Гончаров И. А. Письмо Стасюлевичу М. М., 6/18 июня 1868 г. Kissingen // Стасюлевич и его современники в их переписке / Под ред. М. К. Лемке. — СПб., 1912. — Т. 4. — С. 13—15.
5.
Четвергъ. 6/18 Іюня 1868.
Kissingen Barrikaden -Strasse, Haus Büdel 93.
Давно ли — кажется вчера, писалъ я Вамъ, драгоцѣнный Михаилъ Матвѣевичъ — и вотъ опять посылаю нѣсколько строкъ. Переписка съ Вами только подстрекаетъ меня работать: Вы подгоняете меня Вашей бодростью, какъ кнутикомъ
подгоняютъ кубарь — и я не дремлю. Отправивъ къ Вамъ вчера или третьяго дня письмо, я разобралъ наконецъ и разложилъ по ящикамъ свои тетради, листки, листочки, клочки и carnets — и сунулъ въ нихъ носъ. Потомъ прочелъ послѣднія двѣ ѣ, гдѣ остановился (помните, выстрѣлъ и Маркъ) и вдругъ вижу, какіе-то еще два—три листа (огромные въ видѣ простынь) лежатъ тутъ же исписанные моей рукой и не переписанные. Что за исторія, думаю я: и вдругъ, чтоже! Прошлаго года, въ Маріенбадѣ, когда я неистово хандрилъ, точно убитый, напрасно стараясь приняться за трудъ, я успѣлъ нацарапать два — три листа огромныхъ и потомъ бросилъ ихъ, какъ никуда негодные, потому что еще не зналъ, какъ разрѣшится мой узелъ, остановившій меня. А теперь, когда вспомнилъ весь свой планъ (къ которому приросло многое, что отчасти сказалъ Вамъ въ вагонѣ и чего еще не говорилъ), вдругъ по прочтеніи этихъ трехъ большихъ листовъ, нашелъ что листы эти для меня драгоцѣнны, что въ нихъ Маркъ весь, какъ вылитый — и Вѣра тутъ же и что безъ этого дальше даже и писать нельзя. „Да какъ же это — думалъ я — такъ кстати приходится то, что я, сонный и вялый, нацарапалъ прошлаго года и бросилъ?“ Да, я не пишу романъ — Вы правы; онъ пишется и кѣмъ то диктуется мнѣ. Я уже не сталъ читать старыхъ тетрадей, какъ хотѣлъ было сначала, а бросился дальше и въ то же утро т. е. вчера написалъ еще два-три листика небольшихъ, но уписистыхъ и вотъ опять, стало быть, царапаю. Что будетъ дальше — не знаю, а писать хочется. Въ головѣ оно стоить все готовое, до точки, до моей подписи. Дай Богъ, чтобъ написалось, какъ оно стоить, тогда можетъ быть, Вашъ журналъ, ученый и строгій дружески улыбнется мнѣ, а я — когда подпишу свое имя, освобожусь немного отъ своихъ сомнѣній и недовѣрчивости. Но тогда, не прежде. Погода, слава Богу, стоить хорошая, а это необходимо, чтобы работать. Я даже привыкъ къ уличному шуму колесъ, мальчишекъ — но не могу выносить фортепіанъ и пѣнія vis-à-vis. А сосѣдка поетъ, завываетъ съ 10 часовъ и за полдень, именно, когда я прихожу съ водъ бодрый и сильный. Я скрежещу зубами, закрываю ставни и сижу безъ воздуха — и пишу, какъ и сегодня было! Ахъ, еслибъ я перемогъ и музыку — да нѣтъ, нѣѣсь, все же я, по отъѣздѣ отсюда, усядусь гдѣ-нибудь на Рейнѣ, не то такъ въ окрестностяхъ Парижа, а потомъ на морѣ — и постараюсь кончить. Дай Богъ, чтобъ намъ можно было напечатать весь романъ т. е. и до выстрела и послѣ оного, не прерывая. „Убытокъ будетъ; скажете Вы — когда наберется еще десять или 12 или наконецъ 15 листовъ: вѣдь за каждый-молъ, по условію, надо платить, сверхъ выстрѣла, 250 р.“ Э! Мих. Матв. (Вы этого, я теперь увѣренъ, и не подумаете; Вамъ въ голову не придетъ, потому что для Васъ Вашъ журналъ тоже что для меня — мой романъ — я уже знаю Васъ на это): не отъ насъ ли зависитъ изменить эти некрасовскія условія и перейти на другія болѣе скромныя? И Вы узнаете меня поближе. Но совсѣмъ другое значеніе получилъ бы романъ, будучи напечатанъ весь (если напишется), нежели какъ половина въ одномъ году, да половина въ другомъ. Нетъ, мы
поговоримъ объ этомъ — и уваженіе и любовь къ дѣлу обоихъ насъ поставитъ выше всякихъ расчетовъ и мы исполнимъ прежде всего свое призваніе, какъ литераторы. Но до всего до этого еще далеко и я не объ этомъ, а вотъ о чемъ хотѣлъ поговорить съ Вами.
Вы были сто разъ правы, совѣтуя мнѣ ѣ захватить фракъ: но я тогда не послушалъ, чтобъ не набивать лишнимъ чемоданъ, такъ какъ тогда говорили, что Дворъ не поѣдетъ. Стало быть, и я былъ правъ, что не взялъ этого платья. Но теперь, когда навѣрное извѣстно, что Государь и Государыня пріѣѣ представляться имъ, я конечно не могу и не хочу лишить себя этого счастья — но какъ и въ чемъ?
И потому спѣѣдь Вы собирались заграницу — и даже хотѣли заѣѣдете Вы — или послѣ? Если прежде, то — большая просьба — не захватите ли пару чернаго платья съ жилетомъ у людей моихъ (надо спросить у дѣвушки, потому что Савелій1 со слѣпа или съ пьяна не то отпуститъ)? Оно хотя и не новое, но кажется еще годится? Или же наконецъ, если не годится, я бы заказалъ въ Петерб. у Клеменца (противъ Думы), не то такъ въ Берлинѣ у Геймана, подъ Липами, 28, у котораго есть и мѣрка: онъ давно шьетъ мнѣ
Жду отъ Васъ благосклоннаго отвѣта о томъ, какъ Вы разрѣѣнія и возьмете ли на себя трудъ захватить съ собой, если не шутя хотите заглянуть и въ Киссингенъ? Наконецъ простите ли мнѣ дерзость этой новой моей просьбы?
Вашъ Гончаровъ.
Сноски
1 Лакей Гончарова.