Письмо Кони А. Ф., 19 августа 1880 г. С.-Петербург. — 2000 (текст)

15

<С.-Петербург>. 19 августа <18>80

Я вчера, больной, сидел за своим бульоном, когда мне принесли большой пакет от Вас — добрейший и любезнейший Анатолий Федорович: я велел положить его на стол — и только уже после обеда распечатал и нашел: 1. Ваше письмо с деньгами¹, и 2. Записку о причинах развития волнений между молодежью и проч.²

О первом я замечу, что Вы поторопились возвращать деньги — мне еще пока надобности в них в этом м<еся>це не предстояло.

А вторую, т. е. записку, я прочел вечером с жадностью — и по прочтении не раз возвращался и вчера и сегодня утром к ней. Скажу прежде всего, что она написана с тою ясностью, трезвостью взгляда, словом — логикой, которой я удивляюсь (j’admire^*1) в Вас, и притом с завидной краткостью, высказывающей много без многословия.

Нет сомнения, что и сущность записки убедительна, доводы и выводы неоспоримы, факты поразительны³ — и я полагаю, судя по тому, что совершено правительством за последнее время, что записка Ваша сильно принята была в соображение и вероятно играла не малую роль, если только она дошла, по адресу, до кого следует⁴. Может быть даже она послужила программою для новейших мер для некоторых деятелей⁵...

Но к великой скорби здоровой и честной части общества, к которой мы с Вами принадлежим, следовательно и к нашему прискорбию, все принятые меры, и все другие, какие бы они ни были, которые могут быть еще приняты в этом же роде, — суть только пальятивные меры, способные притупить на более или менее долгий срок острые припадки общечеловеческого недуга, утолить вопли, стон и плач мног<их>⁶: и то — великая заслуга, и то — слава Богу, конечно!

Но до корня этого новейшего человеческого недуга — (если только это недуг) — Ваша записка коснуться и не могла и не должна была трогать его: это не ее цель, а своей цели она бесспорно достигает блистательно. Это Вы, конечно, признаете и сами.

употребив слова Пушкина⁷.

Можно бы было пасть подавленным этою скорбию, без веры в будущность человечества! Я сказал сейчас: “(если это только недуг)”, “а не общечеловеческое стремление к обновлению” — доскажу я свою мысль.

Я верю в это, верю, что мир цивилизованный не может погибнуть под этим гнетущим недугом дрянных, больных, горячешных мечтаний, или разбойнически-дерзких и нахальных попыток нарушить или разрушить гармоническое развитие и ход людского существования и т. д. Пожар этот может на время испепелить то или другое, чтобы из пепла возникли новые фениксы и т. д. Это несомненно: мы попали в момент почти небывалой еще мировой химической работы и маемся в ней. Будем маяться, вероятно, до конца наших (не только моих, но даже и Ваших дней) дней, но не отчаиваться!⁸

Эпохи — перехода от язычества к христианству, от темноты варварства к Возрождению (когда, казалось, все потухало и погибало) — представляют некоторую аналогию с современным⁹. И кончилось тем, что христианство возобладало над язычеством и осенило (и будет осенять, не во гнев позитивистам) весь мир. Renaissance^*2  д.

Мир ищет обновления во всем, начиная с религии и кончая полицией. У нас теперь относительно последней кое-что уже и сделано¹⁰.

Чтоб идти дальше и выше, и выше — этому не поможет ни закрытие III-го Отделения, ни лучший порядок в отправлении правосудия в политических процессах и т. д. Это может устранять кризисы (чего в эту минуту и нужно добиваться) — но нужна всеобщая человеческая (собственно, Божья) мудрость и сила, чтобы добраться до корней, освежить их и сделать невозможным возврат к прежнему¹¹.

Возвращаю при этом и книгу Tardieu¹² — и благодарю. Скажу, что она на месте только на столе медика и судебного следователя. Что это за гадость! Не “Nana”¹³

я все еще должен быть осторожен.

Весь Ваш Гончаров

Извините за это длинное — и как, перечитав его, я нахожу — глуповатое письмо: должно быть — это болезнь выходит из меня.

¹

² Кони послал Гончарову “Политическую записку”, представленную им летом 1878 г. наследнику (будущему императору Александру III). Это была попытка разъяснить правительству пагубные последствия закона от 19 мая 1871 г., согласно которому допускалось жандармское дознание при расследовании политических преступлений и вводился в практику административный порядок решения политических дел, подменявший судебный процесс. Кони привел ряд фактов, свидетельствовавших о том, что этот закон открывает путь произволу и насилию, что карательные действия властей наносят “ущерб <...> нравственному достоинству правительства в глазах общества” и являются причиной “внутреннего разлада между правительством и обществом” (Кони. Т. 2. С. 346, 347). “Я был очень озабочен, — вспоминал он впоследствии, — тем безумным направлением, которое давалось так называемым политическим делам <...> Правительство, близорукое, чтобы не сказать слепое, плодило недовольство и недовольных, не обращая никакого внимания на грозное предостережение, данное делом Засулич” (Там же. С. 261). Не получив ответа на свою “записку”, Кони в течение нескольких лет знакомил с нею лиц, принадлежавших к правительственным, ученым и литературным кругам (Там же. С. 330).

³ В “Политической записке” на конкретных примерах показано, что множество людей подвергались правительственным репрессиям без достаточных к тому оснований. В частности, Кони остановился на широко известном “процессе 193”, во время которого, по его словам, к дознанию было привлечено около 800 человек. После рассмотрения дела “Особой комиссией” более половины из них (411) были освобождены, поскольку в деятельности их “нельзя было найти никаких признаков преступления”, к суду же было привлечено 193 человека, из которых была осуждена лишь небольшая часть; средний возраст лиц, проходивших по процессу, составлял 19 лет (Там же. С. 337—339).

⁴ Гончаров имеет в виду ряд мер, предпринятых в период действия “Верховной распорядительной комиссии” (см. о ней п. 14, примеч. 11). Объявив при своем вступлении на пост председателя Комиссии, что его цель — добиться сближения между властью и народом (Правительственный вестник. 1880. № 39. 15 февр.), гр. М. Т. Лорис-Меликов провел ревизию дел, возникших по обвинениям в государственных преступлениях. В результате многие подследственные были освобождены из заключения, положение лиц, находившихся под надзором, значительно облегчено, ослаблена цензура, смягчен режим в ведомстве Министерства народного просвещения. Эти либеральные меры в известной степени отвечали идеям “Политической записки”. Однако мнение Гончарова, что они были предприняты под ее влиянием, Кони, по-видимому, не разделял: “Какая судьба постигла эту записку, я в точности не знаю”, — писал он впоследствии, и добавлял: “Моя записка оказалась <...> гласом вопиющего в пустыне” (Кони.  2. С. 262).

⁵ Прямой намек на Лорис-Меликова, по инициативе которого был издан правительственный указ от 6 августа 1880 г. о реорганизации Министерства внутренних дел (см. о нем п. 14, примеч. 11). Предусмотренные этим указом меры, и в первую очередь упразднение III Отделения, были восприняты в русском обществе как важный шаг на пути к либерализации политического режима. Гончаров разделял эту точку зрения, однако в последующих строках его письма звучит вполне определенный скептицизм — паллиативный характер предпринятых мер был для него очевиден.

⁶ Реминисценция из Библии; ср.: “О горах подниму плач и вопль и о степных пастбищах — рыдание” (Иер. IX, 10; см. также: Эсф. IV, 3; Ис. XXIX, 2; Иез. II, 10; Мтф. II, 18).

⁷ См. примеч. 1.

⁸ Высказанный здесь взгляд на характер развития человеческого общества очень близок воззрениям итальянского мыслителя Джиамбаттиста Вико (1668—1744), который рассматривал историю человечества как извечный круговорот цивилизаций, погибающих для того, чтобы возродиться вновь. Его историко-философская концепция “воскрешения наций” привлекала внимание русских ученых 1860—1870-х годов — в это время упоминания о нем стали появляться в русской историографии. Гончаров мог знать концепцию Вико из книги М. М. Стасюлевича “Опыт исторического обзора главных систем философии истории” (СПб., 1866). “Вико, — писал Стасюлевич, — хочет видеть в предании о фениксе, который сгорает после известного периода времени и снова возрождается из собственного пепла, верную картину судьбы каждого общества, осуждаемого заранее на смерть, за которою немедленно следует воскрешение к новой жизни. Таким образом, человечество бессмертно...” (с. 142). Изложению концепции Вико посвящена

⁹ Подобную “аналогию”, по мнению Н. К. Михайловского, мог бы провести Дж. Вико: “...в нашем времени он не усомнился бы признать эпоху нового возвращения варварства, когда, вслед за усиленным развитием свободы, просвещения, цивилизации, возникают яростные войны, разбойнические нравы, дикие понятия” (Там же. С. 98).

¹⁰ См. примеч. 5.

¹¹ Противопоставляя “обновлению” поверхностному, административному “обновление” религиозное, нравственное, Гончаров возвращается к мысли, высказанной им в 1869 г. в «Предисловии к роману “Обрыв”»: “...в нравственном развитии дело состоит не в открытии нового, а в приближении каждого человека и всего человечества к тому идеалу совершенства, которого требует Евангелие...” ( Т. 8. С. 157).

¹² Речь идет о книге известного французского криминалиста Амбруаза Тардье “Etude médico-légal sur les attentats aux moeurs” (“Судебно-медицинское исследование преступлений против нравственности”), седьмое издание которой вышло в 1878 г. По словам Кони, эта книга “одного из самых замечательных представителей и двигателей судебной медицины” явилась “первым и блестящим опытом научного исследования ненормальных плотских стремлений, выражающихся в преступных деяниях” (Кони А. Ф. Тардье // “Энциклопедич. словарь”. Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т. 64. СПб., 1901. С. 637—638).

¹³  Золя “Нана” (1879) был воспринят как своего рода манифест натурализма. Об отношении Гончарова к этому литературному течению и к самому Золя см.: п. 13, примеч. 4, а также п. 66.