Гончаров И. А. Письмо Стасюлевичу М. М., 22 июля 1888 г. Дуббельн // Стасюлевич и его современники в их переписке / Под ред. М. К. Лемке. — СПб., 1912. — Т. 4. — С. 204—205.
173.
22 Іюля 1888.
Дуббельнъ — Рига Маріенбад. улица. Дача Штрицкой № 35.
Получилъ я Ваше послѣднее письмо, достопочтеннѣйшій Михайло Матвѣевичъ — и сдѣлалъ то, что только и способенъ теперь сдѣлать: ужаснулся! Вы стали скакать съ обрывовъ! И это второй разъ нынѣѣ — и опять скакнули! Помилуйте, въ Ваши лѣта, alter Herr — и въ Вашемъ званіи — достойно ли и прилично ли это? Что скажетъ Дума, что подумаетъ публика о редакторѣ серьезнаго журнала.
За то и нанюхались карболовой кислоты вдоволь — и по-дѣломъ! Напрасно Вы такъ краснорѣчиво браните ее мнѣ — я еще раньше Васъ извѣдалъ ея сладость, пронюхавъ ее двѣ зимы сряду, когда дѣти Алекс. Ив., одна за другой, года три тому назадъ лежали у нея въ задней комнаткѣ, въ скарлатинѣ, а докторъ учредилъ карантинъ во всей квартирѣ, и отчасти даже на дворѣ. На улицу, говорятъ дворники, „выпучивало“: они стали тщательно осматривать газовыя трубы: не оттуда ли? За то и пользу не малую приносила эта кислота, какъ ни кисло приходилось отъ нея: она отогнала окончательно скарлатину и разогнала на долго мышей, за что я возъимѣлъ къ ней нѣкоторое уваженіе!
А я, въ свою очередь, предостерегу Васъ отъ другого яда: нефталина! Что всѣ кислоты міра противъ этого зелья! Его кладутъ на лѣто въ шубы, ковры и проч. Но послѣ такой, надушенной имъ (т. е. нефталиномъ) шубы — носить нельзя, изъ ковровъ никакими палками не выживешь. Кладутъ въ фортепіано, чтобъ замшу уберечь отъ моли, замша точно остается цѣла, но дерево и струны надо — другія, такъ что инструментъ „къ стѣнѣ приткнутый“ дѣлается недоступенъ.
Вы исчезаете къ 6-му Августа изъ Петербурга, значитъ Васъ не станетъ тамъ на дняхъ: поспѣшаю черкать и посылать эти строки съ желаніемъ, чтобы онѣ застали Васъ еще дома, на мѣстѣ преступленія (т. е. скаканья съ домашнихъ обрывовъ) и съ напутствіемъ Васъ „счастливымъ путемъ“. Обременяю Васъ многочисленными поклонами — прежде всего Любови Исак., прекрасной Матильдѣ Орасовнѣ и родителю ея — барону — и всей меньшей братіи странствующаго табора. Съ Вами исчезнетъ изъ Петерб. и послѣдній, кажется, мой знакомый: вчера я въ газетахъ видѣлъ, что и Посьетъ, тоже близкій знакомый, уѣхалъ разбивать свою палатку гдѣ-нибудь за границей т. е. отдыхать. Не уносите только съ собой больной ноги и карболоваго духа и берегитесь нефталина, какъ огня, и дома, и за границей.
Хорошо, еслибъ Вы, жертвуя жизнію „проливая въ нѣкоторомъ родѣ
кровь“ за Вашъ водопроводный фильтръ, занялись бы хоть немного и воздушными фильтрами, обратили бы на нихъ серьезное вниманіе. Это ни на что не похоже, что съ ними дѣлается! По газетамъ видно, что въ Австріи гдѣ-то на горахъ лежитъ массами ноябрьскій снѣгъ, въ Англіи въ двухъ мѣстахъ тоже!
Здѣсь лѣто, какъ, повидимому, и въ Петерб., дивитъ и давитъ всѣхъ отчаяннымъ разнообразіемъ. Сегодня 16, 17° въ тѣѣ по утрамъ 6° — къ вечеру и въ водѣ и въ воздухѣ 8°. И это почти цѣлый мѣсяцъ — что я здѣсь. Были, какъ и тамъ, жаркіе будто бы дни. Мнѣ жарко не бываетъ — (это не къ лицу и не къ лѣсушитъ воздухъ. Охъ, ужъ этотъ свѣжій воздухъ! Чего, напримѣръ, свѣжѣе воздуха на Сергіевской и Литейной, особенно какъ подуетъ съ Невы — прячь только носъ! Да и у Васъ дома — тоже „свѣжій“ воздухъ, особенно какъ затопятъ каминъ, да откроютъ вверху какую-то хитрую, съ дырами, заслонку, а въ окнахъ форточки и установятъ тягу, а изъ угла съ тропическими растеніями — отдаетъ такой свѣжей сыростью, что любо-дорого! Милости просимъ гости дорогіе: Боткинъ, Соколовъ, Полотебновъ — Любовь Исак., вся окутанная и обвязанная, изволитъ принимать! А теперь этотъ „свѣ“ воздухъ распространился и на дачи, да кажется — во всей Европѣ!
Я ничего не дѣлаю (это мое отсюда четвертое письмо по счету) — и тетради никакой не развернулъ, даже бумаги писчей не завелъ у себя — и Глазуновскій матеріалъ1 ѣ осенью, если доживу. Не удивляюсь, что Анатолій Ѳед. пишетъ мрачныя письма — поневолѣ впадешь въ ипохондрію! И я впалъ въ оную. Прощайте! злобно, со скрежетомъ зубовъ говорю и Вамъ и всѣмъ. Здѣ„обидываются“, какъ говоритъ здѣсь одна нѣмецко-русская дѣвочка! Богъ съ ними! Остаюсь Вашъ
И. Гончаровъ.
P. S. Прошу Васъ убѣдительно — изъ моихъ писемъ никакого употребленія, напримѣръ, посылки за границу2 и т. п. не дѣлать — это меня въ гробъ вгонитъ: я повѣшусь, особенно въ такую погоду — дождь какъ изъ ведра!
Сноски
1
2 М—чъ посылалъ Л. И—нѣ письма къ нему Гончарова.