Гончаров И. А. Письмо Шаховской В. Ф., 8 февраля 1844 г. С.-Петербург // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 375—377. — (Лит. наследство; Т. 102).
1
<С.-Петербург. Вторник. 8 февраля 1844 г.>
Я получил Ваше письмо, княгиня, и до сих пор не могу сладить с впечатлением, которое оно на меня произвело. Не знаю, как разделиться: благоговеть ли перед этой святыней, чистотой и возвышенностию чувств матери, супруги, вообще женщины; удивляться ли Вашим благородным усилиям — отыскать в сердце каждого хорошую сторону — и утонченному уменью поощрить ее. Да! повторю, с Вами бесконечно разнообразны способы делать добро. Еще несколько таких дней, как вчерашний, еще несколько таких писем, как Ваше нынешнее — и я из отчаянного грешника, обуреваемого всевозможными нравственными недугами, обещаю сделаться существом порядочным, годным на какое-нибудь духовное употребление. Но замечу, что Вы одни только можете безнаказанно обнаружить весь блеск и все сокровища Вашего ума и души, всюду, всегда и во всем, не опасаясь ни зависти, ни вражды, неразлучных и докучливых спутников всякого достоинства, потому что Ваши достоинства слишком далеко ушли от всего, что в свете называют этим почтенным именем, и лишают возможности соперничать с ними, а скромность, простота и смирение, в которые они облечены, не позволяют завидовать.
Вы теперь говеете, княгиня. Я не побоялся бы сказать, что Вам не в чем исповедываться перед Богом и что Царство Небесное есть Ваше законное наследие, если бы не мешали этому два греха: 1) частое хождение в Гостиный двор, что обнаруживает суетность ... суетность в Вашем сердце! Où le vice vat-il se nicher!*1 и 2) что Вы сегодня от высоких и святых помыслов, которые исключительно должны принадлежать теперь Небу, обратили Ваше внимание на такой ничтожный, маленький и грешный предмет как я. От всей души желаю Вам избавиться от первого греха, т. е. от хождения в Гостиный двор, но как эгоист, буду желать, чтобы Вы погрязли во втором.
Я мог бы еще указать, как на грех, и на то, что Вам, вместо исправления меня добрым советом, угодно баловать незаслуженными похвалами и одобрениями. Но Бог да простит Вас, как я прощаю: источник этого греха — самое сильное и глубокое чувство — любовь матери. В чем Вы обвиняете меня? Что я увлекся беседою с Е<го> С<иятельством> князем Михаилом Николаевичем1? Но я не знаю, какой ум и какое сердце поскупятся, не развернутся, останутся твердыми и не выдадут всего доброго и полезного пылкой, юношеской любознательности, чистосердечному вниманию, чуждому всякого лицемерия, жадно поглощающему каждое слово, каждое замечание; не знаю, какая суетность устоит, чтобы не бросить зерна на эту богатую и плодоносную почву? Извольте видеть, княгиня, суетность, а не то, что Вам угодно думать. У меня же осталась глупая, учительская привычка ухаживать с своими замечаниями около молодого человека, как скоро я вижу в нем развитие склонностей к доброму и полезному, словом, привычка мешаться в дела, о которых меня не просят. Вам, княгиня, как доброй христианке, следовало бы, отведя меня в сторону, сделать строгое замечание за неуместное вмешательство, тем более, что после воспитания, управляемого Вашею нежною, искусною и заботливою рукою, прибавить решительно нечего, что Ваш сын доказывает в каждом слове, на каждом шагу: все предупреждено, все предвидено и рассчитано, поэтому мои беседы с ним живо напоминают басню “Муха и дорожные”2 и постоянно топившейся печкой, увлеченный картиной семейного быта, которым мне не наслаждаться, мудрено ли, что при всех этих обстоятельствах я несколько оттаял и рассорился на целый проведенный у Вас день с своей постоянной спутницей — апатией, был болтлив, даже весел, и притворился крайне порядочным человеком, как я не есмь, притворился, потому что притворство в этом случае — достоинство, одно, от которого не отрекаюсь. А Вы, вместо наказания, Вы... но позвольте: может быть, я худо понимаю. Бороться с умом женщины вообще и с Вашим в особенности — подвиг не по моим силам. Не есть ли Ваше письмо деликатная, тонкая, свойственная Вашему уму и сердцу манера — дать почувствовать мою вину и вместе с тем напомнить, что благодарить Вас за радушие и внимательность — было моею обязанностию? Вот я и в тревоге!
Что касается до дружбы к Мишелю... Боже мой! Что может быть отраднее, как приобресть доверенность и привязанность молодого и неиспорченного сердца? Но я боюсь, захочет ли он моей дружбы? После полезных уроков в школе и приятных опытов после школы, в цвете лет и жизни захочет ли начинающее жить сердце сблизиться с отжившим? Может быть, мое присутствие и речь будут смущать его, как слова memento mori*2, иль как скелет, всегда присутствовавший на древних египетских пирах, чтобы напоминать о тленности всего живущего. Но старанием моим будет приобресть его доверенность: не знаю, успею ли.
В заключение скажу, что я действительно удивляюсь, как Вы решились писать в этом возвышенном, благородном и духовном тоне ко мне, человеку положительному и матерьяльному, не верующему во многое доброе, сомневающемуся во всем. Добираясь до живой воды, не опасались ли Вы встретить камень? Если нет, то на этот раз Вы не ошиблись, княгиня. Откликаюсь вполне непритворно на Ваше прекрасное воззвание, хотя, простите, не в том тоне и не на том языке. Грубая кора, облегающая ум и сердце, не дает пробиться наружу мыслям и чувствам со всеми их нежными, неуловимыми оттенками, а поспешность откликнуться не позволяет думать и писать на чужом языке: не удивитесь же, что на песнь лебедя откликается нестройный крик гагары. Agréez, Madame la princesse, l’expression de ma considération la plus...*3 но у вас есть братец: может быть, в уме Вашем невольно возникнет сравнение... Боже! Сколько я потеряю! Итак, будьте уверены, княгиня, прошу уверить и князя в моей глубокой почтительности, признательности и преданности, непритворной всегда и во всем.
Ив. Гончаров
Вторник. 8 февр<аля> 1844
Notre correspondance court un grand danger: un billet est déjà tombé entre les mains du Prince, si celui-ci tombe — Dieu!*4
Внизу приписка рукой В. П. Шаховской:
“Cette lettre a flatté mon amour-propre — je ne veux plus la relire. Nicolas dit que c’est picar<èsques> riens”*5
1 Михаил Николаевич Шаховской — старший сын В. Ф. Шаховской.
2 Подразумеваются последние строки басни И. А. Крылова “Муха и дорожные”.
*1 Где не замедлит угнездиться порок! (фр.).
*2 помни о смерти (лат.).
*3 Примите, княгиня, выражение моего уважения, самого... (фр.).
*4 Наша переписка подвергается большой опасности: одна записка уже попала в руки князя, а если попадет это письмо — Боже! (фр.).
*5 “Это письмо польстило моему самолюбию — я не хочу его перечитывать. Никола говорит, что это забавные пустяки” (фр.).