Гончаров И. А. Письмо Стасюлевичу М. М., 3/15 августа 1878 г. France // Стасюлевич и его современники в их переписке / Под ред. М. К. Лемке. — СПб., 1912. — Т. 4. — С. 141—143.
109.
France. Boulogne sur mer. Hôtel du Grand Pavillon, Appart. № 131.
3/15 Августа 1878. Четвергъ.
Нѣтъ, милостивый Государь Михайло Матвѣевичъ: лучше имѣть ревматизмъ въ дѣлѣ, чѣмъ въ рукѣ, а „не въ рукѣ, чѣмъ въ дѣлѣ“, какъ Вы проповѣдуете, хотя бы это дѣло было — типографія или журналъ! Ибо — ревматизмъ въ рукѣ знач. ревм. и въ дѣлѣ.
У Васъ ревматизмъ, говорите Вы: Вы, подвижной редакторъ, но неподвижный пѣшеходъ и потомъ одержимы гидрофобіей, а ревматизмы, подагр-измы, нерв-измы и т. п. изгоняются воздухомъ, движеніемъ и водой!
Однако мой измъ ѣ противится и воздуху, и движенію, и даже водѣ! Сегодня взялъ шестую ванну, а муравьи — ходятъ да ползаютъ въ рукѣ и иногда дѣлается отъ нихъ какъ будто горячо. Впрочемъ это не часто бываетъ: раза два три въ день, и особенно когда я начинаю бултыхаться и плавать въ водѣ. Вотъ я и обмелѣлъ въ своихъ медицинскихъ познаніяхъ — и мой измъ превращается для меня въ какой-то x!
Не ожидая никакихъ писемъ, я сегодня отъ праздности зашелъ на почту и нашелъ Вашу записочку, на которую спѣшу отвѣчать — и между прочимъ просить не высылать мнѣ ѣстн. Евр., такъ какъ я, поживъ еще дней 10 одинъ, разъучусь по русски и не пойму что тамъ написано, а главное то, что книжка можетъ не застать меня здѣсь и пожалуй — пропадетъ, ибо я — въ 20-хъ числахъ Августа надѣюсь самъ пожаловать въ Петербургъ — и тамъ — на первыхъ порахъ — прочитаю всю книжку въ сласть.
А здѣсь она у меня займетъ много мѣста въ чемоданѣ, который мой Людвигъ постарался набить преимущественно сапогами, да я еще здѣсь купилъ ботинки — и потому книгамъ мѣста нѣтъ. Но благодарю за доброе намѣреніе. Благодарю также за адресъ Тургенева, которымъ адресомъ однако я не воспользуюсь, хотя бы и проѣзжалъ обратно черезъ Парижъ. Я, по своему ипохондрическому характеру, давно уже мало по малу разстался съ такъ назыв. свѣтомъ и обшествомъ, устарѣлъ, соскучился и тягощусь даже среди старинныхъ друзей. Это болѣзнь, устроенная давно моею жизнію — и мнѣ нечего дѣлать больше, какъ покориться ей, ибо какъ я ни пробовалъ выходить изъ своего покоя и уединенія, я наживалъ только новыя разстройства нервъ. Что касается до Тургенева, то зачѣмъ я ему и зачѣмъ онъ мнѣ? У него свой кругъ, свои друзья, а у меня почти никого нѣтъ. Потомъ охотники до праздныхъ слуховъ и разговоровъ придавали свиданіямъ моимъ съ нимъ какое-то значеніе, какого они никогда не имѣли и имѣть не могли.
Словомъ, мы другъ друга мало интересуемъ — и потому я свиданія съ нимъ искать не буду, тѣмъ болѣе, что въ натурахъ нашихъ — почти все противоположно — что, можетъ быть, говоритъ въ его пользу. Не мнѣ судить о томъ — но Богъ съ нимъ!
Я пока не имѣю въ виду проѣзжать черезъ Парижъ, хотя бы и желалъ того, а все потому, что приберегаю деньжонки на домашніе расходы въ Питерѣ. У меня ихъ осталось немного — и еслибъ я послушался своего желанія и отсюда, дней черезъ десятокъ, поѣхалъ на недѣлю опять въ Парижъ, то заказалъ бы тамъ немного ремонту бѣлья, да платья — и воротился бы, пожалуй, съ пустыми руками, чего не подобаетъ, ибо у меня нѣтъ денегъ — „для путешествія“, а другихъ для житья дома: кошелекъ и бюджетъ все одинъ. А здѣсь дорогонько — и мнѣ даже совѣстно сидѣть въ отели, за table d’hote съ кучей богатыхъ англичанъ, которые такъ и душатъ claret и шампанское и сыплятъ золото!
Я хочу, взявъ всего ваннъ 15 или 16, улизнуть черезъ Брюссель въ Берлинъ — и потомъ домой, ибо странствіе, да еще одною персоною, утомитъ наконецъ и не такого домосѣда и старика, какъ я! Сентябрь и Октябрь конечно ужасны у насъ въ Петербургѣ, но зиму провести нельзя нигдѣ ѣ! Никакой Италіи не нужно съ нашими шубами, въ теплыхъ комнатахъ, да еще за столомъ съ добрыми пріятелями и такой милой хозяйкой, какъ напримѣръ одна обитательница Галерной1, которая вспомнитъ, кто любитъ уху и т. д. Еслибъ къ этому гостепріимству да было въ домѣ достаточное количество пепельницъ — что бы это за примѣрный menage былъ!2 ѣ и скажите, что я и въ виду моря, при зелено-жемчужныхъ волнахъ вспоминаю Петерб. гостиныя и столовыя съ освѣщеніемъ, каминами — стало
Булонь спитъ прежнимъ сномъ и пробуждается 6/18 Авг. при религіозныхъ процессіяхъ, которыя я сто разъ видѣлъ.
Республики никакой здѣѣтно — здѣсь есть вѣчные республиканцы — это пьяные матросы и рыбаки (по воскресеньямъ) — они же и монархисты.
Мнѣ писали изъ Петерб., что Н. Н. Тепловъ выѣѣревался прибыть въ Булонь. Я писалъ ему на дняхъ въ Парижъ — но отвѣта не имѣю и не знаю, гдѣ онъ. (Въ самый срокъ рука затекла и по ней поползли муравьи — къ концу письма!). Здѣѣ у меня, но кусаются больно. Прежде никогда не было: я спросилъ старую Англичанку Эмму, откуда они взялись? „Послѣ Крымской войны, батюшка (monsieur) — появились, съ хлопчатой бумагой, вишь, привезли!“ съ гордой улыбкой отвергнулъ это и приписалъ появленіе ихъ бывшимъ жарамъ и грозамъ. Онъ раціоналистъ!
Прежде нежели прощусь съ Вами, я спрошу о Евгеніи Исаак.: рѣшилась ли его участь и чѣмъ — и здоровъ ли онъ?3 До свиданія же: кланяюсь Вамъ обоимъ очень дружески. Вѣроятно еще успѣете написать мнѣ сюда.
Вашъ Гончаровъ4.
1 Любовь Исааковна.
2 Въ слѣдующее свое посѣщеніе Гончаровъ подарилъ Л. И—нѣ сразу четыре пепельницы.
3 22 іюля Е. И. Утинъ женился на Н. А. Нечаевой, что Гончарову еще не было извѣстно, но было интересно.
4 24 сентября 1878 г. М. М—чъ писалъ Л. И—нѣ: „Направился по сосѣдству къ Гончарову. Я нашелъ его нынѣшній разъ въ довольно жалкомъ видѣѣлъ и опустился, и весьма основательно жалуется на катарръ въ груди. При этомъ возвратились его подозрѣнія относительно происковъ, со стороны враговъ, и различныхъ минъ, которыя будто бы подводятся подъ него“.