• Приглашаем посетить наш сайт
    Ахматова (ahmatova.niv.ru)
  • Обломов. Часть 2. Глава 3.

    Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Часть 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 4: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Примечания
    Рукописные редакции

    ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    III

    — Здравствуй, Илья. Как я рад тебя видеть! Ну что, как ты поживаешь? Здоров ли? — спросил Штольц.

    — Ох нет, плохо, брат Андрей, — вздохнув, сказал Обломов, — какое здоровье!

    — А что, болен? — спросил заботливо Штольц.

    — Ячмени одолели: только на той неделе один сошел с правого глаза, а теперь вот садится другой.

    Штольц засмеялся.

    — Только? — спросил он. — Это ты наспал себе.

    — Какое «только»: изжога мучит. Ты послушал бы, что давеча доктор сказал. «За границу, говорит, ступайте, а то плохо: удар может быть».

    — Ну, что ж ты?

    — Не поеду.

    — Отчего же?

    — Помилуй! Ты послушай, что он тут наговорил: живи я где-то на горе, поезжай в Египет или в Америку...

    — Что ж? — хладнокровно сказал Штольц. — В Египте ты будешь через две недели, в Америке через три.

    — Ну, брат Андрей, и ты тоже! Один толковый человек и был, и тот с ума спятил. Кто же ездит в Америку и Египет! Англичане: так уж те так Господом Богом устроены; да и негде им жить-то у себя. А у нас кто поедет? Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем.

    — В самом деле, какие подвиги: садись в коляску или на корабль, дыши чистым воздухом, смотри на чужие страны, города, обычаи, на все чудеса... Ах, ты! Ну, скажи, что твои дела, что в Обломовке?

    — Ах!.. — произнес Обломов, махнув рукою.

    — Да что: жизнь трогает!

    — И слава Богу! — сказал Штольц.

    — Как слава Богу! Если б она всё по голове гладила, а то пристает, как, бывало, в школе к смирному ученику пристают забияки: то ущипнет исподтишка, то вдруг нагрянет прямо со лба и обсыплет песком... мочи нет!

    — Ты уж слишком — смирен. Что же случилось? — спросил Штольц.

    — Два несчастья.

    — Какие же?

    — Совсем разорился.

    — Как так?

    — Вот я тебе прочту, что староста пишет... где письмо-то? Захар, Захар!

    Захар отыскал письмо. Штольц пробежал его и засмеялся, вероятно от слога старосты.

    — Какой плут этот староста! — сказал он. — Распустил мужиков, да и жалуется! Лучше бы дать им паспорты да и пустить на все четыре стороны.

    — Помилуй, этак, пожалуй, и все захотят, — возразил Обломов.

    — Да пусть их! — беспечно сказал Штольц. — Кому хорошо и выгодно на месте, тот не уйдет; а если ему невыгодно, то и тебе невыгодно: зачем же его держать?

    — Вон что выдумал! — говорил Илья Ильич. — В Обломовке мужики смирные, домоседы; что им шататься?..

    — А ты не знаешь, — перебил Штольц, — в Верхлёве пристань хотят устроить и предположено шоссе провести, так что и Обломовка будет недалеко от большой дороги, а в городе ярмарку учреждают...

    — Ах, Боже мой! — сказал Обломов. — Этого еще недоставало! Обломовка была в таком затишье, в стороне, а теперь ярмарка, большая дорога! Мужики повадятся в город, к нам будут таскаться купцы — всё пропало! Беда!

    Штольц засмеялся.

    — Как же не беда? — продолжал Обломов. — Мужики были так себе, ничего не слышно, ни хорошего, ни дурного, делают свое дело, ни за чем не тянутся; а теперь развратятся! Пойдут чаи, кофеи, бархатные штаны, гармоники, смазные сапоги... не будет проку!

    — Да, если это так, конечно, мало проку, — заметил Штольц... — А ты заведи-ка школу в деревне...

    — Не рано ли? — сказал Обломов. — Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет...

    — Да, правда; только у меня план еще не весь... — робко заметил Обломов.

    — И не нужно никакого! — сказал Штольц. — Ты только поезжай: на месте увидишь, что надо делать. Ты давно что-то с этим планом возишься: ужели еще всё не готово? Что ж ты делаешь?

    — Ах, братец! Как будто у меня только и дела, что по имению. А другое несчастье?

    — Какое же?

    — С квартиры гонят.

    — Как гонят?

    — Так: съезжай, говорят, да и только.

    — Ну так что ж?

    — Как что ж? Я тут спину и бока протер, ворочаясь от этих хлопот. Ведь один: и то надо, и другое, там счеты сводить, туда плати, здесь плати, а тут перевозка! Денег выходит ужас сколько, и сам не знаю куда! Того и гляди, останешься без гроша...

    — Вот избаловался-то человек: с квартиры тяжело съехать! — с удивлением произнес Штольц. — Кстати о деньгах: много их у тебя? Дай мне рублей пятьсот: надо сейчас послать; завтра из нашей конторы возьму...

    — Постой! Дай вспомнить... Недавно из деревни прислали тысячу, а теперь осталось... вот, погоди...

    Обломов начал шарить по ящикам.

    — Вот тут... десять, двадцать, вот двести рублей... да вот двадцать. Еще тут медные были... Захар, Захар!

    Захар прежним порядком спрыгнул с лежанки и вошел в комнату.

    — Где тут две гривны были на столе? вчера я положил...

    — Что это, Илья Ильич, дались вам две гривны! Я уж вам докладывал, что никаких тут двух гривен не лежало...

    — Как не лежало! С апельсинов сдачи дали...

    — Отдали кому-нибудь, да и забыли, — сказал Захар, поворачиваясь к двери.

    Штольц засмеялся.

    — Ах вы, обломовцы! — упрекнул он. — Не знают, сколько у них денег в кармане! — А давеча Михею Андреичу какие деньги отдавали? — напомнил Захар.

    — Зачем ты пускаешь к себе это животное? — заметил Штольц.

    — Чего пускать! — вмешался Захар. — Придет словно в свой дом или в трактир. Рубашку и жилет барские взял, да и поминай как звали! Давеча за фраком пожаловал: «Дай надеть!» Хоть бы вы, батюшка, Андрей Иваныч, уняли его...

    — Не твое дело, Захар. Поди к себе! — строго заметил Обломов.

    — Дай мне лист почтовой бумаги, — спросил Штольц, — записку написать.

    — Захар, дай бумаги: вон Андрею Иванычу нужно... — сказал Обломов.

    — Ведь нет ее! Давеча искали, — отозвался из передней Захар и даже не пришел в комнату.

    — Клочок какой-нибудь дай! — приставал Штольц.

    Обломов поискал на столе: и клочка не было.

    — Ну дай хоть визитную карточку.

    — Давно их нет у меня, визитных-то карточек, — сказал Обломов.

    — Что это с тобой? — с иронией возразил Штольц. — А собираешься дело делать, план пишешь. Скажи, пожалуйста, ходишь ли ты куда-нибудь, где бываешь? С кем видишься?

    — Да где бываю! Мало где бываю, всё дома сижу: вот план-то тревожит меня, а тут еще квартира... Спасибо, Тарантьев хотел постараться, приискать...

    — Бывает ли кто-нибудь у тебя?

    — Бывает... вот Тарантьев, еще Алексеев. Давеча доктор зашел... Пенкин был, Судьбинский, Волков...

    — Я у тебя и книг не вижу, — сказал Штольц.

    — Вот книга! — заметил Обломов, указав на лежавшую на столе книгу.

    — Что такое? — спросил Штольц, посмотрев книгу. — «Путешествие в Африку». И страница, на которой ты остановился, заплесневела. Ни газеты не видать... Читаешь ли ты газеты?

    — Нет, печать мелка, портит глаза... и нет надобности: если есть что-нибудь новое, целый день со всех сторон только и слышишь об этом.

    — Помилуй, Илья! — сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный взгляд. — Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.

    — Правда, Андрей, как ком, — печально отозвался Обломов.

    — Нет, это только ответ на твои слова; я не оправдываюсь, — со вздохом заметил Обломов.

    — Надо же выйти из этого сна.

    — Пробовал прежде, не удалось, а теперь... зачем? Ничто не вызывает, душа не рвется, ум спит покойно! — с едва заметною горечью заключил он. — Полно об этом... Скажи лучше, откуда ты теперь?

    — Из Киева. Недели через две поеду за границу. Поезжай и ты...

    — Хорошо; пожалуй... — решил Обломов.

    — Так садись, пиши просьбу, завтра и подашь...

    — Вот уж и завтра! — начал Обломов, спохватившись. — Какая у них торопливость, точно гонит кто-нибудь! Подумаем, поговорим, а там что Бог даст! Вот разве сначала в деревню, а за границу... после...

    — Отчего же после? Ведь доктор велел? Ты сбрось с себя прежде жир, тяжесть тела, тогда отлетит и сон души. Нужна и телесная, и душевная гимнастика.

    — Нет, Андрей, всё это меня утомит: здоровье-то плохо у меня. Нет, уж ты лучше оставь меня, поезжай себе один...

    Штольц поглядел на лежащего Обломова, Обломов поглядел на него.

    Штольц покачал головой, а Обломов вздохнул.

    — Тебе, кажется, и жить-то лень? — спросил Штольц.

    — А что, ведь и то правда: лень, Андрей.

    Андрей ворочал в голове вопрос, чем бы задеть его за живое и где у него живое, между тем молча разглядывал его и вдруг засмеялся.

    — Что это на тебе один чулок нитяный, а другой бумажный? — вдруг заметил он, показывая на ноги Обломова. — Да и рубашка наизнанку надета?

    Обломов поглядел на ноги, потом на рубашку.

    — В самом деле, — смутясь, сознался он. — Этот Захар в наказанье мне послан! Ты не поверишь, как я измучился с ним! Спорит, грубиянит, а дела не спрашивай!

    — Ах, Илья, Илья! — сказал Штольц. — Нет, я тебя не оставлю так. Через неделю ты не узнаешь себя. Ужо вечером я сообщу тебе подробный план о том, что я намерен делать с собой и с тобой, а теперь одевайся. Постой, я встряхну тебя. Захар! — закричал он. — Одеваться Илье Ильичу!

    — Куда, помилуй, что ты? Сейчас придет Тарантьев с Алексеевым обедать. Потом хотели было...

    — Захар, — говорил, не слушая его, Штольц, — давай ему одеваться.

    — Как? У тебя не чищены сапоги до пяти часов?

    — Чищены-то они чищены, еще на той неделе, да барин не выходил, так опять потускнели...

    — Ну давай как есть. Мой чемодан внеси в гостиную; я у вас остановлюсь. Я сейчас оденусь, и ты будь готов, Илья. Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем дома в два-три, и...

    — Да ты того... как же это вдруг... постой... дай подумать... ведь я не брит...

    — Нечего думать да затылок чесать... Дорогой обреешься: я тебя завезу.

    — В какие дома мы еще поедем? — горестно воскликнул Обломов. — К незнакомым? Что выдумал! Я пойду лучше к Ивану Герасимовичу; дня три не был.

    — Кто это Иван Герасимыч? — Что служил прежде со мной...

    — А! Этот седой экзекутор: что ты там нашел? Что за страсть убивать время с этим болваном!

    — Как ты иногда резко отзываешься о людях, Андрей, так Бог тебя знает. А ведь это хороший человек: только что не в голландских рубашках ходит...

    — Что ты у него делаешь? О чем с ним говоришь? — спросил Штольц.

    — У него, знаешь, как-то привольно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие: уйдешь с головой, и не видать человека. Окна совсем закрыты плющами да кактусами, канареек больше дюжины, три собаки, такие добрые! Закуска со стола не сходит. Гравюры всё изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя есть человек... конечно, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и думать, зато нехитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя заглаза!

    — Что ж вы делаете?

    — Что? Вот я приду, сядем друг против друга на диваны, с ногами; он курит...

    — Ну а ты?

    — Я тоже курю, слушаю, как канарейки трещат. Потом Марфа принесет самовар.

    — Тарантьев, Иван Герасимыч! — говорил Штольц, пожимая плечами. — Ну, одевайся скорей, — торопил он. — А Тарантьеву скажи, как придет, — прибавил он, обращаясь к Захару, — что мы дома не обедаем, и что Илья Ильич всё лето не будет дома обедать, а осенью у него много будет дела, и что видеться с ним не удастся...

    — Скажу, не забуду, всё скажу, — отозвался Захар, — а с обедом как прикажете?

    — Съешь его с кем-нибудь на здоровье.

    — Слушаю, сударь.

    Захар с нечищенным сапогом, как с каким-нибудь блюдом, готовясь надевать и ожидая, когда барин кончит застегиванье груди.

    — Да куда это? Да зачем? — с тоской говорил Обломов. — Чего я там не видал? Отстал я, не хочется...

    — Скорей, скорей! — торопил Штольц.

    Часть 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    Часть 4: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    Примечания
    Рукописные редакции
    Раздел сайта: