Гончаров И. А. Письмо Кони А. Ф., 20 июля 1882 г. Дуббельн, близ Риги // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 477—479. — (Лит. наследство; Т. 102).
34
<Дуббельн.> 20 июля, 1882
Меня глубоко печалит Ваше унылое письмо1, мой добрый и милый Анатолий Федорович! Весь тон его проникнут грустью, и даже слышатся чуть не отчаянные ноты! Но я, однако, могу сказать Вам, вдобавок ко всему, что могли сказать Вам врачи, кое-что из своей практики, т. е. из своих наблюдений над подобными больными, из коих первый есмь аз2. Не пугайтесь Вашей болезни: то, что Вы теперь ощущаете, есть общий тон (как я сейчас сказал) или отзвук нервного ослабления в организме. Ваша, моя и подобные им натуры нередко впадают в этот тон (а я уже определил свойства Вашей натуры, назвав ее “артистическою”, т. е. нервною, впечатлительною, какова и моя). Страданье в разных видах, без всяких внешних, грубых причин, есть постоянный спутник этих натур. Это надо знать раз навсегда и не поддаваться без конца, не падать духом; надо предвидеть быстрый переход к успокоению, даже к совершенно противуположному состоянию — при малейшем дуновении благоприятного ветерка!
От натур не впечатлительных, не нервных Вы нередко услышите, и, вероятно, слыхали много глупых упреков в этом роде: “чего ему недостает! И то есть, и другое, и жалованье хорошее, и положение в обществе и т. д., а он все недоволен, все хнычет!” У таких натур всегда один тон, или, пожалуй, никакого нет!
Я думаю, что поднятие Вами какого-то тяжелого предмета тут ни при чем! Словом, уповаю, что лишь дохнет другой ветер, облако тумана, покрывшее Вас, унесется и солнце приласкает Вас теплым лучом! В Ваши ли лета и с Вашими ли силами не справиться с девятым валом, а этих периодических валов бывает много в жизни. Не поддавайтесь!
Вы еще не отказались от мысли побывать здесь: а я думаю, что теперь уже поздно. Признаюсь, я и прежде не рассчитывал на Ваше посещение Дуббельна. Сначала Вы собирались после 8-го июля, потом около 15-го, а теперь отложили до 5-го августа. И теперь здесь почти никого нет, т. е. нет подходящих людей, с которыми бы Вам особенно приятно было встретиться, а к 5-му августу станут разъезжаться. Правда, эти дни, особенно вечера на взморье, при луне, с этой тишиной и теплотой — просто обаятельны. Воспоминания переносили меня далеко на юг, когда я шагал по мягкому песку, иногда с своими цыплятами и Алекс<андрой> Ив<ановной> в хвосте, а чаще один, изредка с Сорокиным. Вообще у меня доброго товарища и спутника здесь нет, на постоянное сопутствие которого я мог бы рассчитывать. Сорокин состоит при жене, а та ходить много не может. С другими мне скучно. Вообще на меня косятся за нелюдимость, приписывая мое отчуждение — не летам, не нервозности, а другим, мелким или глупым причинам.
2-го, 3-го августа я направлюсь отсюда домой и 5-го числа надеюсь обнять Вас в Петербурге. Этот год я потому тороплюсь отсюда, что в Ремесленном училище, в начале августа, назначены приемные экзамены. Мне обещали принять Васю туда на бесплатную вакансию — и если сдержат обещание, то слава Богу3! Поэтому и надо везти его туда, в начале августа, на экзамен.
Теперь и я в свою очередь пожалуюсь на болезнь, т. е. на боль в сердце, иногда тупую, иногда острую, с некоторою одышкою, которую (боль) и прежде чувствовал, но очень редко, а теперь она стала чаще напоминать о себе. Я чувствую ее, особенно в непогоду, перед дождем, грозой, зимой перед снегом, а теперь при всякой перемене погоды, иногда после купанья, и довольно сильно. У меня был когда-то приятель, чувствовавший такую боль — и однажды он упал на улице и умер. Брат мой тоже умер от одышки4. Я не знаю, что это, да и не забочусь очень: только когда боль станет очень чувствительна, я поморщусь и поглажу около сердца ладонью, а потом и забуду до новой боли! Мне ведь уже исполнилось 70 лет, следовательно, и жаловаться непозволительно, а можно лишь пожелать если не совсем “безболезненной”, то, по возможности, немучительной, притом, конечно, “христианской, мирной и непостыдной кончины”! Об этом и молю Бога ежедневно.
Напрасно Вы думаете, что мне обязаны приглашением на праздник “Баяна”: едва я показал в Дуббельне нос, меня все закидали вопросами — “будете ли Вы?” Я сказал, что обещали около 15-го июля, тогда они стали охать, отчего не 11-го — и придумали написать Вам приглашение, которое я взялся только отправить.
Праздник был очень удачен, погода великолепная: тут было все — и обедня, петая хором “Баяна”, потом завтрак, обед, пение, говорение, серенада, фейерверк и пальба. Я все это видел из толпы5.
обществу.
6, девочки с матерью) среди мириады жидов, составляющих большинство посетителей. Потом купальщики и купальщицы идут лениво (хотя последние и с так назыв<аемой> работой в руках) сидеть на веранду, прячась в тенистых углах от солнца. А там плохой обед, опять музыка и хождение по берегу. Но воздух, воздух — блаженство! Нехотя поздоровеешь, несмотря даже на боль в сердце!
7. Теперь я не знаю, где они: вероятно, в Париже.
Ребятишки мои, хотя в то же время и не мои, Вам глубоко и горячо кланяются, вместе с матерью, а я от всей души мысленно обнимаю Вас в надежде обнять Вас, в начале августа, лично — вернее всего в Петербурге.
Всегда Ваш Гончаров
1 Это письмо неизвестно.
2 Реминисценция из Евангелия. Ср.: “Аз есмь <...> первый и последний” (Откр. XXII, 13; см. также: Иоанн. VIII, 58; Откр. I, 10 и 17).
3 1 марта 1882 г. Гончаров обратился к П. А. Валуеву с просьбой о содействии в поступлении Васи Трейгута в Ремесленное училище цесаревича Николая на казенное иждивение, отметив при этом, что в феврале Вася достиг одиннадцатилетнего возраста, необходимого для поступления в училище (Письма к Валуеву. 63—64). Это позволяет уточнить год рождения Васи — 1871, а не 1873, как считалось ранее (Летопись. С. 359). Осенью 1882 г. просьба Гончарова была удовлетворена.
4 Н. А. Гончаров умер 6 декабря 1873 г. (Летопись. 206).
5 В 1882 г. традиционный выезд “Баяна” в Дуббельне (см. п. 25, примеч. 11) состоялся 11 июля; в отчете о празднике имя Гончарова не упомянуто (Рижский вестник. 1882. № 154. 13 июля).
6 25, примеч. 11).
7 См. п. 33, примеч. 3.