|
ПРИМЕЧАНИЯ
ОБЛОМОВ
10
Инсценировки романа
Обзор драматизаций романа «Обломов» приводит к выводу о том, что каждая новая современная постановка (в отличие от достаточно однородного восприятия романа театром XIX в.) предлагает наряду с собственной интерпретацией текста романа активный диалог с предыдущими сценическими версиями, значительно усложняя тем самым культурно-историческое бытование гончаровских героев и сюжета.
Первые попытки инсценирования «Обломова» приходятся на конец XIX — начало XX в. Трудности, связанные с «непереводимостью» эпического произведения на язык театра, почти не беспокоили создателей многочисленных оставшихся невоплощенными сценариев романа — рукописных658 и опубликованных.659 Принцип инсценизации сводился к переработке прозы на диалогический лад и не претендовал на передачу всей сложности идейно-художественной структуры произведения. Отбор сцен из романа производился с оглядкой на установившиеся сценические стереотипы, основным «нелитературным» фактором при этом отборе было наличие актеров на точное амплуа. Обломов, например, определялся в то время как «смесь типов добродушного и мягко-забитого (темперамент — сангвинический)», Мухояров — как «тип лицемерный», Захар — как «меланхолик, смесь разных типов, с преобладанием честолюбивого», Тарантьев — как «холерик, тип злостно-забитый» и т. д.660 В соответствии с существующими представлениями о театральности за рамками сцены неизбежно оставались «Сон Обломова», сцена в театре, лодочная прогулка по Неве и некоторые другие «неудобные» для постановки эпизоды.
Значительно варьировался список гостей, посещающих героя в части первой романа, в некоторых случаях он ограничивался одним только Тарантьевым, который сохранялся ради обеспечения последующей «мещанской» интриги на Выборгской стороне. Самым обширным сокращениям подвергалась часть четвертая романа: с удивительным единодушием инсценировщики игнорировали содержание глав, повествующих о любви Ольги и Штольца. Последний, как правило, появлялся на сцене лишь дважды: первый раз для того, чтобы познакомить Обломова с семьей Ильинских и второй раз (уже в финале) для того, чтобы выслушать рассказ Ильи Ильича о его новой семье.
Предпринятые купюры компенсировались за счет вставок жанровых сцен из жизни прислуги, в которых выводились хорошо знакомые зрителю комические типы. Кроме развлекательной функции «житейские сцены» несли смысловую нагрузку: с одной стороны, они являлись своеобразным, призванным насмешить публику комментарием к основному действию, с другой — предоставляли возможность сжатого изложения пространных эпизодов. Так, в пьесе Бахарева,661 где царит всеобщая влюбленность (няня Василиса Ивановна влюблена в кучера Никиту Парамоновича, Катя в кондитера из города, Захар в Анисью), сцена, в которой Обломов признается Ольге в любви, не показывалась, а рассказывалась (с соответствующими замечаниями) горничной Ильинских Катей своей подруге. Она же, став невольным свидетелем объяснения между господами в парке, произносила резюме, снижавшее смысл этой во многом ключевой для романа сцены до водевильной ситуации: «Место, что ли, здесь такое, что все влюбляются <...>?».662 Корректно изложенный в романе эпизод с нервическим припадком Ольги («душный вечер в саду»), за которым в пьесе незамедлительно следовало предложение Обломовым руки и сердца, в целях акцентирования истинной подоплеки случившейся с героиней истерики демонстрировался на фоне ночного отсутствия убежавшей на свидание к кондитеру Кати и т. д. В пьесе Владиславлева663 вставные сцены, повествующие о несчастной любви бедной горничной к наглому и безжалостному «енеральскому» кучеру (девушка ждет от него ребенка), были призваны иллюстрировать суть отношений между Обломовым и Ольгой: по мнению этого автора, жизнь скомпрометированной в свете героини была безвозвратно загублена. В пьесе А. Ф. Сверчевского наблюдающий за Захаром и Анисьей Обломов произносил реплики, мотивирующие будущую развязку собственных отношений с Ольгой: «Эх, Захар, Захар! Женился, а не переменился!» — или: «Что это, Захар? Опять война и разбитая посуда! И зачем ты только женился? Все такой же, только Анисью мучишь <...>. Я не упрекаю: говорю только, что и тебе, и Анисье раньше лучше было, пока не женился»,664 которые либо отсутствовали в тексте романа, либо принадлежали там авторской речи.
от умеренной модернизации гончаровской лексики до создания нового текста на гончаровский сюжет. Последнее часто приводило к заметному снижению уровня произведения, так как звучащие со сцены реплики, будучи речевой характеристикой персонажей, зачастую отличались чрезмерной социальной окрашенностью и изобиловали вульгаризмами («взбрызнем», «канашка», «рубанем»). У А. Владиславлева обращенная к Пенкину реплика Обломова, например, звучала так: «А по-вашему лучше изобразить, как „Ванька Таньку полюбил”, да чтоб от этого Ваньки дух пошел, да подпустить такой психологии, чтоб после нее три дня есть нельзя было. Это, по-вашему, литература?»,665 а рассуждения тетки Ольги М. М. Ильинской выглядели следующим образом: «Ох, трудно в наше время девушку пристроить. Мужчины всё какие-то вялые, пресыщенные, идут в силки, а сами оглядываются. Плоха у меня надежда на Штольца, про Обломова и говорить нечего, один только Волков выручить может»666 и т. д.
Метод работы с текстом «Обломова» определялся поставленной инсценировщиком задачей, и в случае, когда целью являлось создание «крепкой» фабульной пьесы, потери были особенно велики (примером такого подхода являются уже упоминавшиеся пьесы А. Владиславлева и Н. Бахарева). Драматургам, сознававшим необходимость «сохранения слова Гончарова», приходилось идти на создание ослабленных фабульных форм, таких как «сцены», «картины к роману», «драматическая характеристика». Основные причины такого подхода перечислялись в предисловии к пьесе В. К. Божовского «Я знаю, — писал он, — мне скажут, что „Обломов” слишком роман, а потому в самой основе своей не годится для драматической переделки, что в нем нет действия, а следовательно и сценического движения, отчего пьеса как драматическое произведение не имеет главных своих элементов, представляя из себя скорее ряд картин, чем связную цельную драму. <...> Это и заставило меня сделать из „Обломова” не драму, не комедию, даже не драматические картины, а именно „драматическую характеристику”, к которой требования собственно драмы могут быть предъявлены лишь относительно, но в которой, вместе с тем, отдельные действия и картины тесно связаны единством душевной драмы и строгой последовательностью ее развития».667 Несмотря на стремление в ущерб действию дословно следовать Гончарову, пьеса Божовского принципиально не выделялась в общем ряду инсценировок, так как подобная скрупулезность распространялась лишь на извлеченные из романа диалоги, эпический материал «Обломова» по-прежнему оставался нереализованным.
Иногда возможность буквального соблюдения текста Гончарова достигалась постановщиком не за счет пьесы (ослабление фабулы), а с помощью ограничения темы и объема романа — в таких случаях задача сводилась к осмеянию обломовщины, а отобранный материал исчерпывался частью первой «Обломова» (прием использовался в пьесах И. П. Кузнецова и А. Ф. Сверчевского; последний допускал исполнение пролога своей пьесы в качестве самостоятельного произведения668).
Сценические версии романа «Обломов» конца XIX — начала XX в. являются дополнительным штрихом к истории его читательского восприятия. «Переделки для сцены» ориентировались на самый широкий зрительский круг и, приспосабливаясь к существующим вкусам, отражали тем самым наиболее распространенные мнения о романе и его героях. Выше уже упоминалось об умалении роли Штольца в судьбе Ольги Ильинской. Сходным образом инсценировщики были едины в негативном освещении роли Агафьи Матвеевны в жизни Ильи Ильича. Событийно связанный с Пшеницыной материал не подвергался обширным сокращениям, однако существование в доме на Выборгской стороне, поданное грубым, непоэтичным образом, неопровержимо свидетельствовало о нравственном падении героя, косвенной виновницей и олицетворением которого была она. Глубина открывшейся Обломову социальной «бездны» убедительно обосновывалась всеми возможными театральными средствами — ремарками к действию, описанием костюмов, декорацией, текстом.
Образ Ольги Ильинской, напротив, всячески укрупнялся. В принадлежавший ей текст активно вводились несобственно-прямая речь (например: «О л ь г а: Возвратить человека к жизни — сколько славы доктору, когда он спасет безнадежно больного! А спасти нравственно погибающий ум, душу? (вздрагивает от гордого, радостного трепета). Это урок, назначенный мне свыше! И вдруг все это должно кончиться!»669) и реплики других персонажей;670 это увеличивало его объем.
Иногда интерпретация образа Ольги требовала активных литературных реминисценций. В пьесе А. Владиславлева, например, характер и судьба Ольги прямо соотнесены с пушкинским образом Татьяны (рассказ Ольги о сне, в котором явился ей медведь (подхватил, «поносил и бросил»), вставная сцена в спальне (разговор с няней), а также книга, которую в продолжение действия читает героиня (роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»)).
***
Ф. Прошинской.671 Спектакль был поставлен С.-Петербургским Василеостровским театром в начале сезона 1909/1910 гг. Рецензенты писали: «В воскресенье, 15 ноября, в Василеостровском театре была поставлена переделка г-жи Прошинской из романа Гончарова „Обломов”. Переделка оказалась весьма удачной <...>. Артисты играли с подъемом. Очень недурным Обломовым явился г. Бурьянов, особенно в первом акте артист играл с деталями и с чувством меры. Прекрасно справилась с ролью Ольги г-жа Байкова, особенно удались ей драматические сцены. Очень типичны были г. Ромашков в роли Тарантьева и г-жа Берг в роли Агафьи Матвеевны. Недурным Штольцем оказался г. Чарский. Г-ну режиссеру следует сократить 3-й акт, от этого выиграет комизм Обломова и Захара».672
Несмотря на некоторые дописки673 и перестановки, пьеса Прошинской воспроизводила фабулу романа с наибольшей степенью приближения, являясь, в частности, первым сценарием, включавшим в себя сцену объяснения Ольги и Штольца (глава IV части четвертой романа / карт. 1, д. IV пьесы). Небольшие сокращения, которые были предприняты драматургом в сценах, повествующих о любви Обломова и Ольги (главы X—XI части второй / карт. 1—2, д. II), восстанавливали утраченное в предшествующих инсценировках равновесие между основными сюжетными линиями романа, чем достигалась и существенная для авторской позиции Гончарова равноценность в обрисовке главных действующих лиц. В стилистическом отношении драматурга отличало последовательное стремление к упрощению гончаровских синтаксических конструкций, отказ от речевой индивидуализации персонажей в пользу более нейтрального варианта литературного языка и замена устаревшей лексики на современную.
Следующий спектакль по роману Гончарова был поставлен в совсем другую эпоху. Пьеса «Обломки Обломова»,674 Ф. Тименсом для Ленинградского ансамбля художественной пропаганды при Доме культуры 1-й Пятилетки, шла на сцене в середине 1930-х гг. В ней впервые обыгрывались возможности гончаровского сюжета в «чужой» культурно-исторической среде. По замыслу драматурга, Захар и погнавшийся за ним Обломов вываливались из книги и оказывались на сцене Дома культуры675 в 1933 г., после чего действие пьесы, выстроен ное на границе между реальностью и литературой, развивалось одновременно по двум направлениям: на сцене попеременно демонстрировались приключения Обломова и Захара «в жизни» и цепь предполагаемых после исчезновения главного героя событий «в книге».
«интересным опытом переработки классики для специфических возможностей пропагандистского передвижного театра автор и постановщик (т. Боганов) не смогли преодолеть многообразия самого материала».676 Авторы спектакля не стремились к созданию инсценировки романа, поэтому утративший все свои психологические характеристики образ Ильи Ильича Обломова целиком сливался с доминантным признаком обломовщины, превращаясь из человека в знак. «Илья Ильич — это не образ живого человека, с какими-то ему одному свойственными особенностями», а «театральная маска, наделенная всеми характерными чертами, свойственными обломовщине», — писали о нем газеты.677
В противовес такому подходу в 1935 г. из печати вышли сразу два сценария,678 воспроизведению диалогов романа.
Пьеса Н. Б. Лойтера ограничивалась материалом частей первой — третьей романа. Ее главной темой являлась душевная драма не сладившего с жизнью героя, поэтому особое внимание уделялось лирической (Обломов — Ольга) и этико-философской (Обломов — Штольц) сюжетным линиям, а жанр пьесы определялся как трагикомедия. Пьеса С. Азанчевского и А. Розена отличалась более полным охватом материала — границы действия в ней в целом совпадали с сюжетом Гончарова. Однако отбор сцен из романа производился с учетом их релевантности к образу главного героя — материал, направленный на описание и характеристику прочих персонажей, отбрасывался. Сокращениям подверглась даже история любви Обломова, до сих пор наиболее тщательно воспроизводимая на сцене (в пьесе отсутствовали события глав V—VII части второй романа, характеризовавшие по большей мере не Обломова, а Ольгу). Необходимые по ходу пьесы эпизоды без участия Обломова (действующими лицами которых являлись Захар, Анисья, Тарантьев, Мухояров, кучер, дворник, лакей) подавались драматургом в качестве вытесненных за рамки «большого» действия интермедий. Несмотря на активное распространение сценариев Лойтера, Азанчевского и Розена через Центральное управление по распространению драматической продукции (Цедрам), предпринявшее их переиздание уже в следующем 1936 г., пьесы не нашли своего постановщика, оставшись сценически невоплощенными.
Последним опубликованным сценарием по роману И. А. Гончарова является сценическая композиция М. Д. Волобринского и Р. М. Рубинштейн,679 написанная ими для Ленинградского государственного театра им. Ленинского комсомола в 1957 г.
Премьера (в постановке эстонского режиссера А. Б. Винера) состоялась на сцене Ленинградского театра им. Ленинского комсомола 12—13 июля 1958 г. Роли исполняли: Обломов — О. Басилашвили, Штольц — Г. Гай, Ольга — Т. Доронина, Пшеницына — А. Лузина, Захар — П. Лобанов, Тарантьев — А. Хлопотов, Мухояров — И. Селянин.680 И. Ленина.681 В одном из номеров «Театрального Ленинграда» по этому поводу сообщалось: «Постановка инсценировки романа (авторы М. Д. Волобринский и Р. М. Рубинштейн) осуществляется в Ленинграде впервые. Постановщик спектакля народный артист Эстонской ССР и заслуженный артист РСФСР А. Б. Винер говорит: „В. И. Ленин в одном из своих докладов дал гениальное определение обломовщины. <...> Эти слова В. И. Ленина — эпиграф нашего спектакля, определяющий его главную мысль.
Мы живем в чудесное время <...>. И все же остатки обломовщины в виде равнодушия к окружающим, слабости характера, лени и апатии нет-нет да и проявятся в нашей среде.
Мы хотим, чтобы спектакль <...> будил к деянию тех, кто все еще спит, несмотря на великие дела современности”».682
В том же году С. Ф. Владычанский поставил «Обломова» на сцене Новосибирского ТЮЗа. Благодаря телевидению спектакль получил достаточно широкий резонанс: он «несколько раз игрался на телестудиях Сибири», а во время гастролей театра в Ярославле был показан и по московскому телевидению. По свидетельству артиста, исполнившего главную роль, «Владычанский решал спектакль как социально-психологическую драму».683
г. на основе сценария Волобринского и Рубинштейн 3-м творческим объединением Ленинградской студии телевидения была осуществлена телепостановка «Обломов» (режиссер А. Белинский, оператор Никаноров, редактор Ефременко; в ролях: Обломов — О. Басилашвили, Ольга — Е. Немченко, Пшеницына — Т. Алешина, Тарантьев — П. Панков, Мухояров — А. Гаричев).684 Режиссер-постановщик (ныне академик Российского телевидения А. А. Белинский, по мнению которого «ни в кино, ни в театре нельзя воплощать литературные произведения с меньшим количеством потерь, чем на телевидении»685) предлагал версию, в соответствии с которой «Обломов» оказывался «очень драматической, психологической историей гибели интересного человека, бессильного бороться с ужасом окружающего его мира».686 Самое большое впечатление в этой постановке произвел сыгранный О. Басилашвили Обломов («...невозможно теперь представить себе иного Обломова, так тонко, так всеобъемлюще показал артист истинную суть этого образа...»687); в качестве удачных актерских работ отмечались роли Пшеницыной (Т. Алешина) и Мухоярова (А. Гаричев).
«Обломов», поставленный в 1969 г. Московским драматическим театром им. А. С. Пушкина (инсценировка А. Окунчикова,688 режиссер О. Ремез, художник В. Шапорин; в ролях: Обломов — Р. Вильдан, Штольц — Ю. Стромов, Ольга — Н. Попова, Пшеницына — М. Кузнецова, Захар — В. Машков, Алексеев — Ю. Фомичев, Волков — В. Сафронов, Пенкин — А. Чернов, Тарантьев — А. Локтев, Мухояров — Н. Прокопович).689 Спектакль порывал с традицией прочтения «Обломова» как социально-психологической драмы, установившейся на советской сцене в предшествующие годы. Важным отличием этой постановки от предыдущих стало применение нового сценического языка, решительно реализующего внутренний потенциал романа Гончарова с позиций «режиссерского» театра. По замыслу постановщика, спектаклю требовалось «„пространство трагедии”. И не просто трагедии, но трагедии , трагедии о русском Гамлете, выбирающем из двух возможностей человеческого существования («быть или не быть») небытие».690 Шапориным двухуровневая сценическая установка, обладающая и предельной функциональностью, и высокой символической насыщенностью,691 а на роль Обломова был утвержден «молодой, высокий, тощий» Р. Вильдан, чей облик непримиримо расходился «с привычным представлением о пухлом барине».692
В спектакль Московского драматического театра им. Пушкина был впервые включен «Сон Обломова»;693 критики писали об этом: «С блеском проводится сцена знаменитого „сна Обломова”. Трудно было воспроизвести этот сон на сцене. Творческая фантазия режиссера нашла обходные, чисто театральные пути. В сне Обломова совместились три плана: детство (папенька, маменька, неумение надевать чулки, приведшее к неумению жить), затем повергавшие его в панический ужас россказни теток, лакеев о его женитьбе на Ольге и, наконец, сама свадьба».694 Включение в «Сон Обломова» венчального обряда с Ольгой — Агафьей стало возможным после перестановки сцены, предпринятой режиссером по принципиальным соображениям (по мнению О. Ремеза, сцена сна являлась кульминацией спектакля и должна была происходить «не в спокойной первой части книги, а во время болезни в главе XII третьей части»695«тема жизни»), которую исполняла Ольга, и колыбельная («тема сна и смерти»),696 которую исполняла Агафья Матвеевна Пшеницына.
Поставленная режиссером цель («не повторение „Обломова”, а его пересоздание»697) не могла не вызвать разногласий как среди зрителей, так и между театральными критиками. Постановка оставляла «впечатление дискуссионности»698 и наряду с положительными откликами критиков вызвала и не слишком сочувственные высказывания: «...режиссер О. Ремез и художник В. Шапорин не нашли созвучного роману художественного образа спектакля, не создали родственной жизненной среды для сценического пребывания его персонажей <...> из инсценировки романа театром решительно вычеркнут быт: пренебрежение к быту стало ныне модным. <...> Спектакль воспринимается как серия живых иллюстраций к роману. <...> они далеко не исчерпывают глубокой сути его содержания».699
г. на студии Мосфильм была снята кинокартина «Несколько дней из жизни И. И. Обломова» (сценарий А. Адабашьяна и Н. Михалкова, режиссер Н. Михалков, оператор П. Лебешев, художники А. Адабашьян и А. Самулекин, композитор Э. Артемьев; в ролях: Обломов — О. Табаков, Штольц — Ю. Богатырев, Ольга — Е. Соловей, Захар — А. Попов, мать — Е. Глушенко, отец — Е. Стеблов, Алексеев — А. Леонтьев, барон — Г. Стриженов, тетка — Т. Пельтцер), которая, восполняя пробелы в изображении родственно-бытовой среды персонажей, тем не менее подтверждала наметившуюся в обществе тенденцию к переосмыслению стереотипных моделей интерпретации классики. В фильме, сверхзадачей которого являлась реабилитация этических ценностей главного героя, использовался (с сокращениями и дописками) материал частей первой — третьей романа. Действие протекало на фоне широких русских пейзажей и жанровых картин из помещичье-дворянского патриархального быта.
В условиях регламентированной советской действительности, где в числе прочего категорически запрещалась ностальгия по прошлому, михалковская трактовка «Обломова» отвечала давно назревшим зрительским ожиданиям. Картина не оставила равнодушных и сразу по выходе вызвала полемику в прессе;700 о ней писали: «„Обломов” воскресил — спустя десятилетие после „Дворянского гнезда” А. Михалкова-Кончаловского — споры, связанные с феноменом „неопочвенничества”. Сам Михалков со свойственным ему артистизмом разыграл роль новообращенного и столь энергично провозглашал свою зависимость от книги Ю. Лощица о Гончарове в <серии> „Жизнь замечательных людей”, что ему поверили. Между тем фильм Михалкова — отнюдь не вольная экранизация романа Гончарова, а пристальная и пристрастная полемика с его прочтениями <...> ведь если бы не неоконсервативный контекст, освящающий патриархальное бытие как бытие природное, органическое, и не явный афронт Добролюбову, то картина просто бы оказалась без полемического адреса».701
Оправдание Обломова в фильме Н. Михалкова («Обломов остается в фильме <...> носителем парадоксального, неполного идеала»702) достигалось не только посредством купирования гончаровского сюжета, из которого изымались нелестные для главного героя события в доме на Выборгской стороне, но и с помощью укрупнения гончаровского противопоставления Обломова Штольцу до степени антагонизма. Программно-положительный герой Гончарова интерпретировался здесь как европейски образованный, но морально не оформившийся персонаж, как человек «без корней», сыгравший не созидательную (как в романе), а деструктивную роль в жизни Обломова (в сущности, антигерой). «После появления книги И. А. Гончарова в лексический состав русского языка вошло слово „обломовщина”, слово „штольцевщина” пополнило нашу речь только после киноленты Н. Михалкова»,703 — писали критики. Фильм Н. Михалкова, показанный во многих странах мира, получил широкую известность и высокую международную оценку: в 1980 г. на кинофестивале в Оксфорде (Англия) картина была награждена призом «Золотой Оскар» за лучшую режиссуру.
В 1992 г. по мотивам романа Гончарова был создан мюзикл «Романсы с Обломовым» (сценарий и музыка М. Розовского, стихи Е. Баратынского и Ю. Ряшенцева704«У Никитских ворот» (режиссер М. Розовский; Москва) и Академическим театром драмы им. А. С. Пушкина (режиссер В. Голуб; С.-Петербург). Роль Обломова в Москве исполнял О. Вавилов, в Петербурге — М. Долгинин.
«Из всех действующих лиц драматург Розовский оставил только четверых: героя, Штольца, Ольгу и Захара»;705 сохранив «лучшие романные монологи» и отказавшись «от лишних связок, слов и сравнений», он создал «крепкий, профессионально сработанный моноспектакль»,706 который, в силу своей необычности, встретил весьма настороженный прием как у публики, так и у профессионалов. О нем писали: «При общей растянутости действия противоречивость замысла вылезает наружу, перестаешь понимать природу жанра „Романсов с Обломовым”. Спектакль, начавшийся с отпевания Обломова, как будто бы тяготеет к социальной драме. Нам доказывают пользу принципиального аполитизма, невмешательства в глупую и вредную суету жизни. Об этом программная песня Обломова „Халат живет вдали от зла”. Затем драма оборачивается фарсом с клоунадой Захара, который в валенках забирается на барскую постель и барина с нее спихивает. Развернутая сцена под развязный куплетец „Вот ползает серьезный клоп” венчает эту линию постановки. К сожалению, фарс нас не очень забавляет, и мы рады плавному перетеканию „Обломова” в „Женитьбу”, где Штольцу достается роль Кочкарева, а Обломову — Подколесина <...> зритель в первом действии потихоньку тоскует <...> и пробуждается лишь в момент появления эмансипированной боевой особы, зовущейся по роману Ольгой <...>. Узревшему глубочайшее декольте этой девушки становится ясно: тратить время на ритуал ухаживания ей недосуг. И верно, для укрепления знакомства барышня забирается к молодому человеку на колени якобы выдавить ячмень».707 В версии Розовского деформировалась сама суть обломовского характера, так как его герой размышлял о препятствиях к браку с Ольгой уже после ночи любви.
Роман Гончарова был вновь инсценирован в 1999 г. Название поставленного С.-Петербургским театром «Русская антреприза им. Андрея Миронова» спектакля: «Обломов. Сказание в 3-х действиях по одноименному роману И. А. Гончарова» — сопровождалось дополнительным, ориентирующим на фольклорную интерпретацию подзаголовком: «Былина о сыне земли русской. Сказание об одинокой русской душе, навсегда уснувшей, но явившей миру светлый сон о безнадежном счастье на кисельных берегах и молочных реках России». Избранный автором и постановщиком спектакля В. Фурманом жанр определялся при этом как «сценическая романа».
В постановке была исчерпывающе представлена фабула романа, здесь впервые были сыграны сцены свидания в Летнем саду и лодочная прогулка по Неве. Предпринятые сокращения относились к сюжетной линии Ольга — Штольц, второстепенные персонажи (гости, посещающие Обломова в части первой романа, М. М. Ильинская, барон Лангваген, Анисья) из действия изымались. Спектакль шел без перемены декораций, так как созданная художником О. Молчановым трехъярусная сценическая установка обладала исключительной функциональностью. Роли исполняли: Обломов — А. Чевычелов, Захар — Л. Неведомский, Штольц — С. Русскин, Ольга — Н. Попова, Пшеницына — О. Самошина, Тарантьев — С. Паршин, Мухояров — А. Худолеев, няня — З. Буряк, крестьяне — Д. Исаев, Д. Буцкий, Андрюша Обломов — Д. Клименков.
«Фольклоризация» романа Гончарова в редакции В. Фурмана состояла главным образом в разворачивании былинных мотивов из главы «Сон Обломова», обрамляющих канонический сюжет основного действия, и введении в действие сквозных драматических эпизодов, связанных с обрядностью народного календарного цикла: «Так возникают в спектакле персонажи — Няня (Зоя Буряк) и два мужика-скомороха (Денис Буцкий и Дмитрий Исаев), своеобразные слуги просцениума и интерпретаторы событий: они и об опасности предупредят, и о быстротечности времени напомнят, и Илью Ильича пожурят».708 Обрядово-календарная поэзия (консультантом по фольклору выступил И. Иванов) привлекалась для создания на сцене особого состояния раз и навсегда установленного, «неподвижного» времени, как нельзя лучше соответствующего мироощущению Обломова и обломовцев. Существенно важным компонентом спектакля оказалось также гончаровское сопоставление четырех времен года и четырех возрастов жизни (глава II части второй), которое неожиданно приобретало здесь формообразующий статус: будучи одним из условий действия, оно не только определяло композицию спектакля, но и убедительно обосновывало неизбежность возрождения героя после смерти (зимы).709 Чевычеловым Обломов был очень красив и очень инфантилен, его антагонист Штольц интерпретировался создателями спектакля как отрицательный персонаж с отталкивающей демонической наружностью и иностранным акцентом.
***
Представители зарубежного театра впервые обратились к тексту романа в 1963 г. Комедия М. Кювелье «Oblomov»,710 впервые показанная в рамках конкурса молодых французских театров (11—27 июля 1963 г.; Париж), была затем поставлена в театре-студии на Елисейских полях и выдержала до 100 представлений. В пьесе использовался материал частей первой — третьей романа, роли исполняли: Обломов — М. Кювелье, Штольц — Р. Жаке, Захар — М. Шампель, Ольга — Т. Кантен, хозяйка (Пшеницына) — О. Барруа.711 Постановка имела несомненный успех, вследствие чего широко освещалась парижскими газетами.712 Избранный режиссером и сценаристом жанр пьесы (комедия) во многом приближался к той ее разновидности, которая имела наиболее богатую традицию в национальной драматургии, — к комедии характеров.
713 а характер Обломова постоянно сопоставлялся с характером главного героя из знаменитого «Мизантропа». Одна из статей так и называлась: «Альцест, который принял бы решение спать».714
Отечественным откликом на это событие стала статья в журнале «Театр», автор которой писал: «До 1963 года знаменитый герой Гончарова Обломов был известен во Франции лишь специалистам в области русского языка и литературы. <...> Но в этом году постановка „Обломова” на французской сцене стала „гвоздем” сезона. Не только „весь Париж”, т. е. так называемая избранная „элита”, упивается сейчас свежим словечком „обломовщина”. Слово это, так же как имена Обломова и Гончарова, стало известно всем французам.
Пьесу по мотивам романа Гончарова написал и поставил в студии на Елисейских полях молодой актер, сценарист и режиссер Марсель Кювелье. <...> несмотря на неизбежные сокращения и неточности, Марсель Кювелье, сам играющий Обломова, создал спектакль честный и самого высокого качества».715
В отличие от французской постановки спектакль «Oblomoff, portrait of Russian gentleman», поставленный в Лондоне в следующем 1964 г., получил негативную оценку советской прессы. В статье «Модернизированный „Обломов”» говорилось: «Одевание, раздевание, медленное, нарочито подчеркнутое обыгрывание всех деталей туалета. Что это? Выступление новой дивы мюзик-холла? Или демонстрация ультрамодных фасонов нижнего белья? Нет, это пьеса по роману Гончарова „Обломов”, сценарий для которой написал и „по-своему осмыслил” Рикардо Арагно <...>. Лежание в постели, обжорство, жалостливые разговоры с самим собой (сценарист не смог сохранить мастерски написанные диалоги Обломова и Захара и заменил их монологами, идущими параллельно) — к этому, в сущности, сводится вся пьеса. Примитивная жизнь примитивного существа, которого и человеком-то не назовешь, — таким представил Рикардо Арагно Обломова английскому зрителю. <...> Незадачливый сценарист не пожелал вникнуть и разобраться, где причина, где следствие, и, кроме того, имел очень смутные представления о России первой половины и середины XIX века. <...> Западный театр и кино нередко <...> кормят зрителя пресловутой „клюквой”, давно уже набившей оскомину».716
г. к «Обломову» обратился известный баварский драматург Ф.-К. Крёц, осуществивший совместно с А. Загерером драматизацию романа Гончарова для Бюхнер-театра (Мюнхен).717 В спектакле, постановщиком которого являлся Загерер, активно использовались технические средства, заменяющие актеров. Их применение являлось результатом прочтения Гончарова с позиций авангардной эстетики, в соответствии с которой действие романа происходило в пограничном между действительностью и мнимостью мире сна: «...схемами являются не только Штольц и Ольга. Мечтатель Обломов тоже нереален (и в этом концепция спектакля окончательно запутывается) — его голос мы слышим с магнитофона, а его изображение бросает на сцену вращающийся проектор. Не только общество есть представление Обломова, но и сам Обломов всего лишь проекция представлений общества о нем. <...> реальным действующим лицом оказывается только слуга Обломова Захар, так как именно он обслуживает магнитофон и проектор, являясь, таким образом, создателем своего господина, а не образом из мира его снов».718 Обобщенный визуально-драматический ряд мюнхенской постановки основывался на безупречном соблюдении диалогов первоисточника в пьесе,719 которая в дополненном и отчасти переработанном Крёцем виде ставилась различными театрами Германии в 1980—1990-х гг. (см. ниже).
К 1968 г. относилось действие кинокартины швейцарского режиссера С. Шредера «О, как Обломов!», демонстрировавшейся в одной из внеконкурсных программ Каннского фестиваля 1982 г. Фильм Шредера не являлся экранизацией романа. Заимствование ограничивалось применением гончаровского мотива «лежания на диване», взятого создателями фильма в качестве сюжетообразующей модели, и использованием фамилии гончаровского героя в функции эмблемы в заглавии фильма.720
г. «Обломов» ставился в Швеции (театр «Фриа протеатерн»; Стокгольм) и Германии («Принц-регент-театр»; Мюнхен). Спектакль в постановке главного режиссера «Фриа протеатерн» С. Бёма «вызвал не просто живой интерес, а настоящий взрыв».721 Шведские газеты писали о символической значимости спектакля, осуществленного на пороге 1990-х гг., когда «Восток наконец пробуждается от обломовского сна и принимается за работу».722 Отмечая блистательную игру актерского ансамбля, критики писали также об особой — возможной только при условии хорошего звания классики — «литературной» выверенности инсценировки Бёма: «Стокгольмский театр в равной мере владеет и гротеском, и трагедийными интонациями <...>. Выделяя общечеловеческое в постановке, режиссер и актеры отнюдь не отказались от русских корней произведения. <...> Обломов в исполнении Свена Вольтера — вселенский философ, но сомнения и страдания его души не оторваны от русского фона <...> Карина Лидбум играет Ольгу так, будто никогда в жизни не расставалась с книгами Гончарова и Тургенева. Ну и Оке Линдстрем не смог бы так сыграть Захара, не знай он Толстого и Чехова <...> Штольц в исполнении Томаса Больме также отчетливо узнаваемый персонаж, прошедший по русской словесности».723
Мюнхенский спектакль являлся постановкой уже упоминавшейся пьесы Ф.-К. Крёца, осуществленной ее автором.724 Роли исполняли: Обломов — В. Райнбахер, Штольц — Г. Ром, Захар — Х. Гёбель, Волков — Г. Антхоф, Ольга — О. Григолли. Участниками спектакля являлись также музыканты из инструментального фольклорного ансамбля (аккордеон, балалайка, скрипка). Бездеятельность главного героя расценивалась в этой сценической версии как поступок. По мнению Крёца, «Обломов предпочитал деятельности бездействие не из-за природной лени и не из-за каких-либо социально-политических причин, а потому, что опасался ее непредсказуемых последствий. Он остается лежать в постели из-за обостренного чувства ответственности — чтобы не причинить никому вреда».725 «до» и эпохой «после» НТР. Носителем бездушного технического мировоззрения становился Штольц — «персонаж между профессором Унратом и Йозефом Геббельсом»,726 «генерал от прогресса», «карикатура на современного проповедника „наступления вещей”».727 «Штольц ведет войну против человечности, — писали журналисты, — его деревянная нога, которой он обязан железнодорожной катастрофе, не что иное, как боевая рана. Мы не сомневаемся, что такая война ведет к гибели скорее, чем бездействие Обломова».728 Режиссерская ремарка к действию была более сдержанной, она характеризовала Штольца как «бухгалтерского, брутального и очень немецкого» персонажа.729
В 1990 г. по английскому телевидению был продемонстрирован фильм, главным действующим лицом которого являлся Обломов. Фильм не был экранизацией, его основной задачей являлось исследование политической ситуации в Советском Союзе, поэтому Обломов представлял собою распространенный, по мнению создателей фильма, тип советского политика, предпочитающего удобства собственной сибаритской жизни огорчению и трудностям активной политической деятельности. Действие телефильма происходило на улицах современной Москвы. Роль англоговорящего Обломова исполнил американский актер Дж. Вендт, обращающиеся к Обломову москвичи говорили по-русски.730
г. спектакль «Обломов», осуществленный силами итальянского Театро Стабиле ди Фриули — Венеция — Джулия, был показан в Триесте и Риме. Полемическим адресатом этой постановки являлся хорошо известный в Италии кинофильм Н. Михалкова «Несколько дней из жизни Обломова». Режиссер Ф. Бордон возражал главным образом против идиллического живописания обломовщины. Созданная в его спектакле атмосфера запустения и упадка должна была свидетельствовать об «убожестве жизни главного героя» и «трагедии необретенного смысла жизни».731 Роль Обломова исполнил актер Г. Маури, Захара — Т. Скирцини, Штольца — Дж. Ланца, Ильинской — Л. Феррари, Пшеницыной — Б. Вальморин. «Кроме убедительно решенных образов главных героев, к достоинствам постановки следует отнести выразительную, хотя и традиционную, сценографию С. д’Осмо (кроме одного досадного «ляпсуса» — окна петербургской квартиры героя выходят на большой Кремлевский дворец (!)) и с большим вкусом подобранную музыку», — писали газеты.732
Парижскую постановку «Обломова», осуществленную Д. Питуазе на сцене Центра искусств Бобиньи в 1994 г., также сравнивали с фильмом Н. Михалкова. Русский рецензент писал о частном по своему характеру случае зависимости интерпретации роли Захара Ж. Прива от образа, созданного А. Поповым в киноленте Михалкова;733 «„Несколько дней из жизни Обломова”. Пятнадцать лет назад Никита Михалков, для предупреждения возможных недоразумений, дал своему фильму название, которое подчеркивало неизбежное несоответствие его роману. Доминик Питуазе не прибегает к подобного рода предосторожностям: с самого начала действия он утверждает право на радикальные преобразования, необходимые для перехода от одного эстетического порядка к другому. Он смело выступает против неизбежного разочарования ревностных читателей, не способных отказаться от ностальгии по роману, чтобы открыть для себя театральное действие под названием „Обломов”, и доходит в своем вызове до публикации пьесы,734 «Часы», «Времена года», «Годы»), сложных для сцены, но необходимых для общего замысла драматурга. <...> В результате можно сказать, что Доминик Питуазе и Андре Маркович задумали настоящую сценическую адаптацию. В основном эта адаптация совпадает с уже имеющимися в романе диалогами, но вместе с тем включает в себя и повествовательные пассажи».735 Одним из этапов создания адаптации стала поездка Д. Питуазе в С.-Петербург и посещение отдела рукописей С.-Петербургской государственной театральной библиотеки, где им были просмотрены многие из хранящихся здесь рукописных сценариев конца XIX — начала XX в.
Главной особенностью сценической концепции Питуазе и Марковича являлось то, что действие пьесы постоянно соотносилось с текстом романа, либо воспроизводимым на заднике сцены, либо звучащим в исполнении чтеца: «...сцена — большая, правильной прямоугольной формы — начисто лишена уюта. Уютен один только диванчик-думка. В трех метрах от него — темная синяя чашка с золотым ободком, а в углу у края, вблизи от публики, — рассыпанные листы бумаги, пюпитр и деревянный стул. Над диванчиком — тусклая желтоватая лампа. Пол и низкие, чуть выше человеческого роста, стены затянуты бежево-серым холстом. Все прочее — во мраке. На холщовой стене проступают написанные от руки строчки романа: „В Гороховой улице, в одном из больших домов, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов”. Слова зажглись и погасли, погасла потом и лампочка. И снова зажглась: все осталось как было, прибавились только Обломов да шлепанцы перед диваном».736 Сценографом и художником по костюмам была К.-М. Люмьер, роли в спектакле исполнили: Обломов — Э. Пьер, Штольц — Ж. Прива, Захар — Ж.-П. Дюбуа, Ольга — К. Вуйез, Пшеницына — С. Лаббе, чтец — Н. Россье. В качестве самой удачной актерской работы отмечалась роль Обломова в исполнении Э. Пьера.737 «...он чертовски обаятелен, обаятелен именно как черт. Он рыж, одет во все черное. Его черные лакированные ботинки посверкивают как копытца»),738 что в свою очередь повлияло, по-видимому, на решение этой роли в спектакле театра «Русская антреприза» (см. выше).
В 1995 г. английский режиссер Э. Вайман поставил на сцене лондонского театра «Плезэнс» пьесу начинающего шотландского писателя С. Шарки «Oblomov. A slack Romance». Художественная задача драматурга состояла в сатирическом изображении образа жизни многочисленных эмигрантов в английской столице конца XX в. Единственным напоминанием о романе Гончарова были здесь фамилия главного героя, его русское происхождение и огромный диван, неизбежно сопутствующий эмигранту Обломову во всех перипетиях сюжета.739 Спектакль «Oblomov oder Freund Leidenschaften», шедший в том же году в Штутгарте (Германия), являлся очередной постановкой пьесы Ф.-К. Крёца, осуществленной режиссером К. Лоем на сцене «Театра в депо» (филиал Штутгартского государственного театра).740
В 1996 г. была опубликована сильно измененная, привлекающая техникой модернизации и отчуждения драматическая версия «Обломова» («Oblomows Traum»), написанная Й.-М. Кёрблем.741 «немецкая драма по мотивам и при участии действующих лиц романа», представляла собой многоуровневый, изощренно выстроенный диалог участников, пытающихся выяснить, кто из них кому снится в условиях абсолютной допустимости какого угодно события (вроде убийства Захара и Ольги, временного превращения Тарантьева в собаку и т. п.); проблематика лишь отдаленно соответствовала проблематике романа и включала в себя наиболее обсуждаемые вопросы современности в области политики, социологии, литературы и науки. На протяжении всей пьесы персонажи Кёрбля рассуждали об эксплуатации, депрессии, кризисе идентичности, теории Дарвина, смерти Бога, полетах на Луну, проблемах теоретической физики, гигиене тела и пр.; используемый в речи героев текст Гончарова ощущался как цитата. Пьеса в виде сценического чтения исполнялась в 1996 г. на пробной сцене «Берлинского ансамбля».742
В 1999 г. в рамках С.-Петербургского Международного театрального фестиваля «Балтийский дом» был показан спектакль «Обломов. Пробуждаясь, мы умираем. Фантазия на тему романа И. Гончарова „Обломов”» итальянского театра «Понтедера». Драматургия и постановка спектакля принадлежали Р. Баччи (соратнику и единомышленнику основателя театра Е. Гротовского).
О спектакле писали: «Строго говоря, мы имеем дело с особым видом „монодрамы”, когда все, что видит зритель, суть лишь фантазии главного героя, а если и реальность, то через сознание этого героя пропущенная. В том, как показано в этом спектакле сновидение, чувствуется верность концепции „бедного театра” Е. Гротовского: никаких затемнений, никакого рапида и, уж конечно, никакой „загадочной” музыки. Пластическую партитуру составляют выверенно-легкие, почти балетные движения актеров, звуковую — пропеваемый актерами текст.
И то и другое кажется в спектакле значимым — именно так, как воспринимается нами все происходящее во сне».743
Наиболее характерной чертой этого спектакля являлась абстрагированность происходящего на сцене действия от любого национального (в том числе и русского) контекста. В прочтении Р. Баччи классический роман русской литературы становился универсальной философской притчей о жизни и смерти человека. Главный герой — единственный неподвижный центр в окружающем его мятущемся мире, воплощал в себе последнюю возможность постижения этого мира. Такой подход неизбежно приводил к сокращению числа действующих лиц (Обломов, Ольга, няня, Захар, Штольц — исполнители: Д. Кастальдо, К. Капато, Дж. М. Корбелли, Р. Ловизолло, Ф. Пулео) и редукции темы обломовщины как в бытовом, так и в оценочном ее аспектах: к концу XX в. Обломов освобождался наконец от самого известного своего атрибута.
г. на Югославском Международном театральном фестивале в Ужице был показан еще один спектакль «Обломов» (драматургия и постановка Е. Савина, Крнгорский народный театр).744
За последние десятилетия ясно обозначилась тенденция к эмансипации главного героя Гончарова от породившего его текста. Узнаваемость Обломова настолько высока, что не требует воспроизведения литературного первоисточника, а известность позволяет безболезненно встраиваться в любые культурно-исторические обстоятельства, что означает возможность моделировать новые тексты.745 Все это свидетельствует о вхождении гончаровского героя в общемировую парадигму литературных сверхтипов. И здесь в особенности важно, что первое знакомство зарубежного зрителя (и не всегда — читателя) с Обломовым чаще всего происходит именно в театре.
Сноски
658 А. Ф. С. < Ф.> Обломовщина: Комедия в 4-х действиях, с прологом и эпилогом (по сюжету романа «Обломов» И. А. Гончарова) (1 дек. 1897 г. С.-Петербург); < Бабецкий А. В.> Обломов: Пьеса в 6-ти действиях. Переделана из романа И. А. Гончарова «Обломов» (10 нояб. 1901 г. Харьков); Е. К—ч < П.> Обломов: Пьеса в 4-х действиях, 3-х картинах (по роману Гончарова) (4 мая 1902 г. С.-Петербург); Poor Jorick. <Божовский В. К.> г. С.-Петербург); Обломов: Картины к роману «Обломов» Гончарова в 3-х действиях, 5-ти картинах (17 апр. 1906 г. С.-Петербург); <Бахарев Н.> Обломов, по роману Гончарова. Пьеса в 5-ти действиях, в 8-ми картинах (25 окт. 1911 г. С.-Петербург). Хранятся в Рукописном отделе С.-Петербургской театральной библиотеки (в скобках приведены даты цензурных дозволений к представлению и названия городов, где они были даны).
659 Утро Обломова: Сцены в одном действии. Переделал из романа И. А. Гончарова Ин. Кузнецов-Красноярский, член общества русских драматических писателей. Томск, 1892. См. также ниже, с. 431—432.
660 А. Ф. С. < Ф.> Обломовщина: Комедия в 4-х действиях, с прологом и эпилогом (по сюжету романа «Обломов» И. А. Гончарова) // СПбГТБ. I.XI.1.191. Лица. С. I—IV.
661 Бахарев Н. Обломов, по роману Гончарова: Пьеса в 5-ти действиях, в 8-ми картинах // СПбГТБ. № 50609.
662 Там же. С. 182 (д. 3, карт. 1, явл. 17).
663 А. <Бабецкий А. В.> Обломов: Пьеса в 6-ти действиях. Переделана из романа И. А. Гончарова «Обломов» // СПбГТБ. № 55225.
664 Ф. С. <Сверчевский А. Ф.> «Обломов» И. А. Гончарова). С. 242 (д. 4, сц. 1, явл. 1); с. 188 (д. 3, сц. 1, явл. 3).
665 Владиславлев А. <Бабецкий А. В.> Обломов: Пьеса в 6-ти действиях. Переделана из романа И. А. Гончарова «Обломов». Без паг. (д. 1, явл. 5).
666 Там же. Без паг. (д. 4, явл. 3).
667 В. К. Обломов: Драматическая характеристика в 4-х действиях (10-ти картинах), с эпилогом, по роману Гончарова // СПбГТБ. I.16.7. 23. Предисл. С. II—IV. Авторство установлено по отчету Театрально-литературного комитета при дирекции Императорских театров (см.: Ежегодник Императорских театров. XIII год. Сезон 1902/1903. СПб., 1904. С. 138).
668 «Главная мысль пролога — положение и взаимные отношения бар и слуг, взрощенных крепостным правом. Представляя собою художественную, законченную картину, пролог может быть ставлен и независимо от пиесы, без ущерба цельности ее» (А. Ф. С. <Сверчевский А. Ф.> «Обломов» И. А. Гончарова). Пролог. С. 1).
669 А. Ф. С. <Сверчевский А. Ф.> Обломовщина: Комедия в 4-х действиях, с прологом и эпилогом (по сюжету романа «Обломов» И. А. Гончарова). С. 164 (д. 2, сц. 2, явл. 1).
670 В пьесе Е. П. Яковлевой-Карич, например, в сцене свидания в доме на Выборгской стороне Ольга произносила слова Обломова: «Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь! Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя приносить, чтоб не приносить нужных. Ты не лукав, я знаю, но... тебя не будет со мною. Я теперь дышу, смотрю, мыслю и чувствую тобой! Ты удивляешься? Мне все противно, все скучно; я машина: хожу, делаю и не замечаю, что делаю. Ты огонь и сила этой машины!» (Е. К—ч <Яковлева-Карич Е. П.> 108—109 (д. 3, карт. 2, явл. 7; курсив наш. — Ред.)).
671 Прошинской. М.: Изд. театр. б-ки М. А. Соколовой, 1909.
672 Обозрение театров. 1909. № 910. 19 нояб. С. 9.
673 Так, в финальной сцене пьесы, действующими лицами которой являются Обломов, Штольц и спрятавшаяся за деревом Ольга, сделана характерная вставка: «Штольц: Ты ли это, Илья? Ты отталкиваешь меня и Ольгу! И для кого? <...> Эта женщина, что она тебе? <...> (решительно): Мать моего ребенка и моя будущая жена!.. Ты видел моего сына; ради него я женюсь на ней! (Ольга удерживает крик.) Его зовут Андреем в память о тебе. (.) Штольц: Женишься на ней? (Грустно.) Ты погиб, Илья! Что же я скажу Ольге? Она может сейчас войти. (испуганно): Войти сюда? Она... Нет, нет, не надо, я не могу встретиться с ней, я умру от стыда, не вынесу ее взгляда! Иди, Андрей, прощай! (Обнимает его.) <...> (.) Не забудьте моего Андрея, когда меня не будет! А это скоро случится! ... Ольга (выскакивает вне себя от горя и жалости): Илья! (.) Я была здесь... Я слышала... Я пришла! Боже мой, что с ним? Обломов (шатаясь, рвет на себе галстук): Вы... вы... вы... были здесь? О, Боже, за что ты послал мне это последнее унижение, этот позор! Она... видела меня... Ольга... ( .) Штольц: Ничего, Ольга, не пугайся!.. Это только удар! Надо внести его в дом! <...> Ольга (в ужасеС мукой.) Илья! Ах, он не слышит, он умер! А я думала оживить его, воскресить, вдохнуть жизнь! Я снова наказана за свою гордость! (Рыдая.) Илья, милый, добрый, прости меня! (Обломова несут в дом<...> (окаменев от ужаса и тоски): Всё кончено, я убила его!» (Обломов: Пьеса в 4-х действиях и 6-ти картинах по роману Гончарова. Переделана Н. Прошинской. С. 75—77 (д. 4, карт. 2)).
674 М. Ф. Обломки Обломова. [Сатирическая пьеса в 2-х актах]. М., 1935.
675 «Обломов: Куда же это мы попали? По внешнему виду здесь похоже на парламент. <...> Захар, спроси у молодого человека, который стоит около рояля и держит скрипку в руках, в какой мы стране? Быть может, нашу книгу увезли за границу, мы из нее вышли и очутились на чужбине? (обращаясь к одному из музыкантов): Ваша милость, что за страна? Скрипач: Советская Россия. : Он говорит, что мы в России. Обломов: А что это за господа? <...> Виолончелист» (<Тименс М. Ф.> Обломки Обломова. С. 8).
676 Сов. искусство. 1933. № 32 (139). 14 июля.
677 Там же.
678 Л. Н. <Лойтер Н. Б.> Обломов: Трагикомедия в 4-х актах, 10-ти картинах по роману И. А. Гончарова. М.: Цедрам, 1935 (2-е изд. М., 1936); <Азанчевский С., Розен А.> Обломов: Пьеса в 4-х актах по роману И. А. Гончарова. М.: Цедрам, 1935 (2-е изд. М., 1936).
679 Д. Волобринского и Р. М. Рубинштейн. Пьеса отредактирована и направлена для распространения Ленинградским театром им. Ленинского комсомола. М.: Отдел распр. драм. произв. ВУОАП, 1957. Пьеса переводилась на чешский язык: Oblomov: Hra o 4 dejstvich, 10 obrazech. Napsal I. A. Goncarov / Ze stejnojmenneho ruského originálu prelozil Jaromír Studený; Scénickou komposici M. D. Volobrinského a R. M. Rubinstejn upravil Evzen Drmola. Praha: Dilia, 1959.
680 См.: Театр. Ленинград. 1958. № 28 (520). 9—20 июля. С. 55.
681 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 13—14.
682 6.
683 Орлов В. Театральные мемуары // Сиб. огни. 1986. № 4. С. 140.
684 См.: Смена. 1965. № 247. 20 окт. С. 4. Исполнителей ролей Штольца и Захара установить не удалось.
685 Белинский А. А. 32.
686 Смена. 1965. № 247. 20 окт. С. 4.
687 Там же; см. также: Портреты актеров. Л., 1973. С. 127.
688 Ремез (однокурсник А. А. Белинского по ЛГИТМИКу) изложил историю своего знакомства со сценарием А. Окунчикова. «Все известные мне инсценировки, — писал он, — грешили теми самыми изъянами, что и читательское, школьное восприятие романа. В лучшем случае авторы забегали во вторую, третью и четвертую части и грамотно излагали любовную коллизию Обломов — Ольга — Штольц. Концепции либо не было вовсе, либо инсценировщики трактовали события, излагали роман с точки зрения его первой, „диванной” части. Я собирался (и не один раз) сам инсценировать роман, как вдруг (уже в театре имени Пушкина) познакомился с инсценировкой А. З. Окунчикова, написанной давно, для предполагавшейся постановки А. Д. Попова в Театре Советской Армии.
Эта драматическая версия обладала достоинствами, которых не было в <версиях>, известных мне ранее. <...> Отбор сцен из романа, композиция были сделаны с точным пониманием законов драматического театра. Инсценировка была пронизана действием» ( О. Сыгранные книги. М., 1977. С. 70—71). Описание изменений, внесенных постановщиком в этот сценарий, см.: Там же. С. 71—72.
689 См.: Театр. жизнь. 1970. № 8. С. 20.
690 Ремез О. Сыгранные книги. С. 74.
691 «Первое действие: На верхней площадке <...> — рояль. На нижнем уступе — диван.
По ходу действия диван исчезнет (его унесут «рабочие», те самые, что собираются «ломать», перестраивать квартиру Обломова), и на огромной сценической площадке останется лишь рояль с веткой сирени на нем. Безграничный простор откроется Илье Ильичу.
Здесь на вершине площадки, у рояля, рядом с Ольгой, и завершит Обломов первый акт словами:
— Боже, как хорошо жить на свете! <...>
Второе действие: Там, где стоял рояль, — свалена в беспорядке обломовская мебель (диван, шкаф, кресло, ширма), упакованная в рогожу. Илья Ильич переезжает на Выборгскую сторону, в дом вдовы Агафьи Пшеницыной.
Матвеевна и ее братец Иван Матвеевич. Сюда к ним спускается для переговоров (в начале второго действия) Обломов. Отказаться от квартиры ему не удается, и он решает ненадолго здесь задержаться.
В следующей картине мужики сносят вниз и освобождают от рогожи столик, кресло, ширму. Обломов временно поселяется на Выборгской стороне. Затем нижняя площадка с каждой картиной все больше „обрастает” вещами Обломова. Они все плотнее заслоняют нижнюю площадку от верхней <...> соединяются с комодом Агафьи и конторкой братца. Наконец торжественно и плавно на бурлацких лямках волокут мужики вниз и диван. Интерьер „замкнулся”.
Пространство сжалось, съежилось. Передняя площадка, заставленная и заваленная нужными и ненужными вещами, стала похожей на склеп, в котором заживо погребен Илья Ильич Обломов. Остается добавить, что во время обломовского сна за реальной мебелью возникнет еще фантасмагорическая, непомерно огромная, гигантская. <...> и именно во время сна вдруг исчезнет этот вещный мир, а останется Обломов наедине с необъятным, как и в начале спектакля, пространством» (Ремез О. Сыгранные книги. С. 75—76).
692 О. Сыгранные книги. С. 84. Ср. также: «Думается, что в дальнейшем сценические, кинематографические или телевизионные Обломовы будут именно такими, похожими на нашего. (Кстати сказать, уже после спектакля Театра имени Пушкина о своем желании сыграть Обломова, неожиданно для многих и так не удивительно для нас, заявили два величайших актера современности Иннокентий Смоктуновский и Марчелло Мастрояни). Но в 1968 г. назначение Вильдана на роль Обломова было столь диковинным, что пришлось после его фамилии в приказе по театру проставить в скобках слово „проба”» (Ремез О. Сыгранные книги. С. 84).
693 С. Пушкина попыткой введения в действие «Сна Обломова» является запланированный, но не воплощенный музыкальный антракт в пьесе А. Ф. Сверчевского: «В антракте очень уместно и желательно было бы исполнение художественного музыкального произведения „Сон Обломова” на тему, развитую в романе» ( Ф. С. <Сверчевский А. Ф.> Обломовщина: Комедия в 4-х действиях, с прологом и эпилогом (по сюжету романа «Обломов» И. А. Гончарова). Пролог. С. 100).
694 Кулешов В. От формулы — к жизни // Театр. 1970. № 3. С. 39.
695 О. Сыгранные книги. С. 88.
696 Там же.
697 Кулешов В. От формулы — к жизни. С. 37.
698
699 Абалкин Н. Театральная хроника. М., 1975. С. 246.
700 См.: Рассадин С. Кречетова Р. В. В поисках гармонии // Там же; Плахов А. Постижение или адаптация? // Там же. № 6; Г. Роман и фильм // Нева. 1981. № 5.
701 Шемякин А. Превращение «русской идеи» // Искусство кино. 1989. № 6. С. 45—46.
702 Там же. С. 46.
703 Г. Роман и фильм. С. 203; см. также: Вишневская И. Герои и негерои Гончарова // Сов. экран. 1980. № 6.
704 Ср.: «Начиная с „Бедной Лизы” и „Истории лошади” в БДТ, у Розовского выкристаллизовались особые принципы обращения с классикой. Его литературно-режиссерскому мышлению свойственна известная фрагментарность <...> он извлекает актуальный социально-философский мотив и соединяет со стилизованными под бытовую музыку XIX века куплетами, песнями, романсами. Те мысли, что занимают Розовского, подчеркнуты броскими стихами его постоянного соавтора, поэта Ю. Ряшенцева <...> первоисточник же перелагается пунктирно, ведь романы и повести школьной программы у всех на слуху» ( Е. Классика и суета — «две вещи несовместные» // Невское время. 1993. № 43. 6 марта. С. 3).
705 Столица. 1992. № 18 (76). С. 49.
706 Смена. 1993. № 62 (20412). 16 марта. С. 4.
707 Невское время. 1993. № 43. 6 марта. С. 3; ср.: «Сценическая версия „Обломова”, осуществленная Марком Розовским, подверглась столичными критиками недвусмысленной обструкции. Но, возможно, для того, чтобы переменить тему, встряхнуть публику, для того, чтобы пошли разговоры, и нужна была известная доля откровенного эпатажа» (Смена. 1993. № 62 (20412). 16 марта. С. 4).
708 И. Илья Муромец из Обломовки // СПбВед. 1999. № 185 (2095). 8 окт. С. 3.
709 В финале спектакля Обломов в образе белого всадника, в шлеме и с булавой, «гарцует» по сцене, подхватив на руки своего сына Андрюшу.
710 édie de Marcel Cuvelier d’après le roman de I. A. Gontcharov traduit par Isabelle Kolitchev // L’Avant-Scène. 1963. N 299. 15 nov. P. 7—35.
711
712 См.: L’Avant-Scène. 1963. N 293. 15 juin; N 297. 15 oct.; Libération. 1963. N 5855. 28 juin; N 5928. 21—22 sept.; Le Monde. 1963. N 5737. 28 juin; N 5809. 20 sept.; N 5811. 22—23 sept.; Le Figaro. 1963. N 5855. 29—30 juin; N 5928. 23 sept.; Théâtre populaire. 1963. N 50, 52; France-Observateur. 1963. N 687. 4 juillet; N 699. 26 sept.; La Tribune des nations. 1963. N 920. 5 juillet; N 932. 27 sept.; L’Acteur. 1963. N 8. Oct.
713 См., например, статью «Русский Мольер в студии на Елисейских полях» («Un Molière russe au Studio des Champs Elysées»): Le Figaro. 1963. N 5926. 20 sept. P. 22.
714 «Un Alceste qui aurait pris le parti de dormir»: Paris-Presse-l’Intransigeant. 1963. N 5844. 22—23 sept. P. 8.
715 149; см. также: Пиксанов Н. К. «Обломов» в театре на Елисейских полях в Париже // И. А. Гончаров: (Новые материалы о жизни и творчестве писателя). Ульяновск, 1976. С. 58—60. Отзывы в русской эмигрантской печати см.: Рус. новости. 1963. № 956. 27 сент. С. 7; Рус. мысль. 1963. № 2060. 15 окт. С. 5.
716 Сов. культура. 1964. № 138. 19 нояб. С. 4.
717 Oblomow: Uraufführung die Dramatisierung des Romans «Oblomow» von Gontscharow durch Franz Xaver Krötz und Alexej Zagerer. München, 1968.
718 üddeutsche Zeitung. 1968. 22—23 Juni.
719 См.: «Большинство диалогов дословно взяты из книги. Они заняли три четверти часа, действие в постановке отсутствует — непонятно, зачем дожидаться конца спектакля, если только неграмотные нуждаются в озвучивании литературного текста» (Munchner Merkur. 1968. 22—23 Juni).
720 Подробнее см.: Галланов Б., Сабов А. Чьи интересы? Чьи идеалы?: Каннский фестиваль 1982 г. / Лит. газ. 1982. № 25. 23 июня. С. 8.
721
722 Цит. по: Сов. культура. 1990. № 2. 13 янв. С. 14.
723 Там же. С. 14.
724 Спектакль широко освещался в немецкой прессе (см.: Die Welt. 1989. N 50. 28 Febr.; N 56. 7 März; Die Tageszeitung. 1989. N 2799. 5 März; Kieler Nachrichten. 1989. N 56. 7 März; Westfälische Rundschau. 1989. N 57. 8 März; Badische Zeitung. 1989. N 57. 9 März; Kölner Stadt-Anzeiger. 1989. N 58. 9 März; Neue Zürcher Zeitung. 1989. N 56. 9 März; Rheinischer Merkur. 1989. N 10. 10 März; Saarbrücker Zeitung. 1989. N 59. 10 März; Stuttgarter Zeitung. 1989. N 58. 10 März; Der Tagesspiegel. 1989. N 13216. 14 März; Frankfurter Rundschau. 1989. N 63. 15 März; Suddeutsche Zeitung. 1989. N 53. 15 März; Bayernkurier. 1989. N 11. 18 März; Handelsblatt. 1989. N 55. 18 März; Rheinische Post. 1989. N 69. 22 März).
725 Иностр. лит. 1989. № 10. С. 255.
726 R. Wer weiß, was das Gute ist / Frankfurter Allgemeine Zeitung. 1989. N 56. 7 März. S. 29.
727 öbel W. Der Schlaf der Vernunft gebiert Bleiernes / Süddeutsche Zeitung. 1989. N 55. 7 März. S. 48.
728 Ibid. S. 48.
729 Тиргеном в статье «Oblomowerei, Perestrojka und Franz Xaver Kroetz», по мнению которого трактовка образа Штольца, «превратившегося в сатиру на немца и только немца, тогда как Гончаров видел в этом персонаже синтез русского и немецкого начал», является недопустимо карикатурной (Zielsprache Russisch. 1990. N 1. S. 1—6).
730 См.: Peace R. Oblomov: A Critical Examination of Goncharov’s Novel // Birmingham Slavonic Monographs. 1991. N 20. P. 2.
731 Рус. мысль. 1992. № 3952. 30 окт. С. 14.
732
733 См.: Заславский Г. Умереть от любви // Моск. наблюдатель. 1995. № 1—2. Май. С. 75.
734 Gontcharov I. ènique de Dominique Pitoiset et André Marcowicz, éditée par la Compagnie Pitoiset, le Théâtre Vidy de Lausanne, le Théâtre national de Bretagne... [S. l.], 1994; в дальнейшем (в процессе постановки) эта версия была значительно расширена.
735 Le Roux M. Oblomov: Du livre à la scène // Quinzaine littéraire. 1994. 16—30 nov.
736 Моск. наблюдатель. 1995. № 1—2. Май. С. 75.
737 «С первых же минут на сцене Эрве Пьер производит впечатление силы, нечто вроде физической насыщенности, не имеющей ничего общего с располагающей к неподвижности и молчанию тучностью. Персонажи, сошедшие на подмостки со страниц романов, часто страдают недостаточной жизненностью. Тем не менее Эрве Пьер через своего Обломова лучше многих интерпретаторов „больших” ролей театрального репертуара дает почувствовать это неповторимое присутствие тела в театре <...> даже если он в позе эмбриона лежит на полу в глубине сцены, или, в ожидании своей возлюбленной, стоит на авансцене спиной к публике» (Quinzaine litteraire. 1994. 16—30 nov.).
738
739 Кнежевиħ С. Обломов у Лондону // Политика. Београд, 1997. № 30006. 8 мај. Четвртак. С. 23.
740 Müller R. ’ «Oblomow» im Stuttgarter Theater im Depot) // Stuttgarter Zeitung. 1995. N 94. 24 Apr. S. 8; Ueding C. Auf Marotten reduziert: (Kroetz’ «Oblomow» in einer Stuttgarter Aufführung) // Frankfurter Rundschau. 1995. N 19. 4 Mai. S. 8.
741 Koerbl J.-M. Oblomows Traum: Ein deutsches Drama nach Personen und Motiven der Romans «Oblomow» von I. A. Gontscharow // Theater der Zeit. 1996. N 1—2. S. 74—99.
742 Funke Chr. Der Philosoph auf dem Sofa // Der Tagesspiegel. 1996. N 15. 17 Apr. S. 24.
743 Пасуев А. Что в имени тебе моем? // На дне. 1999. № 23 (76). 1—15 дек. С. 18.
744 Gončarov Ivan Aleksandrovič. Oblomov: Dramatizacija Egon Savin. Podgorica, 1999.
745 См. пьесы М. Ф. Тименса, С. Шарки, Й.-М. Кёрбля, сценарий С. Шредера, фантазию Р. Баччи, а также романы П. Низона, У. Грюнинга, Г. Рюккера. О романах подробнее см. выше, с. 422—423.
|