• Приглашаем посетить наш сайт
    Сологуб (sologub.lit-info.ru)
  • Письмо Майкову А. Н., 11/23 апреля 1859 г. С.-Петербург.

    Гончаров И. А. Письмо Майкову А. Н., 11/23 апреля 1859 г. С.-Петербург // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 358—364. — (Лит. наследство; Т. 102).


    11

    <С.-Петербург> 11/23 апреля 1859 г.

    “Не разберу ни слова!” — думал я1. Каково же было мое удовольствие и удивление, когда я — не прочитал, а пробежал письмо в пять минут. Давно бы Вам вспомнить меня на письме и Вы получили бы не одно известие о том, о другом и о третьем. Ведь я на пароходе, прощаясь, ясно сказал Вам, “что всякий отъезжающий обязан напоминать о себе кругу, из которого выбывает, ибо один всегда нуждается в памяти целого круга”2: так я поступал всегда и так обязываю каждого поступать. Это не ... не ... как бы это сказать ... не кичливость, а упрямство, упорство, т. е. соблюдение некоторых форм, неизбежных даже в нравственной жизни. Одному целый круг — дорог, но редко, даже почти никогда — один дорог целому кругу не бывает, а если когда и показывают кому-нибудь это, т. е.: что все оставленное им грустит о нем день и ночь, постоянно стремится к нему и не находит ни в чем ему замены — так притворяются; это обыкновенно делается с богатыми, сильными и т. п. лицами, которых хотят обманывать. Вас никто так не обидит, хотя скажу Вам по восточному, что “Ваше место не занято”. Недавно давали Мартынову обед литераторы3 и при этом сказано было, что, за исключением Майкова, вся литература — налицо; в самом деле были все. О Григоровиче не поминали: видно он не очень нужен4.

    Ваше напоминание “не забывать стариков”5 6 — и сегодня обедал у Вас, у Юсупова сада7. Сегодня Страстная среда, и маменька дала постненького пирога, грибков, одной рыбки, другой рыбки, третьей рыбки, одного варенья, другого варенья, третьего варенья, одной наливки, другой наливки и третьей наливки и так — без конца. Я радуюсь как Ваш родной брат, что у нашего общего — так сказать — идола — старца лицо свежо, что он бодр и на днях он отделал выигранную мною у них на лотерее (в пользу Марковецкой8) головку — так, как не писал и в лучшие годы.

    Вы хотите, чтоб я сказал о Вашей поэме правду: да Вы ее слышали от меня и прежде9 е. форма, образ, речь, склад — мне снится Дант, как я его понимаю, не зная италиянского языка. Но говорят о нем — скажу откровенно — мало, даже не помню, говорили ли что-нибудь печатно10. Причина этому, конечно, Вам понятна: поэма не вся напечатана, из нее вырезано сердце, разрушена ее симметричность, словом она искажена и со стороны архитектуры, и со стороны мысли, а ведь она вся построена на двух столпах, на двух, так сказать, основаниях, и вдруг один столп отсутствует11; от этого целое производит такое же впечатление, как Кёльнский собор: будет или было бы что-то грандиозное, да все это осталось в замыслах или в рисунках зодчего. По-моему, ничто так сильно не доказывает Вашего искреннего и горячего служения искусству, как эта поэма: Вы создавали, не заботясь о ценсуре, о печати, Вы были истинный поэт в ней — и по исполнению, столько же и по намерению.

    Жалею очень, что Вы не пишете записок вояжа, а надо. Читая теперь Ваше письмо, с этим свободно-играющим настроением, приправленною юмором мыслью и легким изложением, я с досадой думаю, “да отчего же он не пишет так о море, о моряках, о корвете, о берегах, встречах, о самых этих видах, которые он ругает?”12 Ведь это и нужно; порой навернулось бы серьезное замечание, трогательный звук, игривый мотив — потом округлять бы эти письма — вот и статьи! Пусть бы писали Вы письма к нам ко всем вдруг или по очереди — и не тратили бы в частных письмах драгоценных заметок, например вроде описания бегавшего от Вас аббата в Палермо и т. п. А сколько бы, в промежутках этих заметок, — мелькнуло у Вас видов, силуэтов разных лиц, наши моряки в чужой стране — все, все! Мало ли! Посмотрите, мертвый зять Плетнева, Лакиер выписал все из Банкрофта — и тот успел13“Паллада” — уже напечатанная по журналам — почти вся разошлась14! Пишите же — и скорей; схваченные наблюдения тотчас записывайте, а то простынут, и тут обделывайте путевую записку из всякой стоянки, даже двухдневной! А говорить об Италии, о Греции — все это не цель такого путешествия! Море и берега — Ваша поэма, а прочее — роскошь.

    Насчет Обломова Вы упрекнули меня напрасно, т. е. что я читал его при Григоровиче, а Вам не читал15. В Вас я заметил давно нерасположение к слушанию длинных вещей; еще при чтении моих путевых записок Вы как-то уклонялись более ко сну; мне просто было совестно звать Вас на чтение, да и самолюбие шептало: “придет — он пожалуй придет, да внутренне будет ругаться, а в другой вечер еще и вовсе не придет, тогда станет досадно”. Григорович же подвернулся тогда, и я в другой вечер его не пригласил. А кстати: что он? Про него здесь носятся какие-то сомнительные слухи; от одного, от другого сановника морского министерства послышишь: “ох, скверная штука, как-то уладится: скверно, очень скверно!” Что он наделал? Признаюсь, я с унынием услыхал о назначении его к Великому Князю: он огадит перед В<еликим> К<нязем> не только литераторов, но и всю литературу, во 1-х уронит своей особой, а во 2-х наврет, насплетничает16.

    Хоть бы Вы предупредили там, что здесь он потерял всякую веру и давно слывет за шута.

    Успех, если не больше, так равный успеху “Обык<новенной> истории”17. Особенно утешительные вести получаются из Москвы18. Не знаю, что скажет печатная критика: я думаю, не много хорошего. Во 1-х, меня не любят за ... характер, т. е. что у меня есть какой-нибудь характер, не искательный, не подладливый; угрюмость мою, охлаждение от лет принимают за гордость, и не прощают мне этого, не прощают резкости; притом я ценсор, лицо не популярное19. Редакции, кроме “Отеч<ественных> зап<исок>”, “Библ<иотеки> д<ля> чтения” да отчасти “Современника”, меня не жалуют, московские в особенности20. Тургенев, независимо от сильного таланта, мягок, готов сидеть со всяким, всюду идет21 22, во всех редакциях — идол. Я не умею и не могу, потому, между прочим, что у меня вся жизнь пронизана каким-нибудь самостоятельным — может быть и уродливым — но своим взглядом, идеею, воззрением, притом упорным, последовательным и верным себе воззрением. От этого я для всех почти, за исключением немногих друзей, “неприятный господин”. Но пусть! Я, между прочим, имею кое-что общее с Вами в искреннем и горячем служении своему призванию и в этом служении не опираюсь ни на какие посторонние ему столбы. Пойдемте же по нашей дороге, не смущаясь ничем23.

    Старик и Старушка едут в Киссинген, Вы это конечно знаете; я тоже прошусь в Мариенбад, и если все устроится по нашему желанию, то мы отправимся в одном мальпосте до Варшавы24.

    А отчего Вы не написали ничего об Анне Ивановне? Где она и здорова ли? Поцелуйте у ней ручку. Что дети? А куда к Вам писать: ведь Вы теперь на волкане — и буквально, и фигурально25.

    Вы спрашивали меня, что новый Комитет26 знает и любит литературу27. Вследствие этого Комитет, как я слышал, благосклонен к литературе и, кажется, затевает отличное дело — издавать газету, орган правительства, в которой оно будет действовать против печатных недоразумений (я не говорю злоупотреблений, как некоторые называют: при ценсуре их быть не может) также путем печати и литературы: дай Бог!28 Авось тогда уймутся те господа, которые, чуя за собой грешки и боясь огласки, кричат: !29 и бегут жаловаться и пугают чуть не преставлением света, оттого что ругают взятки или робкий и почтительный голос осмелится указать недостатки какого-нибудь административного распоряжения.

    О ценсуре что сказать: прибавлено два ценсора. Фрейганг — о чудо! — говорят, выходит в отставку30. Все литераторы наши разъехались: целую зиму был ряд обедов то у того, то у другого31. Тургенев уехал с большим триумфом3233. Стихов нет; Фет мало печатал. Островский написал прелестнейшую комедию “Воспитанница”34. Мне предлагали опять преподавать словесность, но, по совести, я не мог, при моих занятиях, взять на себя такой важный труд — и дело разошлось35. Прощайте, милый друг, будьте здоровы, пишите и не забывайте стариннейшего из Ваших друзей.

    И. Гончаров

    1 “Упрек Ваш <...> состоит в том, — писал Майков родным из заграничного путешествия 1842—1844 гг., — что мои письма писаны-де так, что ничего нельзя разобрать. Упрек, вместо которого я ожидал громадной похвалы, потому что, во-первых, письма писаны мелко, что ясно свидетельствует, что я желаю поговорить с вами как можно более и потому не растягиваю свои письмена, чтобы они занимали более места, как предписывается реторикою писать некоторые письма, напр<имер>, поздравительные к бабкам, теткам (предполагается старым), о чем подробно изложено мною в одном из институтских ответов, и что вероятно подтвердит Ив<ан> Александрович <Гончаров>, которого мнение в этом случае будет авторитет, яко мнение ученого педагога” (ИРЛИ. Ф. 168. № 17.020).

    2 5 августа 1858 г. Майков отправился на корвете “Баян” в годичное путешествие к островам Греческого архипелага (по каким-то причинам корвет в Грецию не попал и долгое время находился у берегов Италии). Подобные путешествия с участием русских литераторов не разорганизовывал вел. кн. Константин Николаевич с целью создания серии этнографических очерков. Е. А. Штакеншнейдер записала 21 апреля 1858 г.: “Майков весел и грустен, ему и хочется и не хочется уезжать. Он ведь в числе других писателей — Григоровича, кажется, Льговского и не помню еще кого — посылается в.к. Константином Николаевичем в экспедицию” (Штакеншнейдер. С. 202—203). Путешествие не было удачным для Майкова. “Майков возвратился из-за границы и очень недоволен своей поездкой, — писал А. Ф. Писемский И. С. Тургеневу 21 июля 1859 г., — да и им, кажется, недовольны в Морском министерстве” (ЛН.  73. Кн. 2. С. 157).

    3 Обед в честь отъезжающего за границу для лечения артиста Александрийского театра А. Е. Мартынова был организован группой литераторов в благодарность за пропаганду произведений русской драматургии на казенной сцене. Обед состоялся 10 марта 1859 г. (описание его см.: Никитенко. Т. 2. С. 70).

    4 Почти одновременно с Майковым отправился в путешествие вокруг Европы на корабле “Ретвизан” и Д. В. Григорович, с целью «по примеру Гончарова, сделать кругосветное плавание с тем, чтобы описание путешествия помещалось в “Морском сборнике”» ( С. 142).

    5 Имеются в виду родители Майкова — Николай Аполлонович и Евгения Петровна.

    6 Подразумевается младший брат Майкова — Владимир Николаевич; свое прозвище (“Старик”, “Старичок”) получил “по своему тихому и спокойному нраву” (Гончаров в воспоминаниях современников.  52). Вл. Н. Майков и его жена жили отдельно от старших Майковых, на Лиговке.

    7 Н. А. и Евг. П. Майковы, а также сам Аполлон Николаевич с женой и детьми жили на Большой Садовой улице, против Юсупова сада, в доме Полосухина (ныне ул. Садовая, д. 51): “Майковы живут в том же доме и по той же лестнице, где живет Аполлон Николаевич, над ним, направо <...> Вход с Садовой, третья лестница от угла” (Гончаров — И. Ф. Горбунову, 3 сент. 1855 г. // Временник Пушкинского Дома на 1914 г. Пг., 1915. С. 106).

    8 Марковецкая — гувернантка в доме Майковых.

    9 А. Д. Алексеев ( С. 93), как и А. Г. Цейтлин (Собр. соч. 1952—1955. Т. 8. С. 538) считают, что речь идет о драматической поэме “Странник” (1864; опубл.: РВ. 1867. № 1). На самом деле Гончаров говорит о поэме “Сны” (Рус. слово. 1859. № 1). Черновой автограф поэмы имеет посвящение: “Суровому Данту Гением его вдохновенный труд [Земная комедия] посвящает автор”, — а также эпиграф из “Божественной Комедии” (на языке оригинала и в переводе Майкова:) “На половине пути человеческой жизни // Я очутился в дремучем лесу, — след // Прямой стези был утрачен” (ИРЛИ.  168. № 16.485). Замысел поэмы и ее первоначальная редакция были известны Гончарову давно: “Вы помните это прекрасное стихотворение, — писал он Е. В. Толстой 20 октября 1855 г., — но тогда была одна половина, он прибавил другую, где сильно говорит о злоупотреблениях, ворах и невежестве в нашей родной стране и о том, как внешний вид порядка и строгости прикрывает все это. Сказанное в дантовском тоне, — это выходит величаво, мрачно и правдиво” (ГМ. 1913. № 11. С. 28).

    10 Высоко оценил поэму М. П. Федоров, автор “Литературных заметок” в журнале “Северный цветок” (1859. № 4. 24 января. С. 55).

    11 Окончательную редакцию поэмы “Сны” Майков отправил родным из Ниццы 29 ноября 1858 г. (Ежегодник ПД на 1974 г.  44). Поэма напечатана со значительными цензурными купюрами (Рус. слово. 1859. № 1). История создания и прохождения ее в печать изложены в статье И. Г. Ямпольского “Из архива А. Н. Майкова” (Ежегодник ПД на 1974 г. С. 42—49), а также в примечаниях к изданию стихотворений Майкова (Майков. С. 874—877).

    12  И. Льховскому по поводу задуманных последним путевых очерков: “...давайте полную свободу шутке, простор болтовне даже в серьезных предметах <...> Под лучами Вашего юмора китайцы, японцы, гиляки, наши матросы — все заблещет ново, тепло, занимательно. Пишите, как пишете к Старику и ко мне <...> Abandon*1, полная свобода — вот что будут читать и поглощать” (Собр. соч. 1952—1955. Т. 8. С. 312).

    13 Речь идет о книге А. Б. Лакиера “Путешествие по Северо-Американским Штатам, Канаде и острову Кубе” (СПб., 1859). Н. А. Добролюбов отметил в ней “весьма важный недостаток — отсутствие личной наблюдательности автора”, который “наполняет большую часть страниц подробностями, заимствованными из официальных источников” (Современник. 1859. № 3. Отд. “Русская литература”. С. 26, 27). Таким источником послужила Лакиеру “История Соединенных Штатов” Дж. Банкрофта ( G. History of the United States. T. I—X. Boston, 1834—1874). Гончаров, будучи сам автором путевых очерков, не мог обойти вниманием только что вышедшую книгу Лакиера и не заметить ее недостатков (см. также его письмо к Льховскому от 2/14 апреля 1859 г. // Собр. соч. 1952—1955. Т. 8. С. 312). “Мертвым зятем” Плетнева Лакиер назван, вероятно, потому что был мужем дочери П. А. Плетнева Ольги, скончавшейся в 1852 г. (Русские писатели. Биографический словарь. Т. 3. М., 1994. С. 283).

    14 Отдельное издание «Фрегата “Паллада”» вышло 10 мая 1858 г. ( С. 82).

    15 22 июля 1858 г. Гончаров писал Дружинину: «Когда я читал Обломова у Владимира Майкова, Григорович в тот день пришел обедать и остался послушать чтение. Он слышал всего три главы II-й части и изнемог от похвал и замираний. Что же Вы думаете он сделал после, как теперь открылось? Зашел так, мимоходом к Печаткину, спросил, покупает ли он роман, за сколько — и потом прибавил: “напрасно даете большие деньги, не стоит; скучно; есть две-три сцены хороших, до которых надо пройти целую степь и т. д.”» (Письма к А. В. Дружинину (1850—1863). М., 1948. С. 78—79).

    16  Ф. Щербина иронизировал: “Когда много сплетен в городе, это значит — либо колокола льют, либо Григорович приехал” (Штакеншнейдер. С. 121), а сам Гончаров, встретившись с Григоровичем в Париже в 1866 г., писал о нем И. С. Тургеневу: “Боже мой, какая злоба, какое раздражение наполняют эту тщедушную фигурку! <...> Он <...> всегда лгал, сплетничал, ругал и поносил и друга и недруга <...> Узкая и злая голова!” (Гончаров и Тургенев. С. 56). Майков также отдал дань всеобщему насмешливому отношению к Григоровичу, написав на него эпиграмму “Видал ли ты на небесах Комету?..” ( г. С. 89). Какая история произошла с Григоровичем на корабле “Ретвизан”, неизвестно. 28 августа/9 сентября 1859 г. Гончаров сообщил А. Ф. Писемскому, что из рассказа Григоровича о причинах, побудивших его покинуть корабль, “никак не мог сделать общего вывода о том, почему он удалился оттуда” (Собр. соч. 1952—1955. Т. 8. С. 324—325). Слухи о назначении Григоровича преподавателем к цесаревичу Николаю Александровичу не оправдались.

    17 20 мая 1859 г. Гончаров писал И. И. Льховскому, что впечатление, произведенное “Обломовым” в Петербурге, “огромно и единодушно” ( Т. 8. С. 320).

    18 О каких вестях из Москвы идет речь, неизвестно. Единственный дошедший до нас “московский” отклик на появление “Обломова” — восторженный отзыв Толстого. Однако 11 апреля, когда Гончаров писал Майкову, он не мог знать об этом отзыве, так как Толстой сообщил его А. В. Дружинину в письме от 16 апреля (Толстой. Т. 60. С. 290). Гончарову он стал известен только в мае ( С. 95).

    19 Служба Гончарова в цензурном ведомстве не раз ставилась ему в вину. Еще в 1855 г. А. В. Дружинин писал по поводу его назначения: “Одному из первых русских писателей не следовало бы брать должности такого рода. Я не считаю ее позорною, но, во-первых, она отбивает время у литератора, а во-вторых, не нравится общественному мнению, а в-третьих ... в-третьих, то, что писателю не следует быть цензором” (Дружинин. С. 358). О том же писал три года спустя Тургеневу Некрасов: “...ты не занимаешь должности, которая едва ли может усилить интерес романа в глазах публики <...> Сказать между нами — это была одна из главных причин, почему я не гнался за этим романом (“Обломов”. —  Д.) (Переписка Н. А. Некрасова. М., 1987. Т. I. С. 504). Несколько ранее “Колокол” Герцена (1 декабря 1857 г.) назвал Гончарова мастером “китайски-японского цензурного членовредительства”, а в 1858 г. Н. Ф. Щербина, при цензуровании стихотворения которого (“Поколению”) Гончаров требовал изменений, писал в эпиграмме “Молитва современных русских писателей”: «...Избави нас от похвалы / Позорной “Северной пчелы” / И от цензуры Гончарова» (Щербина Н. Ф. Стихотворения. Л., 1970. С. 275). Крайне резкие отзывы о Гончарове-цензоре появлялись и в кругах, далеких от литературы: “Этот человек, на которого литераторы так много рассчитывали, оказывается страшным притязателем, умышленным исказителем смысла цензуруемых произведений” (Дневник А. И. Артемьева. 15 мая 1857 // РЛ. 1969. № 1. С. 165).

    20 В начале 1859 г. в “Отеч. записках” был опубликован роман “Обломов” (№ 1—4); ранее там печатались главы из «Фрегата “Паллада”» (1855, № 4, 5, 10; 1856. № 3) и рецензии на журнальные публикации отрывков этой книги (1855. № 3, 4 и 10; 1856. № 1). “Библиотека для чтения” откликнулась на отдельное издание «Фрегата “Паллада”» положительной рецензией И. И. Льховского (1858. № 7); до этого здесь была опубликована одна из глав этой книги (1857. № 4) и статья В. Ф. Кеневича об очерке “Русские в Японии в 1853 и в начале 1854 годов” (1856. № 2). “Современник”, в свое время “открывший” Гончарова, напечатал две главы из «Фрегата “Паллада”» (1855. № 10; 1856. № 2) и первым откликнулся на его отдельное издание хвалебной рецензией Н. А. Добролюбова (1858. № 6). Из других петербургских изданий, помимо “ведомственных” (“Морской сборник”, “Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений”), только “Подснежник” Вал. Н. Майкова напечатал отрывки из «Фрегата “Паллада”» (1858. № 2 и 3), а отклики на отдельное издание этой книги появились лишь в “С.-Петербургских ведомостях” (1858. № 105. 17 мая) и в журнале “Рассвет” (1859. № 2). В Москве три отрывка из «Фрегата “Паллада”» напечатали “Моск. ведомости” (1855. № 83. 12 июля) и “Рус. вестник” (1856. Т. VI; 1857. Т. IX), журнал “Атеней” поместил отрывок из романа “Обломов” (1858. Ч. I), а также обстоятельную статью М. Де Пуле об отдельном издании «Фрегата “Паллада”» (1858. № 44); краткую информацию об этом издании дали “Библиографич. записки” (1858. № 11) и “Моск. обозрение” (1859. № 2); отрицательный отзыв В. П. Попова напечатала “Молва” (1857. № 12. 29 июня).

    21  В. Никитенко о Тургеневе: “...настоящий джентельмен. Он приятен без всяких усилий, прост и благороден. С ним приятно быть и говорить” (Никитенко. Т. 2. С. 406). Однако существовали и иные мнения, например: “...такой большой талант, а душа маленькая и боязливая” (Штакеншнейдер. С. 266). Кроме того, известна была его “слабость к аристократическим знакомствам” ( С. 93), завязывать которые ему помогало знание “тонкостей в обращении, что в одном месте надо с человеком обращаться так, а в другом иначе, и одного можно обрывать, а другого нельзя” (Штакеншнейдер. С. 456—457).

    22 Известный богач и литературный меценат гр. Г. А. Кушелев-Безбородко задавал литераторам роскошные обеды (отметим, что Гончаров также бывал на этих обедах). В 1859 г. поэт А. Н. Плещеев задумал выпускать “Московский вестник”, и Тургенев принимал деятельное участие в хлопотах о разрешении журнала.

    23  г.: “Я откровенно люблю литературу, и если бывал чем счастлив в жизни, так это своим призванием, — и говорю это также откровенно. То же упорство, какое лежит у меня в характере, переносится и в мою литературную деятельность, да и во все <...>” (Собр. соч. 1952—1955. Т. 8. С. 309).

    24 О поездке Гончарова за границу вместе с Вл. Н. и Ек. П. Майковыми см. п. 12, примеч. 3. Мальпост (фр. Malle-poste) — почтовая карета.

    25 В апреле 1859 г. Майков находился в Неаполе, неподалеку от Везувия. Гончаров намекает на его желание оставить фрегат “Баян” и вернуться в Россию. Это намерение Майков вскоре осуществил (см. примеч. 2 к наст. письму).

    26 “Bureau de la presse”*2), перед которым ставилась задача оказывать на литературу “нравственное” воздействие. В его состав предполагалось ввести несколько видных литераторов для “связи” между правительством и литературой. Должность распорядителя канцелярии была предложена Гончарову, который от нее отказался (Летопись. С. 91).

    27 “Комитета”, она была предложена А. В. Никитенко, который принял ее 23 февраля 1859 г., в надежде внушить членам “Комитета”, что “не следует враждовать ни с мыслью, ни с литературою” и что следует “видеть в литературе общественную силу, которая может сделать много добра обществу” ( Т. 2. С. 64—66).

    28 Надежды Гончарова не оправдались. В ноябре 1859 г. “Bureau de la presse”, не совершив сколько-нибудь значительных действий, было слито с Главным управлением цензуры.

    29 Грибоедов А. С.  5).

    30 Петербургский цензор А. Н. Фрейганг был известен своей мелочной придирчивостью, которая “действовала на каждого раздражительнее, чем суровые, молчаливые приговоры других цензоров” ( С. 105).

    31 31 декабря 1858 г. происходил литературный обед у самого Гончарова; зимой и весной 1859 г. он присутствовал на обедах у Некрасова (2 января и 19 апреля), Тургенева (30 января и 9 февраля) и на обеде в честь А. Е. Мартынова (10 марта).

    32  г. Тургенев уехал в свое имение Спасское-Лутовиново. Его “триумф” определялся успехом романа “Дворянское гнездо” (Современник. 1859. № 1).

    33  Ф. Писемского “Тысяча душ” вышел в свет осенью 1858 г. Гончаров был цензором этого издания, и в августе 1858 г. Писемский сообщал А. Н. Островскому: “Гончарову было замечание за 4-ю часть, но он ее вторично пропустил, с очень маленькими помарками” (Писемский. С. 124). Гончаров с неизменной симпатией относился к творчеству Писемского, не раз помогая ему избегать цензурных затруднений (Там же. С. 284—285).

    34 Гончаров был цензором комедии Островского “Воспитанница” (Библиотека для чтения. 1859. № 1).

    35  8, примеч. 2.

    Сноски

    *1 Непринужденность (фр.).

    *2 “Комитет по делам печати” (фр.).