• Приглашаем посетить наш сайт
    Зощенко (zoschenko.lit-info.ru)
  • Обломов. Часть 1. Глава 10.

    Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 4: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Примечания
    Рукописные редакции

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    Х

    Только что храпенье Ильи Ильича достигло слуха Захара, как он прыгнул осторожно, без шума, с лежанки, вышел на цыпочках в сени, запер барина на замок и отправился к воротам.

    — А, Захар Трофимыч: добро пожаловать! Давно вас не видно! — заговорили на разные голоса кучера, лакеи, бабы и мальчишки у ворот.

    — Что ваш-то? Со двора, что ли, ушел? — спросил дворник.

    — Дрыхнет, — мрачно сказал Захар.

    — Что так? — спросил кучер. — Рано бы, кажись, об эту пору... нездоров, видно?

    — Э, какое нездоров! Нарезался! — сказал Захар, таким голосом, как будто и сам убежден был в этом. — Поверите ли? Один выпил полторы бутылки мадеры, два штофа квасу да вон теперь и завалился.

    — Эк! — с завистью сказал кучер.

    — Что ж это он нынче так подгулял? — спросила одна из женщин.

    — Нет, Татьяна Ивановна, — отвечал Захар, бросив на нее свой односторонний взгляд, — не то что нынче: совсем никуда не годен стал — и говорить-то тошно!

    — Видно, как моя! — со вздохом заметила она.

    — А что, Татьяна Ивановна, поедет она сегодня куда-нибудь? — спросил кучер, — мне бы вон тут недалечко сходить?

    — Куда ее унесет! — отвечала Татьяна. — Сидит с своим ненаглядным, да не налюбуются друг на друга.

    — Он к вам частенько, — сказал дворник, — надоел по ночам, проклятый: уж все выйдут, и все придут: он всегда последний, да еще ругается, зачем парадное крыльцо заперто... Стану я для него тут караулить крыльцо-то!

    — Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки носит, так срам посмотреть! Шеи по две недели не моет, а лицо мажет... Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая! надела бы ты платок на голову да шла бы в монастырь, на богомолье...»

    — Ай да Татьяна Ивановна, мимо не попадет! — говорили одобрительно голоса.

    — Да право! — продолжала Татьяна. — Как это господа пускают с собой этакую?..

    — Куда это вы собрались? — спросил ее кто-то. — Что это за узел у вас?

    — Платье несу к портнихе; послала щеголиха-то моя: вишь, широко! А как станем с Дуняшей тушу-то стягивать, так руками после дня три делать ничего нельзя: все обломаешь! Ну, мне пора. Прощайте, пока.

    — Прощайте, прощайте! — сказали некоторые.

    — Прощайте, Татьяна Ивановна, — сказал кучер. — Приходите-ка вечерком.

    — Да не знаю как; может, приду, а то так... уж прощайте!

    — Ну прощайте, — сказали все.

    — Прощайте... счастливо вам! — отвечала она, уходя.

    — Прощайте, Татьяна Ивановна! — крикнул еще вслед кучер.

    — Прощайте! — звонко откликнулась она издали.

    Когда она ушла, Захар как будто ожидал своей очереди говорить. Он сел на чугунный столбик у ворот и начал болтать ногами, угрюмо и рассеянно поглядывая на проходящих и проезжающих.

    — Ну как ваш-то сегодня, Захар Трофимыч? — спросил дворник.

    — Да как всегда: бесится с жиру, — сказал Захар, — а всё за тебя, по твоей милости перенес я горя-то немало: всё насчет квартиры-то! Бесится: больно не хочется съезжать...

    — Что я-то виноват? — сказал дворник. — По мне, живи себе хоть век; нешто я тут хозяин? Мне велят... Кабы я был хозяин, а то я не хозяин...

    — Что ж он, ругается, что ли? — спросил чей-то кучер.

    — Уж так ругается, что как только Бог дает силу переносить!

    — Ну что ж? Это добрый барин, коли всё ругается! — сказал один лакей, медленно, со скрипом открывая круглую табакерку, и руки всей компании, кроме Захаровых, потянулись за табаком. Началось всеобщее нюханье, чиханье и плеванье.

    — Коли ругается, так лучше, — продолжал тот, — чем пуще ругается, тем лучше: по крайности, не прибьет, коли ругается. А вот как я жил у одного: ты еще не знаешь — за что, а уж он, смотришь, за волосы держит тебя.

    — Так вот опозорить тебе человека ни за что ни про что, — говорил он, — это ему нипочем!

    — Неугодлив, видно? — спросил дворник.

    — И! — прохрипел Захар значительно, зажмурив глаза. — Так неугодлив, что беда! И то не так, и это не так, и ходить не умеешь, и подать-то не смыслишь, и ломаешь-то все, и не чистишь, и крадешь, и съедаешь... Тьфу, чтоб тебе!.. Сегодня напустился — срам слушать! А за что? Кусочек сыру еще от той недели остался — собаке стыдно бросить — так нет, человек и не думай съесть! Спросил — «Нет, мол» — и пошел: «Тебя, говорит, повесить надо, тебя, говорит, сварить в горячей смоле надо да щипцами калеными рвать; кол осиновый, говорит, в тебя вколотить надо!» А сам так и лезет, так и лезет... Как вы думаете, братцы? Намедни обварил я ему — кто его знает как — ногу кипятком, так ведь как заорал! Не отскочи я, так он бы толкнул меня в грудь кулаком... так и норовит! Чисто толкнул бы...

    Кучер покачал головой, а дворник сказал: «Вишь ты, бойкий барин: не дает повадки!»

    — Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил всё тот же лакей. — Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул за что!

    — Да даром, — сказал Захар, не обратив опять никакого внимания на слова перебившего его лакея, — нога еще и доселева не зажила: всё мажет мазью; пусть-ка его!

    — Характерный барин! — сказал дворник.

    — И не дай Бог! — продолжал Захар, — убьет когда-нибудь человека; ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать лысым... уж не хочется договаривать. А вот сегодня так новое выдумал: «ядовитый», говорит! Поворачивается же язык-то!..

    — Ну, это что? — говорит всё тот же лакей. — Коли ругается, так это слава Богу, дай Бог такому здоровья... br> А как всё молчит; ты идешь мимо, а он глядит, глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А ругается, так ничего...

    — И поделом тебе, — заметил ему Захар с злостью за непрошеные возражения, — я бы еще не так тебя.

    — Как же он ругает «лысым», Захар Трофимыч, — спросил казачок лет пятнадцати, — чертом, что ли?

    Захар медленно поворотил к нему голову и остановил на нем мутный взгляд.

    — Смотри ты у меня! — сказал он потом едко. — Молод, брат, востер очень! Я не посмотрю, что ты генеральский: я те за вихор! Пошел-ка к своему месту!

    Казачок отошел шага на два, остановился и глядел с улыбкой на Захара.

    — Что скалишь зубы-то? — с яростью захрипел Захар. — Погоди, попадешься, я те уши-то направлю, как раз: будешь у меня скалить зубы!

    В это время из подъезда выбежал огромный лакей, в ливрейном фраке нараспашку, с аксельбантами и в штиблетах. Он подошел к казачку, дал ему сначала оплеуху, потом назвал дураком.

    — Что вы, Матвей Мосеич, за что это? — сказал озадаченный и сконфуженный казачок, придерживаясь за щеку и судорожно мигая.

    — А! Ты еще разговаривать? — отвечал лакей. — Я за тобой по всему дому бегаю, а ты здесь!

    Он взял его одной рукой за волосы, нагнул ему голову и три раза методически, ровно и медленно, ударил его по шее кулаком.

    И он повелительно указывал ему рукой на лестницу. Мальчик постоял с минуту в каком-то недоумении, мигнул раза два, взглянул на лакея и, видя, что от него больше ждать нечего, кроме повторения того же самого, встряхнул волосами и пошел на лестницу как встрепанный.

    Какое торжество для Захара!

    — Хорошенько его, хорошенько, Матвей Мосеич! Еще, еще! — приговаривал он, злобно радуясь. — Эх, мало! Ай да Матвей Мосеич! Спасибо! А то востер больно... Вот тебе «лысый черт»! Будешь вперед зубоскалить?

    Дворня хохотала, дружно сочувствуя и лакею, прибившему казачка, и Захару, злобно радовавшемуся этому. Только казачку никто не сочувствовал.

    — Вот-вот этак же, ни дать ни взять, бывало, мой прежний барин, — начал опять тот же лакей, что всё перебивал Захара, — ты, бывало, думаешь, как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что ты думал, идет мимо да и ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым чертом» выругает!

    — Тебя бы, может, ухватил и его барин, — отвечал ему кучер, указывая на Захара, — вишь, у те войлок какой на голове! А за что он ухватит Захара-то Трофимыча? Голова-то словно тыква... Разве вот за эти две бороды, что на скулах-то, поймает: ну, там есть за что!..

    Все захохотали, а Захар был как ударом поражен этой выходкой кучера, с которым одним он и вел до тех пор дружескую беседу.

    — А вот как я скажу барину-то, — начал он с яростью хрипеть на кучера, — так он найдет, за что и тебя ухватить: он тебе бороду-то выгладит: вишь, она у тебя в сосульках вся!

    — Горазд же твой барин, коли будет чужим кучерам бороды гладить! Нет, вы заведите-ка своих да в те поры и гладьте, а то больно тароват!

    — Не тебя ли взять в кучера, мазурика этакого? — захрипел Захар. — Так ты не стоишь, чтоб тебя самого запрячь моему барину-то!

    — Ну уж барин! — заметил язвительно кучер. — Где ты этакого выкопал?

    Он сам, и дворник, и цирюльник, и лакей, защитник системы ругательства, все захохотали.

    — Смейтесь, смейтесь, а я вот скажу барину-то! — хрипел Захар.

    — А тебе, — сказал он, обращаясь к дворнику, — надо бы унять этих разбойников, а не смеяться. Ты зачем приставлен здесь? — Порядок всякий исправлять. А ты что? Я вот скажу барину-то; постой, будет тебе!

    — Ну полно, полно, Захар Трофимыч! — говорил дворник, стараясь успокоить его, — что он тебе сделал?

    — Как он смеет так говорить про моего барина? — возразил горячо Захар, указывая на кучера. — Да знает ли он, кто мой барин-то? — с благоговением спросил он. — Да тебе, — говорил он, обращаясь к кучеру, — и во сне не увидать такого барина: добрый, умница, красавец! А твой-то точно некормленая кляча! Срам посмотреть, как выезжаете со двора на бурой кобыле: точно нищие! Едите-то редьку с квасом. Вон на тебе армячишка: дыр-то не сосчитаешь!..

    Надо заметить, что армяк на кучере был вовсе без дыр.

    — Да уж такого не сыщешь, — перебил кучер и выдернул проворно совсем наружу торчавший из-под мышки Захара клочок рубашки.

    — Полно, полно вам! — твердил дворник, протягивая между них руки.

    — Да, я! — говорил кучер, несколько струсив. — Видно, барин оттрепал...

    — Оттреплет этакий барин! — говорил Захар. — Такая добрая душа; да это золото — а не барин, дай Бог ему здоровья! Я у него как в царствии небесном: ни нужды никакой не знаю, отроду дураком не назвал; живу в добре, в покое, ем с его стола, уйду, куда хочу, — вот что!.. А в деревне у меня особый дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и управляющий, и можедом! А вы-то с своим...

    У него от злости недоставало голоса, чтоб окончательно уничтожить своего противника. Он остановился на минуту, чтоб собраться с силами и придумать ядовитое слово, но не придумал от избытка скопившейся желчи.

    — Да вот постой, как еще ты за платье-то разделаешься: дадут тебе рвать!.. — проговорил он наконец.

    Задевши его барина, задели за живое и Захара. Расшевелили и честолюбие, и самолюбие: преданность проснулась и высказалась со всей силой. Он готов был облить ядом желчи не только противника своего, но и его барина, и родню барина, которой даже не знал, есть ли она, и знакомых. Тут он с удивительною точностью повторил все клеветы и злословия о господах, почерпнутые им из прежних бесед с кучером.

    — А вы-то с барином голь проклятая, жиды, хуже немца! — говорил он. — Дедушка-то, я знаю, кто у вас был: приказчик с толкучего. Вчера гости-то вышли от вас вечером, так я подумал, не мошенники ли какие забрались в дом: жалость смотреть! Мать тоже на толкучем торговала крадеными да изношенными платьями.

    — Полно, полно вам!.. — унимал дворник.

    — Да! — говорил Захар. — У меня-то, слава Богу! барин столбовой; приятели-то генералы, графы да князья. Еще не всякого графа посадит с собой: иной придет да и настоится в прихожей... Ходят всё сочинители...

    — Какие это такие, братец ты мой, сочинители? — спросил дворник, желая прекратить раздор. — Чиновники, что ли, такие?

    — Что ж они у вас делают? — спросил дворник.

    — Что? Один трубку спросит, другой хересу... — сказал Захар и остановился, заметив, что почти все насмешливо улыбаются.

    — А вы тут все мерзавцы, сколько вас ни на есть! — скороговоркой сказал он, окинув всех односторонним взглядом. — Дадут тебе чужое платье драть! Я пойду барину скажу! — прибавил он и быстро пошел домой.

    — Полно тебе! Постой, постой! — кричал дворник. — Захар Трофимыч! Пойдем в полпивную, пожалуйста, пойдем...

    мрачно окинул взглядом всё общество и еще мрачнее махнул всем рукой, чтоб шли за ним, и скрылся в дверях.

    Все прочие тоже разбрелись: кто в полпивную, кто домой; остался только один лакей.

    — Ну что за беда, коли и скажет барину? — сам с собой в раздумье, флегматически говорил он, открывая медленно табакерку. — Барин добрый, видно по всему, только обругает! Это еще что, коли обругает! А то иной глядит, глядит, да и за волосы...

    Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 4: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Примечания
    Рукописные редакции
    Раздел сайта: