Павловск 7 октября 1890
Дорогой Иван Александрович, мы с женой оба по вас соскучились, так давно не имел об вас никаких известий. Теперь вы, вероятно, перебрались на зиму в Петербург и со страхом ожидаете наступления темных и холодных дней. Так бы хотелось знать, как вы себя чувствуете, приятно ли провели лето в Петергофе и когда переехали в город. Я знаю, что вам трудно писать, но может быть барышня Трейгут, бывшая слушательница Педагогических курсов, с ваших слов напишет несколько строк для нашего успокоения.
Когда мы переселимся в Мраморный дворец, я постараюсь найти свободную минуту, чтобы заглянуть к вам на Моховую.
посылали на три месяца в Гапсаль; жена провела с ними там около трех недель, а я два раза туда к ним съездил на несколько часов.
Большие маневры в присутствии нашего Государя и Императора Германского были большим удовольствием несмотря на неблагоприятную погоду и долгие переходы по глубоким болотам на протяжении пути от Нарвы до Красного Села.
Я продолжаю писать стихи по мере того, как осеняет меня вдохновение, и после издания моей книжки у меня написано штук 20 мелких лирических стихотворений, а за последнее время принялся трудиться над поэмой. Говорю трудиться, потому что крупные произведения (разумеется, судя по размеру, а не по достоинству), вроде моего Севастиана, стоят мне неимоверных усилий, долгого времени и целого ряда то радостных мгновений, когда сделанное кажется удачным, то минут отчаяния, когда теряешь веру в свои силы и тщетно стараешься преодолеть препятствия. Но такое уныние только временно: когда теплится творческий огонек, невозможно остановиться на полупути; остановки бывают кратки и стремишься неизменно к намеченной цели, а цель эта - служение всему доброму и прекрасному.
Но я боюсь утомить ваши глаза и заканчиваю свое письмо. Жена искренно вам кланяется, а я прошу вас верить неизменной моей привязанности и глубокому почитанию.