Гончаров И. А. Письмо Толстой А. А., 14 апреля 1874 г. С.-Петербург // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 414—417. — (Лит. наследство; Т. 102).
6
<С.-Петербург. 14 апреля 1874 г.>
За обедом у Е<катерины> Н<иколаевны>1, Вы, Графиня Александра Андреевна, назвали меня дураком (bête): мне следовало бы залиться слезами или упасть в обморок, но я не сделал ни того, ни другого, потому что в Ваших словах есть и много правды, в чем я и сам сознался, сказав за картами, что я “всю жизнь играю в дураки”.
Потом за этим же обедом Вы мне сказали кое-что очень приятное, о том, как была принята и прочтена моя статья в “Складчине”2 — так что много было поводов простить Вам — и я простил.
А теперь прошу только позволения сделать некоторую оговорку к тому, что вызвало у Вас такое капитальное обвинение меня в глупости.
Без этого, пожалуй, злой язык (такой, например, как у Ф. М. Т<олстого>3) мог бы обвинить меня в чем-нибудь еще хуже — и потому оговорка или объяснение необходимы, как circonstance atténuante*1
Я сказал, что “хожу во дворцы всегда с каким-то страхом и пишу всем, кто там живет, с каким-то смущением и боязнию”.
В самом ли деле это “глупо” или, если это глупо, то виноват ли я в такой глупости?
Надо бы было — к словам вхожу со страхом — прибавить — и с трепетом: тогда бы было даже хорошо4. Так и надо.
Дурного тут
Но это не оговорка, а история. А вот оговорка: боязнь моя ходить во дворцы относится не к тем или другим личностям, а к толпе, ко всей широкой обстановке, к строгой, условной и — неизбежной, конечно, представительности и обычаям места, к парадности и обрядности.
Моя “боязнь” — стало быть — есть просто непривычка. Кто родился и прожил до старости в скромной и тесной доле, в темном углу, тот всегда будет неловок, смешон, и иногда “глуп”, лишь только очутится в толпе, на виду, да еще в парадном и блестящем обществе. И слабые глаза, привыкшие к сумеркам, начнут усиленно мигать и плакать, когда к ним вдруг подвинут лампу.
Вот отчего я не старался проникать — не во дворцы — а вообще в большие дома, где есть толпа, где много лакеев, где швейцар и парадные приемы etc*2. — Я робел — до упадка нерв.
Скромность, простота и незначительность собственной своей особы и написанной мне на роду роли — вот внешние причины моего удаления от так называемого света. Так, например, желание видеть Вас приводило иногда меня к Вам в воскресенье: но цель моя вовсе не достигалась. Я видел всего менее Вас самих, а встречал кучу (буквально кучу) людей, которым я вовсе не нужен и которые и мне не интересны, потому что я их не знаю. И я в многолюдстве, как Чацкий, всегда “растерян, сам не свой”5.
Вы очень метко, Графиня, заметили однажды, что в этой моей дикости, должно быть, кроется самолюбие. Может быть, да: но что ж с этим делать? Победить его? Зачем? Чтобы бывать там и сям? Опять-таки зачем? Во мне другим нужды не много, а мне самому (теперь, в старости) нужно тоже немногое. — А казаться, между тем, смешным, неловким, — не хочется. Ваша правда, тут есть и самолюбие.
“Ну, так Вы — Обломов!” отвечают на это обыкновенно. Eh bien, après?*3.
Правда, Обломов: только не такой, как все другие Обломовы.
Не одна лень, не одна дикость — от непривычки и т. п. внешние грубые причины держали меня поодаль от света и его приманок, для моей натуры незаманчивых.
А артистическое строение духа, а поэзия — и т. д. и т. д. — все то, что чуждается всякой официальности, жэна (gêne*4) — что требует разных маленьких свобод и т. д. — словом внутренние
А сколько теснот пришлось переживать: хотелось мне всегда и призван я был писать — и не наберу месяца в году, чтобы заняться, чем хотелось и чем следовало, и всегда делал то, чего не умел или не хотел делать.
В четверг я сказал также, что ничего не напишу больше: это очень вероятно, как бы ни обливалось у меня сердце кровью от этого. “Лета охлаждают всякие надежды и желания” — сказал я печатно (в “Складчине”)6 — говоря о морских путешествиях: то же самое могу сказать и о пере. Ни в море идти, ни писать — у меня надежды нет.
Но вот — однако написал Вам это письмо, Графиня, нужды нет, что “боюсь писать живущим во дворцах”, как я опять сказал (глупо?) в четверг.
Не сердитесь за письмо — Вы добры ко мне, и я, дорожа Вашим добрым мнением, хотел перед Вами, по возможности, выгородиться из моей “глупости” и представить Вам здесь не только , но и краткую исповедь, так как я нынешний год не исповедывался.
Вы говорите, что теперь у Вас уже не бывает толпы — следовательно я могу проникнуть к Вам в одно воскресное утро, или встретить Вас au coin du feu*5 в числе трех-четырех-пяти-шести и т. д. знакомых мне лиц у Е<катерины> Н<иколаевны>.
А потом — потом еще — если мне не удастся поселиться в Царском Селе, я надеюсь бывать там иногда и может быть — видеть Вас.
И. Гончаров
14 апреля <18>74
P. S. В заключение прошу Вас верить, что это письмо — писано, не только без всяких оглядок и боязни, но и так искренно и правдиво, как редко пишутся письма.
А. Г. Цейтлин приводит отрывок из этого письма, датируя его 14 апреля 1865 г. ( С. 28 и 442, примеч. 23); эта ошибка повторена и в Летописи 145). Однако дата, проставленная Гончаровым в конце письма (14 апреля <18>74), читается вполне отчетливо и сомнению не подлежит: это подтверждается и содержанием письма (упоминание о сб. “Складчина”).
1 Обед у Е. Н. Шостак состоялся в четверг (об этом Гончаров упоминает ниже); в 1874 г. этот день приходился на 11 апреля.
2 “Складчина” (СПб., 1874; вышел в свет 28 марта) напечатан очерк Гончарова “Из воспоминаний и рассказов о морском плавании”; в “Полном собрании сочинений” Гончарова (Т. VII. СПб., 1884) очерк получил заглавие “Через двадцать лет”. О сб. “Складчина” и об участии в нем Гончарова см. в наст. томе: Гончаров — А. Н. Майкову, п. 13, примеч. 1.
3 В эта аббревиатура раскрыта как “Ф. И. Тютчев” (Т. 8. С. 440). Четкое написание в автографе (“Ф. М. Т.”) исключает такое прочтение; кроме того, отзыв в публикуемом письме не мог относиться к недавно скончавшемуся Тютчеву, о котором Гончаров писал: “...один из самых хороших людей русских <...> трудно сказать, что было в нем лучше, чище, светлее: голова или сердце и вообще вся душа” (Летопись. С. 205). Вероятнее всего, Гончаров имеет в виду Ф. М. Толстого, человека желчного и недоброго, о котором он писал позднее: “задорный самолюбец, а в сущности ничтожество” (Собр. соч. Огонек. 8. С. 486; подробнее о Ф. М. Толстом см.: ЛН. Т. 49—50. С. 479—487; Т. 51—52. С. 569—579). Такое же прочтение аббревиатуры предложил И. Г. Захарьин (Якунин) (ВЕ. 1905, № 4. С. 625).
4 “Со страхом и трепетом” — слова, с которыми священник выходит из алтаря со св. Чашей для причастия.
5 Неточная цитата из комедии Грибоедова “Горе от ума” (реплика Чацкого — д. III, явл. 21).
6 “Складчина”. СПб., 1874. С. 558.
Сноски
*1 обстоятельство, смягчающее вину (фр.).
*2 и так далее (фр.).
*3 фр.).
*4 фр.).
*5 у камелька (фр.).