Гончаров И. А. Письмо Толстой А. А., 21 июня 1878 г. С.-Петербург // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 420—422. — Из содерж.: Толстая А. А. Письмо Гончарову И. А., 12 июня 1878 г.. — С. 422. — (Лит. наследство; Т. 102).
9
<С.-Петербург>. 21 июня 1878
Если я до сих пор не поблагодарил Вас, Графиня Александра Андреевна, за Ваш милый, добрый ответ на мое письмо и за благосклонную готовность осведомиться о впечатлении, произведенном переводом моей книги на датский язык, а дал пройти неделе времени, так это единственно из боязни — часто напоминать о себе и надоесть. Эту мою добродетель т. е. совестливость стараться занимать собою других, и боязнь — не уметь занять — Вам угодно было однажды назвать пороком, и именно щепетильностью или излишеством самолюбия. Вторую, т. е. боязнь, я охотно уступлю Вам: пусть это будет порок! Но не разрушайте, прошу Вас, моей иллюзии, что первая, т. е. совестливость — есть добродетель. У меня их так мало, добродетелей, и иллюзий тоже: гораздо меньше, чем осталось зубов во рту и волос на голове! А надо еще жить: одними пороками не проживешь!
Итак, благодарю Вас сердечно за утешительное письмо, с приятными обещаниями. Кроме того, мне хочется, в дополнение к первому моему письму, сказать, что я, завидуя Вашему “раю”, отнюдь не забыл о тех грозных тучах, какими омрачаются и райские небеса, и что только после последнего, успокоительного бюллетеня С. П. Боткина, рассеявшего всеобщую тревогу, я заключил, что Ваши небеса просияли, и тогда уже решился написать Вам1.
А о политических тучах повторю то же, что сказал: им конца никогда не бывает! Не эти, так другие! Бог поможет России и в Берлине, как помог на Балканах2: будем тверды, без малодушных сомнений, и претерпев — спасемся3!
Между тем пока Ваш “рай” процвел новою радостью: прибытием из-за границы общей Русской дорогой гостьи4. Я разумел и это, когда писал Вам.
Благодарю Вас за сообщение выпавшего мне и на этот раз на долю приветливого слова Великой Княгини, по поводу представленной мною книжечки5! Екатерина Ник<олаевна> ничего не передавала мне, ни словесно, ни письменно, чем лишила меня большого удовольствия.
Я отчасти сам виноват тем, что до четверга (15 июня) не был у нее давно, а в четверг провинилась уже она, не сказав мне ни слова.
Я верю, что Ее В<ысочеству> не неприятно и самое слабое напоминание о России и из России, даже со стороны самого слабого смертного, как — например — я: и оттого я и решаюсь, время от времени, через Ваше доброе содействие, напоминать ей о русской литературе, и о русском слове вообще6. Ее Высочество больше принадлежит России вообще, в настоящее время и обстоятельствах особенно. — Я вообще убежден, что Русский и Русская никогда не могут усвоить себе девиза ubi bene, ibi patria*1, т. е. офранцузиться, онемечиться и обангличаниться, тогда как иностранцы весьма способны обрусеть. Притягательная сила России слишком велика: втянуться в нее легко, а отпасть, забыть, потерять из вида такое большое отечество — ни физически, ни морально никак нельзя.
Это, и многое другое, я хотел бы сказать Вам лично, Графиня, но меня опять удерживает моя неизлечимая добродетель-порок: именно боязнь попасть к Вам невпопад, в не-урочный час, в момент не-солнечного луча, а какой-нибудь облачной тени. Впрочем — на днях попытаюсь: поеду в Царское, в Павловск и постучусь в Вашу дверь. — Но мне кто-то сказывал, что Двор скоро переменяет резиденцию (и Вы, вероятно, тоже) на Петергоф или Гатчино, не знаю наверное.
Вашим неизменным почитателем
И. Гончаров
P. S. Что касается до моих личных, псевдо-семейных дел, где на меня, вдруг, как камень, упали заботы и обязанности попечителя и распорядителя судеб чужого семейства, то позвольте заметить, что “самоотвержение и любовь к ближнему”, на которые Вы основательно указываете, как на святые и великие мотивы, “для которых только и стоит жить”, — к сожалению, оказываются на практике не вполне достаточными, и я охотно разменял бы их на рубли, если б была такая биржа или рынок, на которой любовь к ближнему, сострадание и участие и т. п. сентименты имели курс и цену. Будь у меня, например, вместо любви к ближнему, — тысяч пятьдесят, я, без всякого самоотвержения, а только по одному покойному сознанию долга, пристроил бы легко и удобно детей в учебные заведения и дал бы кусок хлеба вдове. А вот теперь — я с самоотвержением учу их по-русски, читать, писать, считать, смотрю, чем они питаются, есть ли обувь — и т. п. — и если все это скудно, плохо — я с самоотвержением пожимаю плечами, волнуюсь, хлопочу. — И все выходит не то, если б... 50 тысяч в кармане в добавок к самоотвержению!
Но так как их нет, то я и остаюсь при одном самоотвержении, с надеждами на Бога и неизвестное будущее — и еще с печальным сознанием, что если тучи носятся над головами всех без исключения, то конечно должны носиться и над моей.
Я хотел только поблагодарить Вас за первый — и кстати немного поговорить — и отвести душу, а она же у меня кстати (нет, не кстати) и болит!
И. Гончаров
Ответ на письмо А. А. Толстой от 12 июня 1878 г. (оно в свою очередь было ответом на п. 8). А. А. Толстая писала:
“С величайшим удовольствием прочла ваше милое письмо, многоуважаемый Иван Александрович, и с таким же удовольствием исполню ваше желание при первом свидании с Цесаревной и сообщу вам ответ Ее Высочества. А покамест скажу, что то, что вы называете моим раем, ограничивается благоуханным воздухом и роскошною зеленью. Затем, древний змий, явившийся некогда в Раю, и здесь проявляется в разных видах, как то — нездоровье Императрицы, тягостная политическая борьба и т. д. Мне жаль, что вы теперь в такой некомфортабельной обстановке, но поверьте у каждого своя болячка и все это распремудро уравновешено. Что же касается до нового усложнения в вашей жизни, то я смотрю на него иначе. Эта волна вас не утопит, а напротив подымет выше, как все в чем таится самоотвержение и любовь к ближнему. Если взглянешь поглубже, то только для этого одного и стоит жить. Не знаю передала ли вам Ек<атерина> Ник<олаевна> благодарность Великой Княгини за вашу книжку. Тогда она была выражена письменно, а теперь изустно и еще более сердечно. Ваша память об ней ее чрезвычайно трогает.
Я долго парадировала своим здоровьем, а теперь очень стала похожа на разбитый кувшин. Если будете в Царском, не забудьте меня.
Преданная вам А. Толстая
12 июня 1878
<рицы> со вчерашнего дня, слава Богу, лучше. Мы здесь просто замучились”.
1 Речь идет о болезни императрицы Марии Александровны, которая жила в это время в Царском Селе. Бюллетень об улучшении ее состояния, подписанный лейб-медиком С. П. Боткиным, был напечатан в “СПб. ведомостях” 20 июня 1878 г.
2 Гончаров писал свое письмо во время работы международного конгресса, созванного в Берлине для пересмотра условий предварительного мирного договора между Россией и Турцией, который был заключен 19 февраля 1878 г. (по Берлинскому трактату Россия лишилась значительной части плодов своей победы в Турецкой войне 1877—1878 гг.).
3 Реминисценция из Евангелия (Матф. Х.22 и XXIV.13; Марк. XIII.13).
4 Речь идет о приезде в Петербург вел. кн. Марии Александровны, герцогини Эдинбургской.
5 10), он послал вел. кн. Марии Александровне книгу русских сказок. Вероятно, это были “Народные русские сказки в изложении П. Полевого” (СПб., 1874).
6 См. п. 7.
7 Латинское выражение, ставшее поговоркой (Цицерон. Тускуланские беседы. V.37, 108).
*1 лат.)7.