• Приглашаем посетить наш сайт
    Чехов (chehov-lit.ru)
  • Письмо Майкову А. Н., 29 июля / 10 августа 1853 г. Bonin Islands / Бонин-Сима.

    Гончаров И. А. Письмо Майкову А. Н., 29 июля / 10 августа 1853 г. Bonin Islands / Бонин-Сима // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 347—351. — (Лит. наследство; Т. 102).


    4

    29 июля       1853
    —————
    10 августа

    Bonin Islands1
    —————— 
    Бонин-Сима   

    27° с. ш            
    ————         
    142° в. д.          

    Милый друг Аполлон и
    —————————————
    не менее милая Анна Ивановна!2

    Глядя на эти беспрерывные дроби, Вы, может быть, подумаете, что я предался демону спекуляций и расчета: нет, я к такой гнусности неспособен вообще, а в отношении к друзьям в особенности. А если из Вас и вышла дробь, так это сделалось само собою: у меня был один друг в лице Аполлона, теперь стало два, но эти два составляют что-то одно — арифметическая формула тут подвернулась кстати.

    Письма от Вас обоих, писанные хотя ровно за 5 м<еся>цев3, я прочитал, испытывая то отрадное, успокоительное чувство тихой радости, которое лежит на самом дне дружбы. Это чувство не дается легко: оно выработано чуть не 20-ю годами чистой, искренней и благородной связи4. Хотя я не был в том положении, в котором Вы описываете себя, Аполлон, но понимаю его хорошо и еще лучше ему сочувствую. Не удивляюсь я отнюдь, Анна Ивановна, что Вы почтили ласковыми строками старого друга Вашего мужа и всего его, и теперь Вашего семейства: я скорее удивился бы — или лучше сказать опечалился бы, не получив привета от Вас, или по крайней мере поклона. Но Вы сделали лучше — Вы так мило и дружески уведомили меня сами о том, что я знал давно и о чем шепнул мне при отъезде и Аполлон, что сразу подарили мне право на Вашу дружбу. Ich danke Ihnen recht sehr*1, — восклицаю я по обыкновению, принимаю его, — а о том, как я храню такие подарки, — скажет Вам Аполлон.

    Вы мне желаете такого же счастья, каким теперь наслаждаетесь сами: вот уж и смеетесь над новым другом! Нет, лучше лет через пяток позовите меня нянчить детей у себя5безмолвно (если пришибет и язык) любоваться Вашей идиллией, как называет Аполлон домашний быт. Я здесь слыву стариком — и в самом деле старик, да еще больной и брюзгливый, так что не мог остановить на себе внимания ни китаянок, ни индиянок, несмотря на то, что от тех, и других пахнет кокосовым маслом, сандальным деревом и т. п. дрянью, а от меня только табаком.

    Вы еще пишете, что, занимая мое место за столом, Вы чувствуете, что можете занять его только на стуле, а не в умах и т. п. А вот и неправда: на стуле-то именно Вы и не можете занять моего места: Вас недостанет. Впрочем я, даже до Ваших нынешних прав и значения в семействе Майковых, всегда готов бы был, со всевозможным для меня проворством, уступить Вам свое место за обедом и смиренно идти на тот конец, куда сажали обыкновенно Кашкарова и кадет6, если бы только Аполлон эгоистически и упрямо не увлекал Вас сесть подле себя.

    Напрасно, Аполлон, Вы исчисляли всевозможные носы и губы, в которых могли застать меня ваши письма. Они нашли меня в таком пустом месте, что я до сих пор хорошенько не знаю, как оно называется. Группа островов называется Бонин-Сима, что по-японски значит безлюдные, а сам остров, по которому я вчера гулял, не знаю, как зовется, знаю только, что заливец, где мы стоим, носит имя порта Ллойда7. Здесь живет человек 30, частию беглых матросов, частию бывших пиратов. Они сеют овощи, плоды, разводят свиней, кур и продают все это заходящим сюда китобоям. Те иногда платят за это деньги, а иногда берут даром — насильно. Года четыре тому назад вот эдакой приехал да и взял у одного поселенца всех кур, уток, две тысячи талеров и дочь, а у другого свинью и жену, да и уехал в Америку. Из женщин мы видели только одну кривую канаку8, т. е. сандвичанку, лет 50.9

    Вы удивляетесь, что меня именно пойдут искать Ваши письма по морям, меня, который не мог ночевать в другом доме, который не мог одеться, раздеться и т. п. без помощи Филиппа10 и т. п. А разве теперь не то же, разве, Вы думаете, я изменился? Разве я люблю ночевать где-нибудь, кроме своей каюты? Ведь я в ней — у себя. Корабль ежедневно меняет место, скажете вы: да мне что за дело? разве планета наша не меняет ежеминутно места и никогда на старое не приходит, а разве я заботился об этом, лежа у себя на Литейной11? И здесь точно так же, как бывало собираться на дачу, я последний соберусь на берег, зато и оттуда последний; необитаемых мест терпеть не могу, а люблю больше возделанные берега, да еще с набережной, хорошо снабженные и удобные отели и учтивых диких, которые бы умели мыть белье и говорили по-французски или по-английски.

    Без Филиппа — я: а Фаддеев-то на что12 как по моим приятным формам каскадом льются огненные искры и падают опять в море — это медузы. Вот сегодня и завтра Фаддеев отправлен на берег в речку мыть мое белье (разумеется не голландское13) за неимением здесь прачки14; вот вчера он повернулся, как медведь, в каюте, повалил все с полки и был выдран за то мною за власы и ударен по голове; вот утром он несет мне в постель чай, приходит будить и после обеда, также натягивает на меня чулки и часам к 10 мы с ним готовы15; чем же он не Филипп, а я — не я? — скажите на милость? да еще делает то, чего не сделает ни за что Филипп: в бурю, например, когда я не могу сойти с места под опасением слететь с ног и удариться головой о пушку или носом о мачту — он, балансируя, приносит мой обед и держит у самого рта тарелку с супом, не проливая ни капельки, — где же Филиппу?

    1617. Спасибо Вам за разные вести и о приятелях, и о литературе, благодарю и за прекрасное изображение тихой среды, которую Вы, как мудрец и художник, избрали себе: и прозаические строки Вашего письма отзываются Горацием18, а стихи дышат простотой древнего мира и глубиной современной жизни. Пишите когда только будет случай и Вы, Анна Ивановна, хоть по слову.

    Весь и всюду Ваш

    Гончаров

    <аила> Парф<еновича>19 жалуется, что он угрюм, а жалуется ли она, что он сух?

    У нас 40 человек матросам солнцем обожгло спины, в том числе и Фаддееву: они все, вымазанные маслом, сидят в простынях и воют20.

    21 августа: Я в Японии21

    1 У островов Бонин-Сима “Паллада” стояла с 25 июля до 4 августа 1853 г. (Летопись. С. 41—42).

    2 Анна Ивановна — жена Майкова (урожд. Штеммер). Свадьба их состоялась уже в отсутствие Гончарова. 21 февраля 1853 г. Г. П. Данилевский писал матери о семье Майковых: “... поэт-сын на днях женился на Анхен, очень миленькой, бедной немочке, в которую влюблен уже 6 лет” ( Г. П. Сочинения (1847—1890). СПб., 1893. Т. I. С. XIX). Гончаров знал Анну Ивановну до своего отъезда, так как ее знакомство с Майковым произошло еще в 1847 г. (Ф. М. Достоевский — А. Н. Майкову. 18 января 1856 г. // Достоевский. Т. 28, кн. I. С. 206.

    3 На островах Бонин-Сима Гончаров получил немало вестей из Петербурга, о чем в конце июля писал И. И. Льховскому: “... через час после нашего прихода мне вдруг привезли до десяти писем, от всех вас <...>” (  8. С. 255; ЛН. Т. 22/24. С. 390; Фрегат”. С. 665).

    4 См. иронический комментарий к понятию “дружба” в письме Гончарова к Евг. П. и Н. А. Майковым от 20 ноября/2 декабря 1852 г. (ЛН. Т. 22/24. С. 350—353; ФрегатПаллада”. С. 623—624); в измененном виде он вошел в окончательный текст очерков (Фрегат”. С. 32).

    5 Впоследствии Гончаров уделял немало внимания младшим Майковым. Так, 8/20 мая 1859 г. он писал о детях А. Н. Майкова своей любимице, старшей дочери Вл. Н. и Ек. П. Майковых Евгении: “Коля и Вера стали очень милы, Вера не дурачится, даже кокетничает немного, а Коля важничает тем, что сделал большой вояж. Они чуть-чуть капризны: это от того, что мама у них строга, а папа слишком балует. Если б тетя уступила немного в строгости, а дядя много в баловстве, то лучше бы детей и желать нельзя” (ИРЛИ. Ф. 163. Оп. 1. № 148).

    6 Речь идет о М. В. Кашкарове, родственнике Евг. П. Майковой, и его сыновьях. В семье Майковых к Кашкаровым относились довольно иронически, и Гончаров не раз упоминает о них именно в таком тоне: “... я беспрестанно тасую Вас (в памяти. —  Д.), — обращается он к Ю. Д. Ефремовой (в письме к Евг. П. и Н. А. Майковым от 15 июля 1854 г.), — с Аполлоном, Стариком, дядюшкой, тетушкой, если ошибкой попадется Кашкаров, так я быстро выкидываю его, как гадальщицы выкидывают пикового валета или другую негодную карту” (ЛН. Т. 22/24. С. 409; ”. С. 694). Или 9/21 января <1853 г.> сообщал И. Л. Льховскому: “... морская болезнь не коснулась меня, аппетит, как у кадета в воскресенье” (ЛН. Т. 22/24. С. 367; Фрегат”. С. 638; воскресенье — приемный день у Евг. П. Майковой).

    7 Бонин-Сима (искаженное японское Мунин-сима — “безлюдные острова”; официальное название — Огасавара) — группа из 20 островов. Крупнейший остров архипелага — Пиль (Peel Island с гаванью О-минато (Port Lloyd).

    8 Канаки — меланоновокаледонцы (меланезийский народ, коренное население Новой Каледонии).

    9 Ср. этот отрывок с фрагментом из письма Гончарова к Е. А. и М. А. Языковым от 31 июля/<12> августа*2  г.: “Острова Бонин-Сима, где мы теперь стоим на якоре, почти необитаемы: почти потому, что здесь живет человек 30 бывших пиратов и беглых матросов. Вчера я целый день шатался по берегу: он весь состоит из гор и скал, покрытых сплошным, местами непроходимым лесом пальм и превосходного красного дерева, да разных кустарников” (ЛН. Т. 22/24. С. 395; ФрегатПаллада”. С. 673—674). В окончательный текст очерков этот эпизод вошел в следующей редакции:

    “Я думал, что исполнится наконец и эта моя мечта — увидеть необитаемый остров; но напрасно: и здесь живут люди, конечно всего человек тридцать, разного рода Робинзонов, из беглых матросов и отставных пиратов, из которых один до сих пор носит на руке какие-то, выжженные порохом, знаки прежнего своего достоинства. Они разводят ям, сладкий картофель, таро, ананасы, арбузы. У них есть свиньи, куры, утки. На другом острове они держат коров и быков, потому что на Пиле скот портит деревья.

    Кроме всей этой живности, у них есть жены, каначки или сандвичанки, да и между ними самими есть канаки, еще выходцы из Лондона, из Сан-Франциско — словом, всякий народ. Один живет здесь уже 22 года, женат на кривой пятидесятилетней каначке. Все они живут разбросанно, потому что всякий хочет иметь маленькое поле, огород, плантацию сахарного тростника, из которого, мимоходом будь сказано, жители выделывают ром и сильно пьянствуют.

    Странный остров: ни долин, ни равнины; одни горы. Как съедете, идете четверть часа по песку, а там сейчас же надо подниматься в гору или продираться сквозь непроходимый лес. Жители торгуют или по крайней мере стараются торговать с мореплавателями овощами, черепахами и тому подобными предметами; а мореплаватели, с своей стороны, стараются приобретать все даром <...> Года четыре назад приходили два китоловные судна и, постояв несколько времени ушли, как делают все порядочные люди и корабли. Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел” (ФрегатПаллада”. С. 237—238).

    10 Филипп — петербургский слуга Гончарова, под именем Матвея описанный им в очерке “Слуги старого века”: “Внимание его ко мне, заботливость о моем спокойствии и добре, его неподкупная честность <...> потом его трезвость и аккуратность — все это если не привязывало, то располагало меня к нему и заставляло дорожить им <...> Он снарядил меня и в дальнее кругосветное плавание” (Собр. соч. 1952—1955.  7. С. 375—376, 523).

    11 В путешествие Гончаров отправился из квартиры на Литейной в доме Шамшева (ныне Литейный пр., д. 52). Вся его жизнь в Петербурге была связана с Литейной частью: “Вы приглашаете остановиться пока у себя, — писал он Майковым 13 января 1855 г., — ни за что: уж это один из моих обычаев, которых я, вы знаете, не изменяю. А поближе квартиру нанять — оно бы пожалуй хорошо, если б не было Литейной: я не умею себе представить, как жить в Петербурге не на Литейной” (ФрегатПаллада”. С. 714). В середине 1850-х годов Гончаров поселился на Моховой ул. в доме М. М. Устинова (ныне Моховая ул., д. 3). Здесь он прожил более 30 лет — до конца жизни.

    12 Фаддеев — вестовой Гончарова на “Палладе”, не раз упоминаемый автором в очерках. В письме к Е. А. и М. А. Языковым от 27 декабря 1852/8 января 1853 г. Гончаров отмечал, что национальные особенности характера Фаддеева (его “костромской элемент”) ничуть не изменились под воздействием впечатлений кругосветного плавания (ЛН. Т. 22/24. С. 362; Фрегат”. С. 633).

    13 Голландское белье, т. е. сшитое из особо тонкой материи, называемой голландским полотном, было непременным атрибутом изысканности (ср.: “А ведь это хороший человек: только что не в голландских рубашках ходит...” — Обломов. С. 135).

    14 «Между моряками, зевая апатически, лениво смотрит “в безбрежную даль” океана литератор, помышляя о том <...> есть ли прачки на Сандвичевых островах <...>?» (ФрегатПаллада”. С. 11).

    15 “Он очень неловок <...> Проходя по комнате, он заденет то ногой, то боком за стол, за стул, не всегда попадает прямо в отворенную половину двери <...> У Обломова в кабинете переломаны и перебиты почти все вещи, особенно мелкие, требующие осторожного обращения с ними, — и все по милости Захара” (Обломов. С. 57—58). Отношения между слугой и хозяином в этом романе описаны в тоне, несомненно близком стилю описания отношений Фаддеева и самого Гончарова: “Как Илья Ильич не умел ни встать, ни лечь спать, ни быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть перед ним” (Там же. С. 60—61).

    16 Позднее Гончаров так отзовется о своих обязанностях: “На море, кроме обязанности секретаря при адмирале Путятине, еще учителя словесности и истории четверым гардемаринам, я работал <...> над путевыми записками <...>” (см. наст. том. С. 202).

    17 Это письмо Гончарова к Евг. П. и Н. А. Майковым неизвестно.

    18 “Стихотворения Аполлона Майкова”. СПб., 1842).

    19 Михаил Парфенович Заблоцкий-Десятовский (ум. 1858) — статистик, близкий друг А. Н. Майкова со студенческих лет. Он и его брат А. П. Заблоцкий-Десятовский были постоянными посетителями кружка Майковых (Ежегодник ПД на 1975 г.  86).

    20 Ср. в письме к Е. А. и М. А. Языковым от 31 июля/<12> августа 1853 г.: “Жар нестерпимый: все мы терпим от него. У кого сыпь, вереда, у кого желудочная лихорадка. У меня все. Кто неосторожно пробудет час на солнце, у того от солнечного удара покраснеет шея, плечи и с обожженного места кожа падает кусками. С нетерпением ждем, когда выйдем из полосы жаров” (ЛН. Т. 22/24. С. 395; Фрегат”. С. 674). Ср. окончательный текст очерков:

    “A propos*3 о жаре: в одно утро вдруг Фаддеев не явился ко мне с чаем, а пришел другой.

    — Как сошла: отчего?

    — Да так-с: этаких у нас теперь человек сорок есть: от солнышка. Они на берегу нагишом ходили: солнышком и напекло; теперь и рубашек нельзя надеть.

    Я пошел проведать Фаддеева. Что за картина! в нижней палубе сидело, в самом деле, человек сорок: иные покрыты были простыней с головы до ног, а другие и без этого. Особенно один, уже пожилой матрос, возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой на бочонок, служивший ему столом.

    — Что с тобой сделалось? — спросил я.

    На спину страшно было взглянуть: она вся была багровая и покрыта пузырями, как будто ее окатили кипятком.

    — Зачем же вы на солнце сидели, и еще без платья? — упрекнул я.

    — В Тамбове, ваше высокоблагородие, всегда, бывало, целый день на солнце сидишь и голову подставишь — ничего; ляжешь на траве, спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь Бог знает что! солнце-то словно пластырь! — отвечал он с досадой.

    Все обожженные стонали, охали и морщились. И смешно, и жалко было смотреть. Фаддеев был совсем изуродован и тоже охал. Я побранил его хорошенько.

    ”. (ФрегатПаллада”. С. 240).

    21  г. “Паллада” прибыла в Нагасаки (Летопись. С. 42).

    Сноски

    *1 Большое Вам спасибо (нем.).

    *2

    *3 Кстати (фр.)

    Раздел сайта: