Гончаров И. А. Письмо Кони А. Ф., 30 июля 1880 г. С.-Петербург // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 450—453. — (Лит. наследство; Т. 102).
13
С.-Петербург. Моховая, № 3.
30 июля 1880
Целые сутки пришлось мне попещись и попечься, многолюбимый Анатолий Федорович: попещись о моем названом детище1 — и попечься буквально под жгучим солнцем, от которого не спасал даже и в 1-м классе — ни простор (мы были одни), ни лиловые занавески, ни сквозной ветер! И так — до самого Петербурга, где в сию минуту такой же зной, как и в Дуббельне, с прибавлением пыли, духоты, запаха смолы etc...
Но слава Богу — я дома, в прохладном кабинете — и маню теперь Вас сюда, как в июне манил отсюда туда. Через две недели надеюсь — все придет в нормальный порядок, т. е. все — и Вы тоже — приедут сюда, настанут холодные дни с дождями и т. д. Скорей бы зима: я люблю ее, свежую, укрепляющую, бодрящую, с лампами, каминами — и мирными обедами — с друзьями и с Мозельвейном2!
Прошу Вас напомнить обо мне — общим дуббельнским знакомцам: прежде всего милой, доброй, сладостной Софье Алекс<андровне> и поблагодарить ее за великодушное, хотя, увы, бесплодное желание оживить меня добрым женским вниманием: если это не достигает цели, то единственно по моей безнадежной неспособности испытывать что-нибудь трогательное и прекрасное3. Петра Дмитрича прошу поблагодарить за его — весьма приятное общество (nos controverses y comprises*1). Без них не было бы соленой и едкой закваски в наших застольных беседах, а между людьми таких умов, взглядов и темпераментов, как мы все, — пресного и быть бы не могло4. — Потрудитесь сказать ему также, что я дорого ценю его мнение обо мне как о писателе и никак не забываю, что он первый, на одной из своих лекций о сценическом искусстве, заявил о некоторой моей заслуге в критической оценке Чацкого5.
Затем поклонитесь нашему глухому другу6 и ска<жите>*2, что я не хотел прощаться — потому что прощанье на неопределенное время имеет в себе что-то если не всегда тяжелое, то скучное! Впрочем, он найдет мою карточку у себя в Риге в погребке, потому что квартира его была заперта.
Вы конечно возьмете на себя передать мой любезный поклон Вере Петровне с детьми — и мою благодарность за доброе внимание, между прочим за зеленый стул, на котором, благодаря ей, я мягко сидел и который, надеюсь, Алекс<андра> Ив<ановна> доставила ей7.
И Матильде Любовне — при встрече, пожмите, и даже ущемите за меня руку, или что найдете возможным и удобным ущемить8.
И всем, всем — и Богдановым и гостеприимным немцам, хозяевам Акциенхауза, — и пучеглазым красненьким девочкам (но не матери их, а лучше матери змеенышей) и томноокому юному Вашему соседу Скопину — и затем морю и лесу — мой глубокий и благодарный поклон9!
Вам — за эти полтора м<еся>ца — беспредельная благодарность: дай Бог, чтобы нам опять пришлось посетить этот тенистый и мирный берег — при новых хороших условиях, с удержанием всего хорошего, что было теперь. Боюсь надеяться. Надежды мои, как осенние листья, блекнут и рассыпаются врозь: пущай! Архиерей10 в последний раз сказывал, что надо вспоминать об известном пределе: а мне, следовательно, не надо о нем и забывать!
Саня целует Вас: она убежала на двор повесничать с соседкой Катей!
Если выдастся свободная минутка, загляните в мою бывшую хату: что там делает больная вдовица с сиротами! — Мне очень хотелось бы, чтоб она на обратном пути угодила в один поезд с Вами. Зная, что тут есть знакомое лицо, она бодрее бы ехала и менее трепетала бы жидов, кондукторов и жандармов11.
Крепко жму Вам руки и говорю — до свидания.
Ваш Гончаров
1 А. и С. А. Никитенко (см. п. 14).
2 Мозельвейн — название вина.
3 Речь идет о С. А. Боборыкиной, жене писателя. Вспоминая теплые слова, сказанные ей Гончаровым, она писала Кони: “Он для меня, как и для всех нас, талант, какие родятся через десятки лет, душа чистая, нежная и несчастная от сложившейся жизни. И неужели я, “добрая” женщина, пройду мимо его, не успокоив его. Ему нужна ласка, уход <...> Я не знаю, что ему приятно, что нет; что можно говорить, чего нельзя <...> Я давно слышала, что он живет так одиноко, и это возмущало меня... Будь И<ван> А<лександрович> француз или англичанин, о нем бы говорил весь мир. А теперь вот он и возится с капризной, больной женщиной. И все это оттого, что душа у него идеальной чистоты...” (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 8. Ед. хр. 56; черновой автограф, без даты). 7 августа 1880 г. Кони писал Гончарову, что С. А. Боборыкина — женщина, у которой «сердце развито на счет ума и жаждет теплоты, а не резонирования о чувствах, коими ее питает в душевном смысле ее супруг. Нечего и говорить, что она просит меня написать тысячу поклонов своему “идолу”» (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3 об.).
4 развивалось во Франции и других странах Европы. Произведения писателей-натуралистов широко переводились в России. Так, например, перевод романа Э. Золя “Нана” печатали одновременно три периодических издания — газеты “Новое время” (1879, октябрь — декабрь; 1880, январь — март) и “Новости” (1879, ноябрь — декабрь; 1880, январь — март), а также журнал “Слово” (1879, № 11—12; 1880, № 1—7). В 1875—1880 гг. в “Вестнике Европы” систематически публиковались “Парижские письма” Золя, большая часть которых была посвящена теоретическому обоснованию натурализма. Однако натурализм встречал весьма разноречивое отношение со стороны русских читателей и критики, что нашло отражение и в спорах Гончарова с Боборыкиным. Боборыкин был сторонником этого направления и активно его пропагандировал (см., например, его статью “Реальный роман во Франции” // ОЗ. 1876. № 6, 7). Гончаров, напротив, категорически отвергал эстетику натурализма, о чем свидетельствует и сам Боборыкин, вспоминая свои встречи с ним летом 1880 г.: “...несколько раз бывали за обедом и во время прогулок по берегу моря вспышки раздражения уже с некоторым оттенком старчества — и всегда почти против французского натурализма, романов Золя и его школы. Гончаров не отрицал в них таланта, но и не мог беспристрастно оценить то, что они внесли с собою в дело художественного изображения современной жизни. Тут чувствовалась, быть может, и особенная подкладка, но протест против крайностей натурализма вскипал в нем, вероятно, и помимо всякого личного чувства, как в писателе старых традиций, проникнутом большой целомудренностью художнического чувства” (Гончаров в воспоминаниях современников. С. 144).
5 7 августа 1880 г. Кони писал Гончарову о Боборыкине: “Он был очень польщен этим местом Вашего письма” (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3 об.). В публичной лекции “От Грибоедова до Островского”, прочитанной 6 декабря 1876 г., Боборыкин оценил статью “Мильон терзаний” как «перелом во взглядах на “Горе от ума”» (Неделя. 1876. 19 декабря. № 49—50. Стлб. 1665—1666).
6 “Отечественные и заграничные шипучие вина” (Рижский вестник. 1880. № 121. 28 мая). О том, что Гончаров “весьма сошелся” с ним, Кони писал М. М. Стасюлевичу из Дуббельна 25 июня 1880 г. (Стасюлевич. Т. IV. С. 426). В последующих письмах Гончарова к Кони “глухой Швейнфурт” (“наш глухой друг”) упоминается неоднократно (см. п. 24—27, 33).
7 В. П. Веденисова — знакомая Гончарова и Кони по Дуббельну. 7 августа 1880 г. Кони писал о ней Гончарову: “Ее здешний обиход — та же смесь атмосферы нежности, разливаемой больною и хорошенькою, неглупою женщиной, — и атмосферы грубого учителя, детей, хозяйственного беспорядка и т. д. Она Вам очень кланяется. Стул получила” (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 4).
8 О. Гинцбурга, соседа и приятеля супругов Стасюлевич. 7 августа 1880 г. Кони отвечал Гончарову: “Матильду Любовну видел раз, мельком, скучную и одну <...> Ущемил ей руку “за Вас” — заставил слегка покраснеть и выслушал просьбу об “особенном поклоне” (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 4).
9 Богдановы — семья петербургского балетмейстера А. Н. Богданова, отдыхавшего в Дуббельне летом 1880 г. (Рижский вестник. 1880. № 168. 26 июля). Хозяева Акциенгауза (акционерного кургауза) — Фольварт и Шепфер (см. п. 24, примеч. 1). Скопин — лицо неизвестное.
10 В Дуббельне была православная церковь, в которой служил архиерей Георгий Руженцов (Рижский вестник. 1882. № 154. 13 июля).
11 «А<лександра> И<вановна> здорова и, как говорит, чувствует себя отлично, море ее видимо укрепило, — отвечал Кони 7 августа, — Леночка пополнела в эти последние дни. С “поганеньким старичком” (прозвище Васи Трейгута. — О.) мы ходим купаться два раза в день <...> А<лександра> И<вановна> думает ехать 13-го или 12-го. К сожалению, я не могу ее сопровождать, так как, по моим служебным расчетам, мне предстоит возможность остаться до 18-го. А здесь так чудно! Впрочем А<лександра> И<вановна> умеет держать себя с таким тактом, что ее никто не обидит в дороге, я в том уверен» (ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Ед. хр. 13. Л. 3).
Сноски
*1 включая наши препирательства (фр.).
*2 : сказать