Сноски из примечаний
1 Представить общий характер работы писателя на ранних стадиях формирования и первоначального воплощения замысла помогает его замечание в одном из позднейших писем: «Для романа или повести нужен не только упорный, усидчивый труд, но и масса подготовительной, своего рода черновой, технической работы, как делают и живописцы, т. е. набрасывание отдельных сцен, характеров, черт, деталей, прежде нежели всё это войдет в общий план...» (письмо к Д. Н. Цертелеву от 16 сентября 1885 г.). Более подробно о таком «плане» Гончаров пишет в «Необыкновенной истории» (имея в виду роман «Обломов»): «Я свои планы набрасывал беспорядочно на бумаге, отмечая одним словом целую фразу или накидывая легкий очерк сцены, записывал какое-нибудь удачное сравнение, иногда на полустранице тянулся сжатый очерк события, намек на характер и т. п. У меня накоплялись кучи таких листков и клочков, а роман писался в голове...».
2 Гончаров писал в последней из трех известных Автобиографий: «...в 1845 и 1846 годах написал роман в двух томах „Обыкновенная история”, послав первый том для прочтения Белинскому, когда еще не был кончен второй».
3 Не случайны слова Некрасова «о печальном состоянии» альманаха из его письма к Белинскому, написанного между 15 и 26 сентября 1846 г. (Некрасов. Т. X. С. 52).
4 См.: Там же. С. 52—53.
5 Цензорами № 3 и 4 «Современника» с романом Гончарова были И. А. Ивановский и С. С. Куторга.
6 С 1838 г. он занимал должность переводчика в Департаменте внешней торговли Министерства финансов (подробнее см.: Лобкарева А. В. Новые материалы о службе И. А. Гончарова в Департаменте внешней торговли // Гончаров. Материалы. С. 291—294). В 1840 г. Гончаров был утвержден в чине титулярного советника и начиная с 1844 г. не раз был высочайше поощряем «за отлично-усердную службу» (см.: Летопись
7 О характере этой работы он пишет в «Необыкновенной истории»: «Садясь за перо, я уже начинал терзаться сомнениями <...>. Поэтому я спрашивал мнения того, другого, зорко наблюдал, какое производит мой рассказ или чтение впечатление на того или другого...».
8 Вопреки установившемуся мнению, сформулированному О. А. Демиховской следующим образом: «Текст „Обыкновенной истории”, напечатанный в „Современнике” в 1847 г., оставался без изменения в отдельных изданиях 1848, 1858 и 1862 годов» (И. А. Гончаров: Материалы юбилейной конференции 1987 г. Ульяновск, 1992. С. 127).
9 Литературная газета А. С. Пушкина и А. А. Дельвига. 1830 год. № 1—13. М., 1988. С. 132.
10 Об особом внимании Гончарова к диалогам и авторским ремаркам красноречиво свидетельствуют его советы П. А. Валуеву (связанные с романом «Лорин»). 6 июня 1877 г. Гончаров писал графу: «Следя за интересом интриги, за участью, характерами лиц, слушая их речи — внимание читателя ждет и жадно просит (особенно в разговорах) тех нечаянностей, игры, капризов, смелых и сильных оборотов, огня, того нервного трепетанья, каким кипит живая речь живого человека <...> Автор <...> только смотрит на лица своих героев (в фантазии), слышит, что и как они говорят, — и верно передает. Таковы условия художника, на то у него наблюдательный глаз, палитра и кисть. <...> Злой фельетонист не упустит случая едко заметить при этом: „пусть бы одно из лиц романа лучше «крикнуло» раза два-три (куда ни шло), лишь бы в разговорах их было больше натуры, соответствия положениям их, движения мысли, искр страсти — вообще характерности, портретности или типичности...”».
11 Слова «гром мазурки» несомненно связаны со строкой из «Евгения Онегина»: «Когда гремел мазурки гром» (глава пятая, строфа XLII). Вообще с отброшенными вариантами из текста ушли и другие «пушкинские» реминисценции и прямые цитаты (см. варианты к с. 212, строки 13, 32 и др.).
12 Цензурное разрешение последовало 11 мая. И «Обыкновенная история», и отдельное издание «Фрегата „Паллада”» печатались у И. И. Глазунова, следовательно, работа над обеими книгами совпадала, что создавало для автора немало трудностей.
13 3а 1856—1857 гг. им было процензуровано свыше 20 000 листов различных изданий (см.: Mazon. P. 198).
14 См. письма к А. А. Кирмаловой от 7 декабря 1861 г. и 19 октября 1862 г. и к А. А. Музалевской от 20 сентября 1862 г.
15 Он был уволен 1 февраля 1860 г. согласно прошению, поданному 18 января на имя попечителя учебного округа И. Д. Делянова, и на службу вернулся в сентябре 1862 г. (см.: Летопись. С. 103, 105).
16 См.: Гейро Л. С. История создания и публикации романа «Обломов» // Гончаров И. А. Обломов. Л., 1987 (сер. «Лит. памятники»). С. 631.
17 Ср. письмо от 2 февраля 1862 г. редактору газеты «Сын отечества» А. В. Старчевскому: «По выходе „Обыкновенной истории” пришлю Вам также экземпляр и скажу спасибо, если упомянете и о ней. В первый раз я сам издаю свои книги и сам должен хлопотать об объявлениях...».
18 См. письма к И. И. Панаеву и А. А. Краевскому от 8 февраля, к А. В. Старчевскому от 2 февраля и 13 марта 1862 г.
19 Кстати, этот сохраненный в обоих случаях «последний денек» является непосредственной отсылкой к широко распространенной народной песне, начинающейся со слов: «Последний нынешний денечек Гуляю с вами я, друзья...».
20 Летопись. С. 167).
21 20 марта 1868 г. М. М. Стасюлевич начинает с ним переговоры о печатании этого романа в «Вестнике Европы» (см.: Летопись. С. 169).
22 По словам переводчика в следующем за цитируемым письме этот «оригинал» ему «удалось достать» с трудом, и был он «старый, оборванный и зачитанный». Рассказывая о своей попытке раздобыть роман, Ганзен передает ответ «московского книгопродавца Ланге»: «...оно (4-е издание романа. — Ред.) давно продано нарасхват <...> и <...> существует такой запрос на старые экземпляры, что их нельзя получить дешевле 5 рублей!!!» (Литературный архив. М; Л., 1961. Т. 6. С. 56). А цена в 5 рублей, по словам Ганзена, была «втрое дороже номинальной цены» (Там же).
23 Там же. С. 46.
24 Кло-де-вужо — популярное в России 1820—1830-х гг. дорогое изысканное вино, названное по местности (Clos Vougeot) в Бургони; оно готовилось из смеси темного и зеленого винограда (было и белое вино этой марки), разливалось только на месте, запечатывалось особой печатью с обозначением года и имело этикетку с подписью владельца фирмы.
25 «Старый Палкин» — на Невском пр., напротив Публичной библиотеки, и «Новый Палкин» — на углу Невского пр. и Литейной ул.
26 Слово «девка», еще в XVIII—начале XIX в. звучавшее нейтрально (девкой именовали незамужнюю девушку, в том числе и из знатной семьи; Сумароков, к примеру, мечтал об идеальном царстве, где «учатся в школах и девки» — «Хор ко превратному свету», 1762—1763), в устах Анны Павловны приобретает иной оттенок — грубости, пренебрежения: ведь Соничка из бедной, хотя и дворянской, семьи.
27 Они, в неменьшем количестве, присутствуют и в издании 1868 г., в которое, в частности, проникла из издания 1862 г. опечатка в тексте Эпилога, где описывается, как Петр Иванович тоскливо «отмеривает два-три конца от одного конца (вместо «угла») до другого».
28 Отмечено еще А. Г. Цейтлиным (см.: 1952. С. 270).
29 Гейро Л. С. История создания и публикации романа «Обломов». С. 600—603).
30 Аналогичный пример относится к беседе Анны Павловны с Антоном Иванычем: последний, передавая Анне Павловне свой разговор с Евсеем о похудевшем в Петербурге Александре, добавляет: «Дело-то всё выходит оттого, что пища там была, слышишь, плоха». Исправление (по тексту 1868 г.) «слышишь» на «слышь» (список исправлений, с. 440, строка 23) позволяет не только избегнуть невозможного со стороны Антона Иваныча обращения к Анне Павловне на «ты», но и восстановить чисто русский оборот речи.
31 Эти две формы, очень часто употреблявшиеся Пушкиным, никогда им не смешивались (см.: Словарь языка Пушкина. М., 1959. Т. III. О-Р С. 1042—1043 и 1044).
32 «посечь» в письме Анны Павловны к Петру Ивановичу (в главе I части первой): «Присмотрите и за Евсеем: он смирный и непьющий, да, пожалуй, там, в столице, избалуется, — тогда можно и посечь» (наст. том, с. 199). Не исключено, что это сделано сознательно: вряд ли Анна Павловна в своих Грачах, постоянно окруженная дворней, могла менять представление о способах наказания своих подданных.
33 Признаки другой редакции по отношению к «Обыкновенной истории» можно обнаружить лишь в отдельных переработанных для разных изданий частях текста (например, во всей главе I части первой романа в журнальном тексте; в портрете Петра Ивановича в главе II той же части в этом же тексте; в отдельных эпизодах текста 1868 г.). Слова «трехкратное редактирование», употребленные Е. А. Краснощековой (см.: 1977. С. 511), связаны с ее убеждением в существовании трех редакций романа: журнальной, 1868 и 1883 гг.; на самом деле речь может идти лишь о последовательном обращении писателя к тексту романа, а не о редакциях как текстологическом понятии.
34 Эта бережность распространяется и на имена его героинь: несмотря на изменившуюся во второй половине XIX в. систему правописания, он с 1848-го до 1887 г. именует героиню первого петербургского романа Адуева Надинькой, а его деревенскую любовь — Сони вариантами и связано употребление уменьшительных русских женских имен с суффиксом -иньк. Гончаров сохраняет верность этой давней русской орфографической традиции (ср. также название неосуществленного замысла Пушкина — «Надинька»).
35 Об автобиографическом подтексте многих эпизодов жизненного пути Адуева-младшего Гончаров писал в статье «Лучше поздно, чем никогда». Первые впечатления этого героя от Петербурга и чиновничьей службы в «родстве» с петербургскими страницами жизни Гончарова. Автобиографичны и «провинциальные» главы романа, — так, поездка Адуева в деревню явственно перекликается с приездом писателя на родину после окончания университетского курса. Называть «Обыкновенную историю» «художественным мемуаром», «художественной автобиографией», как это делает Е. А. Ляцкий, будет сильным преувеличением (Ляцкий. С. 174, 184). Но автобиографические мотивы в романе, особенным образом структурированные, типизированные, заново переосмысленные, несомненны: для Гончарова «ранние увлечения и разочарования, вместе с юношеским романтизмом, отошли в область невозвратного прошлого», и потому ему «нетрудно было взять верный тон человека, который рассказывает об увлечениях и заблуждениях своей собственной молодости, набрасывая на рассказ легкую дымку иронии. Но под этой дымкой еще теплилась любовь к тому, чем украшалась молодость, чем она жила, во что верила, и легкая грусть кое-где сквозила между строк, проникнутых, на первый взгляд, неподдельным юмором» (Там же. С. 177—178). Г. Димент, полемизируя как с широко распространенными представлениями о Гончарове — рациональном эпике, максимально объективном художнике, так и с точкой зрения А. Мазона.— Е. Ляцкого, акцентировавших внимание на субъективно-автобиографической стороне дела (см.: Diment G. čarov: Autobiography and Duality in Obyknovennaya istorija // Slavic and East European Journal. Fall 1988. Vol. 32. N 3. Р. 353—373), обоснованно пишет о специфической автобиографичности первого романа писателя, о «расщеплении автобиографического я на две половины» (Р. 360).
36 Н. А. Некрасов рассказывал А. С. Суворину, что Гончаров был огорчен отзывом мэтра о его романе во время встречи Гоголя с молодыми писателями ранней осенью 1848 г.: «Раз он изъявил желание нас видеть. Я, Белинский, Панаев и Гончаров надели фраки и поехали представиться, как к начальству. Гоголь и принял нас, как начальник принимает чиновников: у каждого что-нибудь спросил и каждому что-нибудь сказал. Я читал ему стихи „К родине”. Выслушал и спросил: „Что же вы дальше будете писать?” — „Что Бог на душу положит”. — „Гм”, — и больше ничего. Гончаров, помню, обиделся его отзывом об „Обыкновенной истории”» (Суворин А. С. Недельные очерки и картинки // ЛН«фламандскому») стилю. Он вопрошал в статье «Предисловие к роману „Обрыв”»: «Русская беллетристика со времени Гоголя всё еще следует по пути отрицания в своих приемах изображения жизни — и неизвестно, когда сойдет с него, сойдет ли когда-нибудь и нужно ли сходить?». Гоголевское начало очевидно в первом романе Гончарова (да и в последующих), но не стоит сводить его к социально-сатирической проблематике и детерминизму среды, как это, к примеру, делает В. И. Кулешов (см.: Кулешов В. И. Натуральная школа в русской литературе. М., 1965. С. 131).
37 К рассказу Гончарова Кони прибавил: «У Ивана Александровича сохранился, однако, такой портрет, злонамеренная подпись на котором скрыта старинной рамкой. Он подарил мне его, сделав на обороте надпись, а я пожертвовал этот портрет Пушкинскому лицейскому музею» (Там же).
38 Равным образом дядя и племянник обмениваются цитатами и репликами из басен Крылова и комедии Грибоедова «Горе от ума», — произведений, сыгравших важную роль не только для «Обыкновенной истории», но и для всего творчества Гончарова. Не только шедевр Грибоедова, но и другие популярные в начале XIX в. русские комедии и водевили составляют литературно-театральный фон романа. С. М. Шаврыгин в статье «Традиции русской комедии первой половины 19 века в „Обыкновенной истории” И. А. Гончарова: (И. А. Гончаров и А. А. Шаховской)» справедливо пишет о «театральности» «Обыкновенной истории» (см.: С. 196—204). С. А. Фомичев в статье «Литературная судьба Грибоедова» предполагает знакомство Гончарова с комедией-водевилем П. А. Каратыгина «Горе без ума», поставленной впервые на сцене в 1831 г. (Грибоедов А. С. Соч. М., 1988. С. 17).
39 См.: . С 78—79.
40 Лотман Ю. М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975. С. 96.
41 Тем не менее вполне законны и более отдаленные, чем произведения Крылова, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, литературные источники «Обыкновенной истории». Некоторые сюжетные и психологические линии «Обыкновенной истории», по мнению В. И. Глухова, предвосхищены в «Недоросле» (1781) и «Наставлении дяди своему племяннику» (1789) Д. И. Фонвизина, а также в романе В. С. Нарежного «Аристион, или Перевоспитание» (1822), представляющем собой одну из первых попыток создать на русской почве «роман воспитания» (см.: О литературных источниках «Обыкновенной истории» // Гончаров. Материалы. С. 45—55).
42 Чацкий, по Гончарову, от них резко отличен: «Ни Онегин, ни Печорин не поступили бы так неумно вообще, в деле любви и сватовства особенно. Но зато они уже побледнели и обратились для нас в каменные статуи, а Чацкий остается и останется всегда в живых за эту свою „глупость”». Полемизирует (мягко) Гончаров и с пушкинской оценкой Чацкого: «Пушкин, отказывая Чацкому в уме, вероятно, всего более имел в виду последнюю сцену 4-го акта. <...> Конечно, ни Онегин, ни Печорин, эти франты, не сделали бы того, что проделал в сенях Чацкий. Те были слишком дрессированы „в науке страсти нежной”, а Чацкий отличается <...> искренностью и простотой и не умеет и не хочет рисоваться. Он не франт, не лев».
43 «Обыкновенной истории» становится «типичным героем романа в гегелевском смысле слова» (Gerigk H.-J. Alexander Adujev: Entwurf eines Musters fur die Beschreibung literarischer Gestalten // Leben, Werk und Wirkung. S. 178—179).
44 «...Рюбампре — истинный поэт; Растиньяк — сильный ум: оба вскоре превзойдут тех, кто сначала их превосходил. Что касается Александра Адуева, то его путь завершился полным разочарованием в самом себе: в своем уме и сердце. <...> Как романтик он был смешон, как пессимист и мизантроп представлял собой посредственность; как человек действия, по мелочности своих устремлений, он был еще большей посредственностью» (Mazon. Р. 74—75).
45 Очевидное сходство центрального конфликта в «Обыкновенной истории», «Отце Горио» и «Утраченных иллюзиях» Бальзака, «Орасе» Ж. Санд обнаруживает и Вс. Сечкарев (см.: Setchkarev. P. 56, а также: Типология одного сюжета: («Утраченные иллюзии» О. Бальзака и «Обыкновенная история» И. А. Гончарова) // Метод, жанр, поэтика в зарубежной литературе: Сб. науч. трудов. Фрунзе, 1990. С. 28—37). В. И. Кулешов сопоставляет «Обыкновенную историю» с другим романом Ж. Санд «Проступок господина Антуана» (см.: Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке. М., 1977. С. 181—182).
46 В Автобиографии 1858 г. Гончаров пишет, что он в юности «изучил <...> пристально» «новейшую эпопею» шотландского писателя.
47 Жилякова Э. М. И. А. Гончаров и Вальтер Скотт: (Некоторые наблюдения) // Проблемы метода и жанра. Томск, 1986. С. 197—215.
48 Даже выучив наизусть «Евгения Онегина», Юлия не изменила героям «неистовых» романов: «Воображение искало то Онегина, то какого-нибудь героя мастеров новой школы — бледного, грустного, разочарованного...» (наст. том, с. 365).
49 Но подражает, переводя их в другую поэтическую систему — «неистовой словесности», используя сюжетные ходы и авантюрную интригу, характерные для «Атар-Гюля» Э. Сю, ранних произведений В. Гюго («Ган-исландец», «Бюг-Жаргаль»), О. Бальзака и др.
50 «трилогия» широко распространено в литературе о творчестве Гончарова, хотя сам писатель этот термин не употреблял и все три его романа достаточно автономны. А. Хувилер фон дер Хаген в статье с характерным названием «Трилогия ли романы Гончарова?» склоняется к мнению, что о трилогии можно говорить только в ограниченном смысле: «В зависимости от определения понятий можно прийти к разным ответам на этот вопрос. <...> Ясно все-таки одно, что романы Гончарова являются единством...» (Leben, Werk und Wirkung. С. 81).
51 Манн Ю. Философия и поэтика «натуральной школы» // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969. С. 249—250. Несколько иначе характеризует структуру диалогического конфликта романа В. А. Недзвецкий, выдвигающий в качестве основополагающего принцип антитезы, контраста, противостояния крайностей: «От одной крайности к другой переходит Александр Адуев, на две непримиримые половины распадается жизнь Петра Ивановича. <...> Контрастны друг другу два „романа” Александра — с Наденькой Любецкой и с Юлией Тафаевой. Резко противопоставлены сюжетно-структурные компоненты „Обыкновенной истории”: части вторая и первая, последнее оптимистическое письмо Адуева-младшего и печальный „Эпилог”» (. С. 34—35).
52 Манн Ю. Диалектика художественного образа. М., 1987. С. 57.
53 «Антигону», впрочем, умудрились не заметить и критики. О Лизавете Александровне они, наоборот, писали много и с особенной теплотой.
54 Лощиц Ю. Гончаров. М., 1977. С. 76—82).
55 «В этом отрывке Петербург характеризуется неавторитетными устами остывшего мечтателя. Но два суждения следует подчеркнуть: бюрократический характер в словах „учтивая спесь” и общий характер жизни — болезненная суматоха. Оценка, упорно повторяемая в ряде поколений» (Анциферов Н. Душа Петербурга. Л., 1990. С. 72). Характерно, что именно этот эпизод был сокращен писателем в 1868 г. (см. выше, с. 686).
56 Как, впрочем, и к критике эгоизма, утилитаризма, крайностей делового направления.
57 «роман как бы явился ответом на приглашение, которое Белинский сделал передовым русским писателям: он был посвящен всестороннему изображению „романтического ленивца” и „бездеятельного и глуподеятельного мечтателя”» (Цейтлин. С. 63). Н. К. Пиксанов, расширяя «антиромантическую» базу, обращал особое внимание на статью Герцена «Дилетантизм в науке», откуда, по его мнению, Гончаров мог почерпнуть характеристику «мечтательного романтизма» и враждебных ему «поэзии индустриальной деятельности» и «материального направления» века (Пиксанов. Белинский в борьбе за Гончарова. С. 67—68). Л. Я. Гинзбург, глубоко проанализировавшая смысл и характер высказываний Белинского об Адуеве-младшем («Гончаровский Адуев — оружие, которым Белинский сражается с романтическим идеализмом, притом с несколькими его разновидностями <...> его удары поражали объекты, расположенные далеко за пределами той провинциальной сферы, которой удовольствовался Гончаров»), также более всего обращает внимание на антиромантическую направленность замысла Гончарова, который «хотел нанести удар вообще современному романтизму, но не сумел определить идеологический центр. Вместо романтизма он осмеял провинциальные потуги на романтизм» ( Белинский в борьбе с запоздалым романтизмом // О старом и новом. Л., 1982. С. 243, 235). Н. И. Пруцков находил, что в речах Петра Ивановича «по многим вопросам жизни, морали и эстетики ощущается отзвук статей Белинского (а также и В. Майкова)» (Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. Л., 1962. С. 26). Взгляд Пруцкова на борьбу Гончарова с романтизмом далек от категоричности суждений предшественников. Он справедливо пишет о том, что Гончаров «навсегда сохранил определенную связь с романтизмом», «широко воспользовался романтической патетикой и экспрессией в стиле» (Там же. С. 7).
58 Бухаркин П. Е. «Образ мира, в слове явленный»: (Стилистические проблемы «Обломова») // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX—начала XX века: Межвуз. сб. СПб., 1992. С. 132). В адуевском романтизме сложно соединилось «ложное, наносное, иллюзорное с какими-то постоянными свойствами и потребностями человеческой натуры, стремлением к высокому и прекрасному...» (Евстратов Н. Г. Белинский и роман Гончарова «Обыкновенная история» // Материалы юбилейной гончаровской конференции. Ульяновск, 1963. С. 99). См. также: Карташова И. В. О роли романтического элемента в романах Гончарова «Обыкновенная история» и «Обломов» // Вопросы романтизма. Калинин, 1972. Вып. 5. С. 113—131; Гончаров и русский романтизм. С. 304—316.
59 Правомерны делаемые Сахаровым сопоставления романа Гончарова с романтической прозой 1830-х гг., особенно с повестью А. Ф. Вельтмана «Приезжий из уезда, или Суматоха в столице» (1841), в которой можно обнаружить эмбрион основной идеи «Обыкновенной истории» — «разочарование и крушение романтика в деловой, равнодушной к его идеалам столичной реальности» (Там же. С. 120), и с «Русскими ночами» В. Ф. Одоевского.
60 «Начало произведения, судя по всему, относится к самому концу 20-х годов, вернее всего к 1830 г. Живущая в далекой провинции тетка Александра Адуева, Марья Горбатова, интересуется „сочинениями господина Загоскина” — не одним только „Юрием Милославским”, вышедшим в 1829 г., а именно его сочинениями, шумная слава которых докатилась до глухих мест России. На протяжении всего повествования Гончаров не раз указывает на то, что действие „Обыкновенной истории” происходит в 30—40-е годы. Марья Михайловна Любецкая читает „Mémoires du diable”, принадлежащие перу <...> Сулье (произведение это вышло в свет в 1838 г.). Она же просит у Александра Адуева „Peau de chagrin” Бальзака, очевидно только что полученную в книжных магазинах Петербурга. <...> В Эпилоге романа говорится о том, что „на нынешнюю зиму ангажирован сюда” Рубини. Этот знаменитый итальянский певец действительно гастролировал в Петербурге в начале 1840-х годов. Как мы знаем, Александр Адуев уехал в Петербург 20-летним юношей. В конце романа он женится на тридцать пятом году. Четырнадцать лет жизни Александра Адуева с наибольшим вероятием можно приурочить к 1830—1843 гг.» (Цейтлин
61 Манн Ю. Диалектика художественного образа. С. 57.
62 Лощиц Ю. Гончаров. С. 89.
63 «утраченных иллюзий» находится посредине между Евгением Онегиным и Полозневым из повести Чехова «Моя жизнь» (1896) (см.: Leben, Werk und Wirkung. S. 178).
64 Можно, однако, предположить, что знакомство с романом Гончарова отразилось в работе В. Майкова «Стихотворения Кольцова» (1846): «Обыкновенная история живого человека очень печальна и жалка: вслед за ребяческой непосредственностью приходит период романтизма, период отчаянного отрешения мысли от действительности, а вслед за романтизмом — столь же отчаянное и нелепое разочарование, разрешающееся или односторонностью, или совершенною пошлостью» (Майков В. Н.
65 Очевидное преувеличение: рукопись романа никак не могла пролежать без движения «с год». Эту же гиперболизированную версию вслед за Панаевым повторяет Д. В. Григорович, заодно рассуждая о «скромности» автора: «...Гончаров и не подозревал в себе будущего писателя. Скромность мнения о себе доказывается тем, что рукопись первого его романа „Обыкновенная история” пролежала у приятеля Панаева, М. А. Языкова, более года, не вызвав никакого протеста со стороны автора» (Гончаров в воспоминаниях. С. 56).
66 Оценки «Бедных людей» и «Обыкновенной истории», принадлежавшие Белинскому, были памятны современникам. Так, П. В. Анненков, вспоминая успех «Бедных людей», писал: «...в 1846 году почти такое же настроение охватило Белинского, как рассказали мне, и с рукописью „Обыкновенная история” И. А. Гончарова — другим художественным романом. Он с первого же раза предсказал обоим авторам большую литературную будущность...» ( С. 282). Достоевскому, конечно, было известно высокое мнение Белинского как об «Обыкновенной истории», так и о романе А. И. Герцена «Кто виноват?» Показательны его слова в письме к старшему брату М. М. Достоевскому от 1 апреля 1846 г.: «Явилась целая тьма новых писателей. Иные мои соперники. Из них особенно замечателен Герцен (Искандер) и Гончаров. 1-й печатался, второй начинающий и не печатавшийся нигде. Их ужасно хвалят...» (Достоевский. Т. 28, кн. 1. С. 120).
67 С подозрением относилось к Гончарову и ближайшее окружение критика. Так, Некрасов писал Белинскому в сентябре 1846 г: «Еще до моего приезда в Петербург (а я приехал в конце июля) Гончаров хныкал и жаловался и скулил, что отдал Вам свой роман ни за что, будто увлеченный и сконфуженный всеобщими похвалами и тем, что Вы (его собственные слова) просили „именем своего семейства” и т. д.; он ежедневно повторял это Языкову, Панаеву и другим с прибавлением, что Краевский дал бы ему три тысячи, и, наконец, отправился к Краев<скому>. Узнав все это, я поспешил с ним объясниться и сказать ему за Вас, что Вы, верно, не захотели бы и сами после всего этого связываться с ним и что если он отказывается от своего слова, то и дело кончено и пр. По моему мнению, больше и нечего было делать с этим скотом» (. Т. 1. С. 49—50).
68 Радовался Белинский, конечно, и успеху своего журнала. Он писал Боткину 22 апреля 1847 г.: «После повести Гончарова подписка заметно оживилась» (Там же. С. 641).
69 Боткин В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма. М., 1984. С. 268—269.
70
71 Насекомым — сладострастье, Ангел — Богу предстоит (нем.; пер. Ф. И. Тютчева.).
72 войну всех против всех (лат.)
73 бери, пока берется (лат.)
74 Пиксанов. Белинский в борьбе за Гончарова. С. 57—87; Мордовченко Н. И. Белинский и русская литература его времени. М.; Л., 1950. С. 277—279 и комментарии почти ко всем изданиям «Обыкновенной истории».
75 «как спокоен Петр Иваныч, когда, проболтавшись с племянником <...> о системе своей <...> видит и слышит, что жена подслушала его; чувствует, что надобно выдумать новую систему, но спокойно спит, когда молодая двадцатилетняя женщина утешает дружбою молодого человека, разочарованного в любви» (МГЛ. 1847. № 67).
76 без гнева и пристрастия (лат.)
77 Скорее всего, фельетон принадлежит А. Н. Плещееву, но вероятно соавторство с Ф. М. Достоевским. В изд.: Достоевский«Приложение I»; см. там же в примечаниях о возможных авторах фельетона (С. 302—304).
78 Высоко оценил художественные достоинства романа (особенно язык) С. П. Шевырев: «Г-н Гончаров написал вещь замечательную, а язык его выше языка других, потому что он глубже спускается в русскую жизнь, в высших слоях нашего народа. Все будет зависеть от того, как он глубоко сойдет в нее и в ее коренные основы» (М. 1848. № 1. С. 42).
79 Критик писал В. П. Боткину 4—8 ноября 1847 г.: «В первой книжке будет моя большая статья — обзор русской литературы 1847 г. Мне хочется разобрать „Кто виноват?” и „Обыкновенную историю”. Эти две вещи дают возможность говорить обо многом таком, что интересно и полезно для русской публики, потому что близко к ней» (Белинский
80 Г. П. Данилевский сообщал М. П. Погодину о реакции на нее в литературных кругах: «Статья Григорьева производит замечательную сенсацию; не знаю, впрочем, насколько эта сенсация перейдет в критику здешних журналов. Я был на одном литературном ужине, где Тургенев и Гончаров старались шуточками отделаться от мнений „Москвитянина”. Но я должен сказать, что, кроме Дружинина, все — и Панаев и вышеупомянутые два — одобряют благородный тон и искренность доброго и открытого душою Григорьева» (Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1898. Кн. 12. С. 221).
81 Григорьев А.
82 Там же. С. 127.
83 Аналогичны высказывания Григорьева о романе Гончарова и в других работах: в статье «Реализм и идеализм в нашей литературе. (По поводу нового издания сочинений Писемского и Тургенева)» он пишет о «резонерском реализме» Гончарова, о «первых отпрысках реализма как воззрения, отпрысках притом тепличных, бюрократических»; в статье «Стихотворения Н. Некрасова» называет «дешевою практическою мудростью охлаждающее слово „Обыкновенной истории”» (Там же. С. 433, 458). Л. Н. Толстому он ставит в заслугу то, что он не принял, «как Гончаров, за слои настоящие — столь же наносные, но гораздо более грязные слои практичности и формализма» (Там же. С. 516).
84 На эту корректную, спокойную критику Григорьев ответил необычайно раздраженно и высокомерно в статье «После „Грозы” Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу», пренебрежительно отнеся Дружинина к разряду «дилетантов»: «С теоретиками можно спорить; с дилетантами нельзя, да и не надобно. <...> Жизнь требует порешений своих жгучих вопросов, кричит разными своими голосами, голосами почв, местностей, народностей, настроений нравственных в созданиях искусств, а они себе тянут вечную песенку про белого бычка, про искусство для искусства и принимают невинность чад мысли и фантазии в смысле какого-то бесплодия. Они готовы закидать грязью Занда за неприличную тревожность ее созданий и манерою фламандской школы оправдывать пустоту и низменность чиновнического взгляда на жизнь. То и другое им равно ничего не стоит!» (Григорьев. Литературная критика.
85 Определение Дружининым специфических особенностей художественного видения Гончарова с помощью «фламандских» параллелей запомнилось современникам. Так, В. П. Боткин в письме к Тургеневу от 26 сентября 1866 г., делясь своими впечатлениями об услышанных им в чтении автора главах романа «Обрыв», заметил: «Вся прелесть заключается в подробностях, в деревенских родных барынях, в дворах, в картинах уездного города: все это написано рукою тонкого и ловкого мастера. <...> Его сфера — сфера фламандской живописи, — между Остадом и Рембрандтом. Два утра он читал мне, и я ни на минуту не соскучился...» (Переписка Тургенева. Т. 1. С. 393). Опираясь на положения Дружинина о «фламандстве» Гончарова — характернейшей черте поэтического миросозерцания создателя «Обыкновенной истории» и «Обломова», современный историк литературы П. Е. Бухаркин пишет: «Все во Вселенной живет единой, согласованной жизнью; люди, коровы, собаки, зеркала — часть одного целого. <...> В отличие от Гоголя Гончаров не осуждает. Движение идет не вниз по вертикали, а вверх, не человек опускается до уровня бессловесной твари, мебели или домашней вещи, а наоборот, мелочи быта поднимаются до человека» (Бухаркин П. Е. «Образ мира, в слове явленный»: (Стилистические проблемы «Обломова») // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX—начала XX века: Межвуз. сб. СПб., 1992. С. 126). О концепции Дружинина см. также: Бройде А.-М. А. В. Дружинин: Жизнь и творчество. Копенгаген, 1986. С. 401—410.
86 О своей читательской реакции на роман Гончарова в юношеские годы (двумя годами ранее Л. Н. Толстого) вспоминал критик-народник А. М. Скабичевский: «Роман этот был прочитан мною в 1853 году, как раз в эпоху разгара моей влюбчивости, а произвел на меня ошеломляющее впечатление. В герое его, Александре Адуеве, я тотчас же увидел себя, столь же, как и он, сентиментально прекраснодушного и, подобно ему, занимающегося хранением волосков, цветочков и тому подобных „вещественных знаков невещественных отношений”. Мне так сделалось стыдно этого сходства, что я тотчас же собрал все хранимые мною сувенирчики, предал их сожжению и дал себе слово никогда более не влюбляться» (Скабичевский А. М.
87 Писарев Д. И. Литературная критика: В 3 т. Л., 1981. Т. 1. С. 138.
88 несогласие с чем-либо (англ.)
89 Там же. С. 148, 149. В статье «Мотивы русской драмы» (1864) Писарев отнес Адуева (и Штольца) к разряду «карликов» («или, что то же, типу практических людей»): «Один только г-н Гончаров пожелал возвести тип карлика в перл создания; вследствие этого он произвел на свет Петра Ивановича Адуева и Андрея Ивановича Штольца; но эта попытка во всех отношениях похожа на поползновение Гоголя представить идеального помещика Костанжогло и идеального откупщика Муразова» (Там же. С. 344).
90 фр.)
91 Там же. С. 149, 151. «В статье „Гончаров, Писемский и Тургенев” он (Писарев. — Ред.) привлек к суду Гончарова, доказал по пунктам его виновность и объявил не заслуживающим ни малейшего снисхождения. <...> Трудно категоричнее высказаться о Гончарове, чем высказался о нем Писарев» (Ляцкий. С. 12, 19).
92 Литературная критика. Л., 1974. С. 211.
93 Там же. С. 243. В статье «Пророк славянофильского идеализма» (1876) Шелгунов с удовольствием приводит слова Григорьева о первом романе Гончарова как о произведении, «отделанном в частностях и подробностях», но «сухом до безжизненного догматизма по основной идее», «построенном в виде самой искусственной аллегории», главная мысль которого, однако, весьма понравилась «так называемым практическим людям» (Там же).
94 Скабичевский А. М. Сорок лет русской критики. 1820—1860 // Соч.: В 2 т. СПб., 1903. Т. 1. С. 354. Е. Ляцкий точно охарактеризовал статью Скабичевского: «Повторяя вкривь и вкось мысли, высказанные тем же Белинским, но пригоняя их к фразеологии шестидесятых годов, Скабичевский из-за борьбы с Петром Ивановичем Адуевым, давно уже еще до него поверженным в прах, проглядел и всю глубину художественной ценности романов Гончарова, и их историческое значение» (. С. 15).
95 Белинскому, по справедливому и глубокому наблюдению Чернышевского, были свойственны то чувство объективности, та широта взгляда, которые отсутствовали у его эпигонов 1860—1880-х гг.: «...он с полною готовностью признавал все достоинства произведений словесности, которые были написаны не в том духе, какой казался ему сообразнейшим с потребностью нашей литературы, лишь бы только эти произведения имели положительное достоинство. Для примера напомним его отзыв о романе г-на Гончарова „Обыкновенная история”» (Чернышевский. Т. III. С. 232).
96 «Вечные спутники» (1896), которая входила во все прижизненные собрания сочинений писателя.
97 Мережковский Д. С. Соч. М., 1914. Т. XVIII. С. 35.
98 Там же. С. 36. Превосходна и сжатая сравнительная характеристика творчества Гончарова: «По изумительной трезвости взгляда на мир Гончаров приближается к Пушкину. Тургенев опьянен красотой, Достоевский — страданиями людей, Лев Толстой — жаждой истины, и все они созерцают жизнь с особенной точки зрения. Действительность немного искажается, как очертания предметов на взволнованной поверхности воды» (Там же. С. 37).
99 Там же. С. 37—38.
100 «Как ни отличен чиновник Адуев от нигилиста Волохова и этот последний от аккуратного, добродетельного немца Штольца — у всех троих есть общая черта: рассудок у них преобладает над чувством, расчет — над голосом сердца, практичность — над воображением, способность к действию — над способностью к созерцанию». Этим героям Мережковский не симпатизирует; они, по его мнению, личности ходульные, выдуманные. Так, он считает, что Адуев-дядя нарисован «несколько прямолинейно и сухо, более искусно, чем художественно» (Там же. С. 46).
101 Там же. С. 42.
102 Рус. школа. 1892. № 4. С. 71—95.
103 Анненский И. Ф. Книги отражений. М., 1979. С. 263—264.
104 Русский роман за границей // ВЕ. 1886. Т. 5 (121), кн. 9. С. 301.
105 Gončarov I. A. Stará historie: D. 1—2 / Přel. J. P. Doslov, E. Valečky. Plzeň: Matice slovanská, 1872.
106 ådan går det! Roman i to Dele af I. Gontscharoff / Oversat fra Russisk af Em. Hansen. Kjøbenhavn, 1877.
107 Gontscharow I. A. Eine alltägliche Geschichte: Roman / Übers. von H. von Exe; mit einer Einleitung von W. Henckel. Stuttgart: W. Spemann, 1885 (переизд.: 1900).
108 Gontscharow I. A. Eine gewöhnliche Geschichte: Roman // Minzloff R. Beiträge zur Kenntnis der poetischen und wissenschaftlichen Literatur Russlands. Berlin, 1854. S. 131—154.
109 . Simple histoire: 2 vol. / Trad. du russe par E. Halpérine-Kaminsky. Paris: Perrin, 1887.
110 Gontsharow I. Tavallinen juttu: 1, 2. Kaksi-osainen romaani / Suomensi: Olga A. Wiipuri, 1889.
111 Goncharov I. A.
112 Мнение это он повторял неоднократно (см., например, письмо к В. В. Стасову от 17 августа 1882 г.).
113 Петр Готфридович Ганзен (Emanuel Hansen) (1846—1930) — датско-русский литератор. Родился в Копенгагене; с 1871 по 1917 г. жил в России. Еще в Дании участвовал в подготовке издания произведений Шекспира в переводе Э. Лембке. Перевод «Обыкновенной истории» был его первой опубликованной работой. Впоследствии переводил на датский язык произведения Л. Н. Толстого. На русский язык вместе с супругой А. В. Ганзен (урожд. Васильевой) перевел сочинения Г. X. Андерсена и Г. Ибсена. Подробнее о нем см.: Литературный архив. М.; Л., 1961. Т. 6. С. 37—40.
114 Vogué E.-M. Le roman russe. Paris, 1886; Studies in Russian literature. London, 1882.
115 Courrier C. Histoire de la littérature contemporaine en Russie. Paris, 1875. P. 243.
116 Ibid. P. 244.
117 Histoire de la littérature russe depuis les origins jusqu’a nos jours. Paris, 1886.
118 Wyzewa T. de. Écrivains étrangers / Deuxiéme serie. Paris, 1897.
119 Ibid. P. 207.
120
121 Goncharov I. A. A common story: A novel / Transl. by C. Garnett. London: London Book Co, 1906 (переизд.: 1917, 1977).
122 Goncharov I. A. The same old story / Transl. by I. Litvinova, M.: FLPH, 1957 (переизд. 1975, 1989); An ordinary story / Including the stage adaptation of the novel by V. Rozov; Transl. by M. L. Hoover. Ann Arbor: Ardis, 1994.
123 Gontscharow I. A. Eine alltägliche Geschichte / Übers. von F. Frisch // Gontscharow I. A. Gesammelte Werke: In 4 Bdn. Berlin: Cassierer, 1909. Bd. 1 (переизд.: 1920, 1923); Gontscharow I. A. ägliche Geschichte: Roman / Übers. von F. Frisch. Berlin: Volk und Welt, 1953 (переизд.: 1958, 1965); Gontscharow I. A. Eine alltägliche Geschichte: Roman / Übers. von F. Frisch; Oblomov: Roman / Übers. von C. Brauner. Zürich: Manesse Verlag, 1960; Gontscharow I. A. Eine alltägliche Geschichte / Übers. von R. Fritze-Hanschmann. Leipzig: Dieterich, 1965 (переизд.: 1980, 1989, 1993).
124 Solita storia / Trad. di F. Verdinois. Milano: Vallardi, 1909 (переизд.: 1922); Gonciarov I. A. Una storia comune: Romanzo / Trad. integrale di M. Vissetti. Milano: Rizzoli, 1947 (переизд.: 1961); Gonciarov I. A.
125 Gončarov I. A. Obrat osudu: Pohrobni práce / Přel. A. Šlechtova / Narodny listy: Nědelni a zábavná přiloga. 1893. № 300. S. 9—10 (отрывок); Gončarov I. A. Obyčejna historie: Román / Přel. B. Herbenová // Spisy I. Gončarova. Sv. 1. Praha: J. Otto, 1900; čarov I. A. Obyčejná historie / Přel. St. Minařik. Praha: St. Minařik, 1926; Gončarov I. A. Obyčajná história: Román ve 4 dieloch / Přel. H. Ruppeldtová. Turč. Sv. Martin: Matica slovenská, 1947; Gončarov I. A. šedni přiběh: Román 2 častech / Přel. Horák. Praha, 1950 (переизд.: 1951); Gončarov I. A. Všedni přiběh / Přel. R. Hávranková. Praha: SNKLHU, 1959 (переизд.: 1965, 1973, 1976); Gončarov I. A. Všedni přiběh / Přel. V. Marušiaková; Stúdiu napisal J. Kopaničák; Verše prebásnii J. Majernik. Bratislava: SVKL, 1960.
126 Zwykła historia / Tłum. W. Rogowicz / Pod red. i z przypisami Z. Fedeckiego. Warszawa: Ksiązka i Wiedza, 1955.
127 Постановка была возобновлена в Ленинграде тем же театром в 1973 г.; в Москве же к «Обыкновенной истории» в 1980-х гг. заново обратился театр-студия «Под крышей» О. Табакова, исполнившего на этот раз роль Петра Адуева. Спектакль «Современника» в 1970-х гг. был экранизирован Центральным телевидением.
128 Иванова В. Время и тип сценического героя // Верность революции. Л., 1971. С. 81.
129 конструкции. Интересна (вне цветового аспекта) заложенная в декорациях идея. Вот как характеризовал ее В. Шкловский: «Посредине сцены поставлен вращающийся круг, разделенный на комнаты несколькими перегородками. Эти комнаты охвачены двумя лестницами, которые сливаются вместе и идут куда-то вверх в нарисованный мрачный государственный Олимп. По бокам лестницы сидят чиновники, они представляют собой молчаливый хор, они ритмически передают друг другу бумажки слаженными, почти обрядовыми движениями, они штампуют бумаги, как будто заколачивают гробы на конвейере» (Шкловский В. Побежденная обыкновенность // Театр и кино. Год 1966. М., 1967. С. 96).
130 Табаков О. Высказаться через героя... // Искусство кино. 1968. № 5. С. 110.
131 Тимченко М. О современной сценической интерпретации героя классического произведения: (Из опыта постановок «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова) // Театр и драматургия. Л., 1971. С. 418—419 (Труды Ленингр. гос. ин-та театра, музыки и кинематографии; Вып. 3).