляющих, то устраняю ее прочь рукой или палкой, преимущественно рукой (не ленясь нагибаться), ибо заметил, что некоторые из нежесткокрылых от палки умирают.
Здесь теперь пока хорошо. И солнце есть, и нет удушливого жара, а зелени, зелени — стало бы на веники на всю гвардию париться в бане. Здесь пока еще лечится теперь бедный немецкий люд, пользующийся ранним сезоном до приезда богатых больных. Разные саксонские, швабские и прочие старухи, с вывороченными наизнанку мужскими физиономиями, да разные Херры1 с старушечьими лицами — гуляют под каштанами, — и тщетно Г. Б., наш русский, отыскивает, как потерянную иголку, между ними хорошенького лица и туалета. Лица — все цвета соленых огурцов, а костюмы на всех — как будто кто-нибудь в бане перемешал все платья и всякий взял, что ему попалось. — Г. Б. недоволен, скучает, а мне это ничего, даже не скучно. Я лечусь, хожу много — и к сожалению — много ем не оттого, чтоб стол был привлекателен, а, напротив, оттого, что дурен: ищешь, выбираешь всего, да и наешься. Я намерен выдержать курс построже, сбыть с себя жир, тяжесть — и не делать злоупотреблений, то есть не писать до изнеможения (занятия здесь запрещают), курить немного, но вот чаем не могу пожертвовать. Кофе вреден мне: когда напьюсь его, все хочется наложить на себя руки: такая тоска делается от него.
Живу я больше в диком состоянии: один-одинехонек — и кажется — почти ничего не хочу. Под этим почти очень немного кроется: и именно выздороветь, быть вполне покойным и довольным собою и другими, кушать хорошо, спать здорово и — веселиться — и еще — начать какую-нибудь серьезную работу...
Нет, неправда. Это бы все хорошо, конечно, но я не даю себе труда желать ни этого, ничего другого.
В диком состоянии я — потому, что ничего не знаю, что делается на белом свете. Как уехал, с тех пор не читал газет.
A propos о газетах. Благодарю Вас за добрую весть, что «Голос» отозвался беспристрастно об «Обрыве». Я повторяю, что не жду похвал, а честности, то есть беспристрастия. «СПБ ведомости» не могли отозваться иначе, как тенденциозно: роман направлением своим противен их взглядам, вот они, эти критики, и давай жужжать в уши публике, что он и с художественной стороны никуда не годится, потому что прямо нападать на его направление неудобно в печати. Нигилизм всячески хлопочет подорвать кредит противного ему романа, чтобы он не вредил ему а не распространялся. — Нужно было, чтобы в публике появилось и другое мнение, так чтоб большинство читателей могло, прочитав книгу, видеть, где правда и где — лукавство. Теперь маленький жидок изучает меня всего, начиная с первых сочинений, и, кажется, готовит к осени большой разбор, в котором, конечно, тайно будет присутствовать arrière-pensée:2 «ты-де против материализма, ты идеалист, ты держишься старых, отсталых идеалов того, сего, другого, третьего — так мы же тебя побьем и с художественной стороны, докажем, что твой роман неверно задуман и создан» и т. д. — Он уже высказал мне эту мысль. Но я надеюсь, что публика будет немножко за меня и что явится и другая критика где-нибудь, да, наконец, и сам ловкий редактор увидит, что ему не совсем ловко помещать у себя же критику, с тонко и ловко запрятанным ядом, против сочинения, которое принесло ему до 25 тысяч рублей. А впрочем — бог его ведает!
А что он: выехал ли, и приедет ли сюда, или в иное место?
У Вас очень мудрое намерение — наживаться и прятать деньги на черный день. Это должен делать каждый — не только благоразумный, не только гордый, дорожащий своею моральною свободою, но и каждый честный человек, чтобы, aux prises avec la vie3своего рода для самого же добра, чтоб оказать его больше, тоньше и действительнее. Стало быть, нельзя зря тогда, когда упрекал, что Вы много кушаете, то есть когда Вы не кушаете совсем.
Прощайте же — до следующего письма. — Дай бог Вам такой же дружбы от всех и каждого, какая у меня к Вам.
И. Гончаров.
Сноски
1 Господа (нем.).
2 франц.).
3 В схватке с жизнью (франц.).
Примечания
60
Утевский, Жизнь Гончарова, М. 1931, стр. 208—209. Полностью печатается впервые по автографу ИРЛИ.
Барыня эта, то есть Андре Лео. — Андре Лео — псевдоним французской писательницы и публицистки Л. Шансе (1829—1900), участницы Парижской коммуны. Роман «Скандальный брак», разоблачающий буржуазную семью, был переведен на русский язык и получил положительную оценку Д. Писарева (см. Д. И. Писарев, Полн. собр. соч., СПб. 1897, т. 6, стр. 346).
.... — О Хвощииской см. письмо 71.
...«Голос» отозвался беспристрастно. — В умеренно-либеральном «Голосе» за 1869 год, № 77, появилась рецензия на «Обрыв».
«СПБ ведомости» не могли отозваться иначе«Санкт-Петербургских ведомостях» (1869, № 42) резко указывалось на непоследовательность освещения «старой» и «новой» морали, на идейную несовершенность романа, при которой читателю «не до художественных красот». Это заявление и вызвало раздражение Гончарова.
Он уже высказал мне эту мысль. — Речь идет о критике Е. И. Утине.
...ловкий редактор М. Стасюлевича. А. К. Толстой писал Стасюлевичу 22 декабря 1869 года: «Я получил письмо от Гончарова, в котором, между прочим, он говорит мне, что перестал к вам ездить, чтобы не поставить вас в фальшивое положение к вашим молодым сотрудникам, которые косились бы на вас за вашу к нему дружбу» («М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке», т. II, стр. 344);