Гончаров И. А. Письмо Стасюлевичу М. М., 12 апреля 1887 г. // Стасюлевич и его современники в их переписке / Под ред. М. К. Лемке. — СПб., 1912. — Т. 4. — С. 185—188.
152.
12 Апрѣля 1887.
Милостивѣйшій и почтеннѣйшій Государь Михайло Матвѣевичъ! Я получилъ 10-го Апрѣля Ваше письмецо — и не будь Невскаго ледохода, кашля и ревматическихъ болей у меня и Вашихъ желудочныхъ страданій — мы давно бы свидѣлись и я указалъ бы въ Вашей запискѣ одну невѣрную нотку, прося ее исправить — или отмѣнить. Но Вы поглощаете іодъ и какую-то индѣйскую тамару, а я, — до-красна и до-суха, натираюсь теребентиномъ, распространяя по дому, отчасти и по Моховой, запахъ окрашиваемыхъ кровель и половъ, — поэтому и свиданіе наше вѣроятно произойдетъ, когда ледъ уйдетъ и воздухъ потеплѣетъ. Потому и пишу.
Обращаясь къ „невѣѣ“, упрекну Васъ прежде всего въ непослушаніи. Вы пишите, что не спрячете, какъ я желалъ, злосчастную статью мою куда-нибудь въ уголокъ, чтобъ другимъ не повадно было домогаться оттиска, а отмѣтите на ней „не въ примѣръ прочимъ“. Вонъ что выдумали: какъ будто такая мѣра удержитъ! „Если есть одинъ экземпляръ, скажутъ претенденты, значитъ есть и другой, и третій!“ — Ко мнѣ уже навертывались — одна барыня съ барышней и другая, просто одинокая барыня, съ намеками на отдѣльные оттиски, но я сдѣлалъ sourde oreille. NB (Я правду сказать вообще не совсѣмъ понялъ это посвященіе, котораго Вы оба пожелали, сдѣѣльномъ оттискѣ, и притомъ неважный, мало интересной для особы женска пола статьи. Но какъ это было Ваше обоихъ желаніе, то я съ удовольствіемъ и исполнилъ его).
Казалось бы — больше къ сказанному прибавить нечего, да и сказанное-то почти ненужно. Но у меня есть нѣчто недоговоренное, своего рода „обида“ отъ Васъ, за которую мнѣ тоже хочется, въ свою очередь, привлечь Васъ на скамью подсудимыхъ. Безъ этого и умереть не хочу.
Выходитъ, что вышесказанное непослушаніе — не послѣдняя Ваша вина, какъ увидите, и не первая.
Вы говорили мнѣ при свиданіи, что NN „обидѣлъ“ Васъ по своему, (грубо), а я, Ив. Ал. — по своему, не грубо, хотя моя „обида“ Вамъ (по поводу извѣстнаго пакета изъ конторы1ѣніе, которое, надѣюсь, разрѣшилось къ обоюдному же удовлетворенію. Слѣдоват. объ этомъ болѣе и рѣчи нѣтъ.
„Гдѣ же настоящая Ваша обида мнѣ?“ спросите Вы. А вотъ послушайте.
Я уже говорилъ Вамъ съ Люб. Исак. о томъ, что давно хотѣлъ преподнести Вамъ обоимъ какой-нибудь подарочекъ — „за ласку“, какъ это называлось въ старину, на что имѣлъ полное право, такъ какъ Вы мнѣ не мало подносили разныхъ знаковъ вниманія, стало-быть, я хотѣлъ только отдарить — но чѣмъ? Не вещью, не букетомъ, „не мудренымъ фильтромъ“, а какимъ-нибудь литературнымъ цвѣткомъ. Напримѣръ, написать что нибудь хоть небольшое, но новое, что напомнило бы мое прежнее перо и значеніе, дать Вамъ это въ журналъ, въ разгаръ подписки, такъ чтобы, кромѣ появленія моего имени въ журналѣ (что собственно и составило бы мой дружескій подарокъ), статья могла бы прибавить сотни двѣ-три подписчиковъ, и слѣдоват. и матеріальную для Васъ выгоду. Тогда я конечно былъ бы не въ правѣ, да и не пожелалъ бы (при моихъ средствахъ) отказаться отъ легальнаго гонорара, который не обременилъ бы, безъ всякой для Васъ пользы, Вашего бюджета.
Но я видѣлъ и чувствовалъ, что теперь писать что-нибудь новое, не недостойное моихъ прежнихъ трудовъ, для меня полуслѣпого, отживающаго, было бы все равно, что жениться. Плода бы не было.
Тогда я отыскалъ въ бумагахъ эти воспоминанія и понесъ прочесть
Вамъ одному (помните, въ самомъ концѣ Января), думая преподнести ихъ въ подарокъ Вамъ обоимъ, просилъ Васъ, а потомъ и другихъ т. е. Ан. Ѳ.2, Ал. Ник.3 и К. К.4, посмотрѣѣшить (самъ я всегда былъ недовѣрчивъ къ себѣ, или трусъ, какъ Вы сказали), не слишкомъ ли это пусто, безсодержательно, и годится ли для серьёзнаго журнала? И если пусто, просилъ Васъ, помните, не церемониться, бросить („я-де не обижусь“). О гонорарѣ я вовсе не думалъ.
Вы, и всѣ три критика потомъ, не то что одобрили, а сдѣлали нѣкоторыя указанія. Вы сказали, что годится („языкъ-де хорошій“). „Ну, чтожъ, думалъ я: даровому коню въ зубы не смотрятъ: чѣмъ богатъ, тѣ“.
Совсѣмъ готовую и переписанную статью я отдамъ Вамъ въ первой половинѣ Февраля — для Мартовской книжки. Вы сказали, что въ Мартъ уже опоздалъ: „первый отдѣлъ законченъ, теперь-де набираютъ статью А. Н. Пыпина! На это я категорически заявилъ, что отнюдь не желаю помѣщенія этой статьи въ первомъ отдѣлѣ (этого не позволяло мое самолюбіе, по неважности статьи, ибо соваться съ нею на первыя мѣста, въ отдѣлъ белльлетристики, было бы претензіею, самоувѣренностію съ моей стороны въ достоинствѣ ѣлъ заявить). Поэтому я просилъ напечатать ее гдѣ-нибудь въ Смѣси, среди Обозрѣній.
Вы охотно согласились и сказали, что „въ такомъ случаѣ Вы напечатаете ее въ слѣдъ за статьей Алекс. Ник.“ Такъ мы и условились, я былъ покоенъ и доволенъ.
И вдругъ — что-же: черезъ нѣкоторое время Вы мнѣ заявляете (très cavalièrement), что „статья въ Мартѣ не пойдетъ: „мы-де рѣшили помѣстить ее въ Апрѣлѣ, въ первомъ отдѣлѣ!“ Кто эти мы — не вѣдаю и не позволяю себѣ вникать въ это: редакціонный ли комитетъ, или Вы сами по какимъ-либо особымъ соображеніямъ рѣшили такъ — только мое желаніе уважено не было, и моя неважная статейка-подарокъ къ вящшему моему конфузу, явилась не тамъ, гдѣ ѣ обѣщано по уговору. Послѣ этого я уже и сталъ ждать шелухи и скорлупокъ на Вашу и мою голову. За что: это за свое-то смиреніе!
Вотъ это-то непослушаніе — и есть настоящая обида.
А Вы еще у меня въ глазу отыскивали какой-то неправильный „сучокъ“ и валили обиду на мою неповинную голову. — Я снесъ Вашу обиду, какъ Вы видѣли, кротко.
А вѣ е. всѣхъ этихъ, и настоящихъ, и мнимыхъ „обидъ“ — Вашъ безпощадный „порядокъ“. Я самъ другъ порядка, знаю, что онъ — „душа дѣла“, но вѣрую также, что отъ этой души не должно страдать и тѣло т. е. дѣло.
Вы же — не то что верховный жрецъ порядка: будучи онымъ Вы бы иногда, въ необходимыхъ случаяхъ, деспотически обращались съ порядкомъ
и отступали бы отъ него. Вы — и не рабъ порядка, ибо иногда бунтовали бы противъ своего господина, или, какъ нерѣдко дѣлаютъ рабы, обманывали бы его и опять таки отступали бы отъ него. Вы — мало сказать фанатикъ порядка — Вы просто — самъ порядокъ.
Но вѣsummum jus — есть summa injuria, то это приложимо и къ порядку: summum ordo — есть тоже — summa injuria.
Такимъ образомъ, не уваживъ моего желанія, Вы и учинили мнѣ injuri’ю т. е. порядкомъ обидѣли. Кончаю этимъ каламбуромъ.
Все это я договариваю теперь письменно — pour vider la question, чтобы не осталось ничего недоговореннаго и чтобы при свиданіи къ этому предмету болѣе не возвращаться.
ѣ — и именно особѣ женска пола5, то надо имѣть въ виду то, что женщина — болѣе или менѣе — есть птичка и поетъ, „wie der Vogel singt“. Стало быть, если она уже спѣла или споетъ кому бы то ни было, хоть на ухо, о происходившемъ между нами, то это въ секретѣ ѣлахъ не сообщалъ, не сообщаю и сообщать не буду.
Не вздумайте еще „обидѣться“ всѣмъ здѣсь написаннымъ, и примите мой дружескій поклонъ (съ передачей таковаго и третьей сторонѣ
Вашъ Гончаровъ.
15 Апрѣля P. S. Мнѣ нѣсколько лучше, но все еще не совсѣмъ хорошо и вѣроятно не будетъ вполнѣ исправно, пока есть льды и пока нѣ
Кромѣ того я нахожусь и въ болѣе трагическомъ и „оброшенномъ“ положеніи, чѣмъ самъ Имярекъ. У него есть жена и свои дѣѣстная и усердная нянька, мастерица ходить за больнымъ, но она сама еле держится на ногахъ, а у ней, кромѣ меня, еще тройка своихъ ребятъ на рукахъ. Свались она съ ногъ — и мнѣ остается погибать, „вращая устрашенно око“, какъ Москвѣ при нашествіи дванадесяти языкъ.
Запоздавшее письмо — или — „что у кого болитъ, тотъ о томъ и говоритъ“.
1 Съ гонораромъ за „Университетскія воспоминанія“, отъ котораго И. А. отказался.
2 Кони.
3 Пыпин.
4 Арсеньевъ.
5