Примечания
Автограф неизвестен.
Источники текста С. 1847. № 3. С. 5—158; № 4. С. 241—412
1848 — Гончаров И. А
1858 — Гончаров И. А. Обыкновенная история: Роман в 2 ч. 2-е изд. И. И. Глазунова. СПб., 1858.
1862 — Гончаров И. А. Обыкновенная история: Роман в 2 ч. 3-е изд. И. И. Глазунова. СПб., 1862.
1868 — . Обыкновенная история: Роман в 2 ч. 4-е изд., вновь испр., И. И. Глазунова. СПб., 1868.
1883 — Гончаров И. А. Обыкновенная история: Роман в 2 ч. 5-е (на титуле ошибочно: 4-е) изд. И. И. Глазунова. СПб., 1883.
1884 — Гончаров И. А
1887 — . Полн. собр. соч. 2-е изд. Изд. И. И. Глазунова. СПб., 1887. Т. I.
1887 (2) — Гончаров И. А И. Глазунова. СПб., 1887.
Впервые опубликовано: С. 1847. № 3. С. 5—158, с указанием имени автора в оглавлении (ценз. разр. — 28 февр. 1847 г.); № 4. С. 241—412, с подписью: «Ив. Гончаров» (ценз. разр. — 31 марта 1847 г.).
В собрание сочинений впервые включено: 1884.
Печатается по тексту 1887
С. 177, строки 21—22: «Марьи Карповны» вместо «Марьи Васильевны» (описка Гончарова).
С. 185, строка 38: «уведомить» вместо «уведомит» (по С, , 1862, 1868).
С. 195, строка 11: «питаю уверительную надежду на ваше усердие» вместо «питаю усердие» (по С).
С. 195, строка 41: «Есть у нас» вместо «Есть у вас» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
: «поровну» вместо «по ровно» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
: «а к Софье» вместо «к Софье» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 227, строка 27«подбежал» вместо «побежал» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 228, строка 16: «наклонялся» вместо «наклонился» (по С, 1848, 1858, 1862, 1883).
С. 231, строка 32—33: «он далек был» вместо «он далеко был» (по 1868).
: «туалеты» вместо «туалет» (по 1868).
С. 234, строка 29: «прибавлял» вместо «прибавил» (по С, 1848, 1858, 1862).
С. 235, строка 35«денег за посуду» вместо «денег» (по 1868).
С. 243, строки 32—33: «и не советую торопиться жениться» вместо «и не советую жениться» (по 1868).
С. 244, строка 9: «А ты ведь женился бы» вместо «А ты женился бы» (по С, 1848, 1858, 1862).
: «вошли в пословицу» вместо «вошла в пословицу» (по 1868).
С. 248, строка 8«А если она влюбится» вместо «А если она влюблена» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 255, строки 9—10«по дорожке» вместо «по дороге» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 263, строка 21: «Посмотрите» вместо «Посмотри» (по 1868).
С. 268, строка 12: «и соснуть» вместо «соснуть» (по С, 18481862, 1868, 1883).
С. 299, строки 35—36: «...да! в солдаты: положим, что в солдаты и не отдадут, да ведь после этой истории» вместо «да! в солдаты: кроме того, после этой истории» (по 1848, 1858).
С. 301, строка 34: «объяснять» вместо «объяснить» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
: «ты бы лучше мать полюбил, с бородавкой-то: та надежнее» вместо «ты бы лучше мать полюбил» (по 1868).
С. 312, строка 9: «что я остался неразгаданным и непонятным ей» вместо «я остался неразгаданным ей» (по С).
С. 314, строка 29«не часто встречающимися» вместо «не часто встречающимся» (по С).
С. 321, строка 14: «не так виноват» вместо «так не виноват» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 321, строка 28«так он и того» вместо «он и того» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
: «такой» вместо «так» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 338, строка 14: «Он и ей кивнул» вместо «Он ей кивнул» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 338, строка 40«видела» вместо «видала» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
С. 341, строка 25: «продолжал он читать» вместо «продолжал он» (по 1868).
С. 344, строки 5—11: «Петр Иваныч заметил это. — Ну, кончай, Александр, — сказал он, — да поговорим о другом. — И это туда же! — крикнул Александр, швырнув тетрадь в печь. Оба стали смотреть, как она загорится» вместо «Петр Иваныч заметил это. Оба стали смотреть, как она загорится» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
: «что его видят» вместо «что видят» (по С, 1848, 1858).
С. 349, строка 15: «сам скажу» вместо «там скажу» (по 1868).
С. 350, строка 3«Вот я и поддерживала» вместо «Вот я поддерживала» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 351, строка 11: «бледен не от природы» вместо «не от природы» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 356, строки 7—8: «что он мало делом занимается» вместо «что он мало занимается» (по С).
: «не каждый же день» вместо «не каждый день» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
С. 357, строка 39: «Он и слушать ничего не хочет» вместо «Он слушать ничего не хочет» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
С. 357, строка 40«я знаю, что это значит» вместо «я знаю» (по 1868).
С. 360, строки 39—42: «но беда в том, что воображение, а за ним и сердце у ней были развиты донельзя, вскормлены романами и приготовлены ни для первой, ни для второй и третьей, а для такой любви, которая существует в романах» вместо «но беда была в том, что сердце у ней было развито донельзя, обработано романами и приготовлено не то что для первой, но для той романической (романтической — С) любви, которая существует в некоторых романах» (по 1868).
С. 360, строка 43«и бывает» вместо «бывает» (по 1868).
С. 363, строки 10—13: «герои Жанена, Бальзака, Друино: что перед их дивными изображениями жалкая сказка о Вулкане? И сама Венера перед новыми героинями — просто жалкая невинность!» вместо «Жанены, Бальзаки, Друино — и целая вереница великих мужей! Что перед их дивными изображениями жалкая сказка о Вулкане? Венера перед этими новыми героинями просто невинность!» (по 1868).
С. 364, строка 27: «удивления» вместо «удовольствия» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
: «и предалась» вместо «предалась» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 375, строки 14—15: «откуда с тоской наблюдала» вместо «откуда взорами с тоской наблюдала» (по 1868).
С. 381, строка 13«урока» вместо «упрека» (по С, 1848, 1862, 1868).
: «пролюбила» вместо «полюбила» (по С, 1848, 1858, 1862, 1883).
С. 392, строки 15—16: «забвения прошедшего, спокойствия, сна души» вместо «забвение прошедшего, спокойствие, сна души» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
: «сильнее ляжет на душу» вместо «сильнее наляжет на душу» (по 1868).
С. 406, строка 10: «Она вздохнула» вместо «Она вздрогнула» (по 1868).
С. 409, строка 13«Берега и река» вместо «Берега и реки» (по 1868).
С. 409, строки 39—40: «они не воротятся» вместо «они не воротятся»
С. 414, строка 36: «Я и сплю» вместо «Я сплю» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
: «ожидал бы счастия в будущем; с этим ожиданием и дожил бы до тех пор» вместо «ожидал бы до тех пор» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
С. 425, строка 40: «Плакучие ивы» вместо «Плакучие березы» (по С, 1848, 1868).
С. 428, строка 25«просадят» вместо «посадят» (по 1862, 1883).
С. 429, строка 14«Софья Васильевна» вместо «Софья Михайловна» (описка Гончарова).
С. 430, строка 24: «милосердая заступница» вместо «милосердная заступница» (по С, 1848, 1858).
: «Такое сомнение нашло» вместо «Такое сомнение навело» (по смыслу; опечатка во всех прижизненных изданиях).
С. 436, строка 39: «да не испорчен ли это значит» вместо «не испорчен ли, значит» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868, 1883).
С. 440, строка 23«слышь, плоха» вместо «слышишь, плоха» (по 1868).
С. 453, строки 21—22: «два-три конца от одного утла до другого» вместо «два-три конца от одного конца до другого» (по С, 1848, 1858).
С. 455, строка 8: «Хороший дом» вместо «Хорош дом» (по С, 1848, 1858, 1868).
: «зачем женятся» вместо «зачем жениться» (по С, 1848, 1858, 1862, 1868).
1
Творческую историю первого романа Гончарова приходится воссоздавать лишь на основании косвенных данных, поскольку мы не располагаем ни ранними подготовительными материалами,1 ни рукописями, ни письмами автора или его корреспондентов, отражающими какие-либо этапы возникновения или развития замысла. Таким образом, в распоряжении современного исследователя нет ни одного документа, непосредственно связанного с допечатным текстом «Обыкновенной истории». Сохранились лишь скупые мемуарные свидетельства самого Гончарова и его современников.
Известно, что в 1845 г. рукопись части первой романа была готова и отдана М. А. Языкову для передачи Белинскому и что тогда еще не была дописана часть вторая.2 М. Достоевского к М. М. Достоевскому от 1 апреля этого года, где говорится, что Гончарова «ужасно хвалят» (см. ниже, с. 718). Вероятно, тогда же, т. е. весной — не позднее начала лета 1846 г., Гончаров согласился на предложение Белинского отдать роман в подготавливаемый критиком сборник «Левиафан». Но и неуверенность в судьбе сборника,3 и, вероятно, усиленные просьбы А. А. Краевского, предлагавшего больший гонорар, чуть не склонили Гончарова на сторону редактора-издателя «Отечественных записок», что едва не повело к разрыву романиста с Белинским и Некрасовым и уж во всяком случае способствовало охлаждению отношений между ними.4 Тем не менее, как только Некрасову и И. И. Панаеву удалось купить (у П. А. Плетнева) «Современник», они сразу же обратились к автору «Обыкновенной истории»: «Мы объяснили Гончарову дело о журнале; он сказал, что Краевский ему дает по 200 р. за лист; мы предложили ему эти же деньги, и роман этот будет у нас» (. Т. X. С. 54). В ноябрьском номере «Современника» в объявлении об издании журнала на 1847 г. Гончаров значился в числе его новых сотрудников. «Обыкновенная история» была принята к напечатанию в мартовском и апрельском номерах.
«Современника» выходили, как правило, в самые первые дни соответствующего месяца, то сделать это он должен был не позднее конца января. Уже 10 февраля 1847 г. И. И. Панаев писал И. С. Тургеневу: «И. А. Гончаров сияет, читая свои корректуры...» (Панаев. Сочинения. С. 522). 28 февраля последовало цензурное разрешение номера,5 а на следующий день, накануне выхода его в свет, Белинский сообщал Тургеневу: «У „Современника” теперь 1700 подписчиков. Завтра выйдет 3 №, и по всем признакам повесть Гончарова должна произвести сильное впечатление. Будь она напечатана в первых 2-х №№ <...> можно клясться всеми клятвами, что уже месяц назад все 2100 экземпляров были бы разобраны и, может быть, надо было бы печатать еще 600 экземпляров...» (Белинский«Современника» с частью второй романа; номер вышел в свет 1 апреля (см.: Боград. С. 62). Оба номера открывались «Обыкновенной историей».
Названный самим Гончаровым срок создания романа (см. выше, с. 677) представляется маловероятным, особенно если вспомнить, что работа над «Обломовым» продолжалась в течение 10 лет, а на обдумывание и написание «Обрыва» ушло 20 лет; к тому же время создания «Обыкновенной истории» — это период активной служебной деятельности Гончарова.6 О том, что этот срок был более длительным, свидетельствует сам писатель в статье «Лучше поздно, чем никогда», где сказано: «В начале 40-х годов, когда задумывался и писался этот роман...».
7 По свидетельству А. В. Старчевского, он «постоянно делал свои отметки на рукописи, а иногда и просто перечеркивал карандашом несколько строк»; Гончаров согласился с замечаниями В. Н. Майкова, решив сделать в рукописи некоторые изменения «сообразно с указаниями молодого критика» — Гончаров в воспоминаниях. С. 54; см. также об этом ниже, с. 716).
Этим, собственно, и исчерпываются все данные, относящиеся к творческой истории романа. Что же касается истории его печатного текста, то она, несмотря на отсутствие наборной рукописи журнального текста и корректур всех последующих изданий, может быть освещена в достаточно полном объеме. О работе Гончарова над корректурами журнальной публикации неизвестно ничего, кроме приведенного выше сообщения Панаева Тургеневу о самом факте такого чтения. Но сохранились позднейшие рассказы современников писателя (А. Ф. Кони и М. М. Стасюлевича) о характере работы Гончарова над корректурами его произведений. Более общее свидетельство принадлежит Кони. Он писал: «Сомнения автора касались не только существа его произведений, но и самой формы в ее мельчайших подробностях. Это доказывают его авторские корректуры, которые составляли, подобно корректурам Толстого, истинную муку редакторов. В них вставлялись и исключались обширные места, по нескольку раз переделывалось какое-либо выражение, переставлялись слова, и уже подписанная к печати корректура внезапно требовалась обратно для новой переработки» (. С. 241—242).
Выходом в свет № 4 журнала «Современник» с частью второй романа заканчивается первый этап сложной и долгой истории «выделки» его текста.
После журнальной публикации роман выходил пятью изданиями (в 1848, 1858, 1862, 1868 и 1883
собрании сочинений), причем правка со временем принимала все более углубленный характер.8
«Неслыханный» успех романа (см. ниже, с. 719) обеспечил его выход отдельным изданием менее чем через год после журнальной публикации: 10 февраля 1848 г. Некрасов обращается к А. В. Никитенко с просьбой подписать к выпуску уже напечатанную книгу (см.: Некрасов. Т. X. С. 107); 13 февраля последовало цензурное разрешение, подписанное цензором А. Очкиным.
Высказывалось мнение, что это издание полностью соответствовало журнальному тексту, если не считать малозначительных частных исправлений (см.: . «Счастливая ошибка». С. 124; 1977. С. 510). Действительно, правка в основном касалась частностей: Гончаров последовательно проводит сокращение отдельных эпизодов, фраз, слов (снимает длинный монолог матери Надиньки в гл. V части первой («„Не будет, говорит она”. Ну, думаю, не будет, так что ж ждать понапрасну ~ „Нет, говорит она”» — вариант к с. 277, строки 24—25); вычеркивает излишне подробные описания (после слова «флигелями» снимает пояснение: «на улицу, об одном окне каждый» — вариант к с. 205, строка 14); отказывается от пространной характеристики бесед Александра с Лизой о «писателях» из главы IV части второй (вариант к с. 403, строкой 23); убирает отдельные авторские ремарки (вроде: «Глаза ее отуманились» — вариант к с. 263, строка 6)).
«несоразмерность» между двумя частями романа: «вторая половина некоторым образом убивает первую» (см. ниже, с. 729). О том же, что все сокращения, подчас даже мелкие, вплоть до отдельного имени, носили творческий характер, говорит один, казалось бы, не очень значительный пример: в главе II части первой перечень известных имен, приводимый Петром Ивановичем («Ньютон, Гутенберг, Ватт так же были одарены высшей силой...»), в журнальном тексте включал имя французского педагога Жакото (Jacotot, 1770—1840), автора книги «Langue étrangère» (1829), в которой утверждалось, что в основе изучения всех наук должно лежать заучивание наизусть (вариант к с. 223, строка 23). Еще в 1818 г. Жакото выступил со своим методом преподавания, направленным на развитие активности и самостоятельности обучающихся; его основные сочинения — «Всеобщее обучение. Родной язык» (1823) и «Иностранный язык» (1829). Главные принципы Жакото укладывались в несколько формул: кто сильно хочет, тот может; человеческий разум способен сам образовывать себя; умственные способности у всех одинаковы. Система Жакото была популярна в Западной Европе и в России в 1830-е гг. В заметке В. Ф. Одоевского «О системе Жакото. (Замечания на статью, помещенную в «Journal de Débats» 1829, дек. 13-го)», напечатанной в № 9 пушкинской «Литературной газеты» за 1830 г., говорится, что эта метода заслуживает «уважение или, по крайней мере, внимание ученого мира» России, и сообщается, что «на русском языке готовится особенное сочинение о сей методе», которая «обошла Англию, завела споры в Германии и произвела необыкновенное действие во Франции, где в начале 1829 года заведено уже было пять школ по методе всеобщего обучения <...> коих число ежедневно умножается и где мы насчитали по журналам уже до 16 отдельных сочинений, вышедших в прошлом году по сему предмету, кроме периодического издания, составляемого сыновьями изобретателя...».9 Однако к 1848 г. популярность Жакото уже не шла в сравнение с известностью других названных в романе ученых, и Гончаров снимает это имя.
Различного рода добавления встречаются в значительно меньшем количестве. Чаще всего они носят характер уточнений (так, фраза Александра: «Вы, дядюшка, решаетесь назвать глупостью этот святейший порыв души, это благородное излияние» — заключается теперь словом «сердца» (вариант к с. 220, строки 43—44); вместо «исподтишка» становится: «он замечал, как исподтишка» (вариант к с. 231, строки 14—15); после слов: «Он остался один» — прибавлено: «в раздумье» (вариант к с. 264, строка 4) и т. п.). Тот же уточняющий характер носят и более заметные добавления: например, в сцене прихода Александра (вместо ожидаемого Надинькой графа Новинского) появилась фраза: «Не этого гостя ожидала она» (вариант к с. 287, строки 12—13); в авторском описании раздумий Лизаветы Александровны по поводу «кодекса сердечных дел» ее мужа добавляется фраза: «...тогда другое дело: она, может быть, поступила бы, как поступает большая часть жен в таком случае» (вариант к с. 314, строки 26—28).
«закричала» вместо «заговорила» (вариант к с. 338, строка 30); «сказала Надинька пророческим тоном» вместо «сказала с испугом Надинька» (вариант к с. 263, строки 42—43); «возражал на это» вместо «возразил» (вариант к с. 403, строка 12) и т. п.). Такая правка будет последовательно проводиться вплоть до последних изданий романа в собраниях сочинений.10
Самый же обильный слой правки — правка стилистическая. Это прежде всего замена отдельных, подчас действительно малоудачных фраз, выражений и оборотов другими (например: «что-нибудь такое — достигло до той степени, где» вместо бывшего «что-нибудь этакое — без границ, то есть в такой степени, когда уж» (вариант к с. 307, строки 24—26) или более простая фраза: «Счастье для него кончилось, и какое счастье? фантасмагория, обман» — вместо следующего авторского рассуждения по поводу очередного «разочарования» Александра: «Прямое счастье для него кончилось, и какое счастье: всё в обмане» (варианты к с. 390, строки 31, 32)). Иногда замена объясняется более сложными мотивами: так, в описании бала в главе II части первой слова «гром мазурки»11 заменяются словами «гром музыки» (вариант к с. 231, строки 41—42) — вероятно, не только потому, что на бале танцевали не одну мазурку, но и потому, что Гончаров заметил ниже в этом же абзаце слова «рев мазурки».
Освобождается текст и от чересчур эмоциональных выражений (вроде того, что следовало за словом «документ» в заключительном письме Александра к дяде: «писанный вашей кровью!!!» — вариант к с. 452, строки 26—27), от выражений и оборотов, либо устаревших, либо просто «сорных», неловких (простонародное «подцепить» заменяется на «залучить» — наст. том, с. 555, сноска 3; слова «на колени, что ли бы» на «на колени бы» (вариант к с. 207, строка 6); слова «сильно вздыхая» на «млея и вздыхая» (вариант к с. 269, строки 31—32 и т. п.).
Все подобные изменения: добавления, сокращения, исправления и прочие разночтения (в общей сложности числом около 200) явились лишь первым этапом работы Гончарова над текстом «Обыкновенной истории»; они показывают, насколько требователен был писатель к произведению, стилистика которого почти не вызвала нареканий критики.
«Обыкновенной истории» вышло в свет 23 декабря 1857 г. (на титульном листе проставлен 1858 г.; см.: Летопись. С. 80). Цензурное разрешение было получено значительно раньше, 20 апреля (цензором был И. И. Лажечников). Вероятно, такой разрыв между цензурным одобрением и выходом в свет был связан с тем, что в самом начале лета (7 июня) Гончаров собирался за границу, намереваясь там работать над «Обломовым», и спешил отдать в цензуру исправленный текст (корректуры же проходили без него — их держал И. И. Льховский). Следовательно, над текстом «Обыкновенной истории» он работал лишь до апреля 1857 г. В это время завершалась публикация в различных периодических изданиях отдельных очерков из будущей книги «Фрегат „Паллада”» и готовилось отдельное издание этой книги;12 наконец, это был период интенсивной служебной деятельности Гончарова-цензора.13 Но, несмотря на все это, правка текста «Обыкновенной истории» продолжалась, хотя объем ее и уменьшился (на треть по сравнению с правкой в предыдущем издании). По всему тексту идет дальнейшее сокращение отдельных фраз, частей фраз, слов (так, из фразы: «...они (слезы. — Ред» — было убрано слово «потоком» (вариант к с. 173, строка 5)); из начала фразы: «Она в три приема...» — ушли слова-штамп «с быстротой молнии» (вариант к с. 177, строка 11); упростилась фраза: «Не заводи лишнего, ни роскоши», теперь она стала читаться следующим образом: «Не заводи роскоши» (наст. том, с. 554, сноска 9); с такой же целью были преобразованы часть фразы: «искушение чад Евы — мальчишек» (стало: «искушение мальчишек» — вариант к с. 205, строки 16—17) и выражения «какая-то молодая» (стало: «молодая» — вариант к с. 278, строка 9), «прерадушно пожал» (стало: «пожал» — вариант к с. 462, строка 43), «не одним этим, — он указал на голову» (стало: «не одной головой» — вариант к с. 462, строка 3); были сокращены «лишние» слова в Эпилоге (во фразе: «видя, что дядя глядит на него свирепо» — после слова «дядя» до 1858 г. было: «машет ему обеими руками и», а после слов «зверское лицо» шли слова «и замахал рукой»; от текста: «А ну-ка, покажи голову: теперь у самого лысина, а женишься! что?» — осталось только: «Покажи-ка голову» — варианты к с. 464, строки 18, 37, 44).
Продолжались и различного рода замены (уменьшительное «дурачки» было исправлено на «дураки»; вместо выражения «без спросу украли» появилось слово «вытащили»; «зеленые панталоны» Александра превратились в «синие», став одного цвета с сюртуком; «дома» почти последовательно исправлялись на «домы» (варианты к с. 173, строка 25, с. 197, строки 9, 33, с. 207, строка 16). По всему тексту тщательно выправлялись отдельные фразы: «Божественная искра огня, который (до 1858 г. было: «которая») более или менее горит во всех нас, сверкнула бы там незаметно (в 1858 г. прибавляется: «во мне») и скоро потухла...»; «...не рассмотрев (до 1858 г. было: «не рассмотревши») ее пристально (до 1858 г. было: «так пристально»), ждал бы там от нее чего-нибудь еще (до 1858 г. было: «ждал бы там еще»)»; «...а я вношу все эти драгоценные материалы в особый мемуар. Я не премину (до 1858 г. было: «который и не премину») вручить его вам лично»; фраза: «Вы так хорошо рассказываете...» — заменяется фразой: «Вы лучше меня говорите...» (варианты к с. 391, строки 34—35, с. 392, строки 4—6, с. 452, строка 33, с. 464, строки 7—8). Деепричастия «приехавши», «заметивши», «выслушавши», «поднявши» заменяются на более литературные формы «заметив», «приехав», «выслушав», «подняв»; устарелая форма слова «замужство» исправляется на «замужество», а «реэстр» на «реестр»; наконец, исправляются не замеченные ранее неловкие фразы (или ошибки набора), вроде «из роту сигару» (стало: «из рта сигару») (варианты к с. 212, строка 18, с. 245, строка 37, с. 300, строка 40, с. 447, строка 8, с. 365, строка 26, наст. том, с. 552, сноска 5, с. 208, строка 12) и т. д. Последовательно восстанавливается авторская инверсия, возможно устраненная кем-то в предшествующем наборе («поля наши» вместо «наши поля»; «души моей» вместо «моей души» (варианты к с. 178, строка 20, с. 267, строка 28), а также «разглядеть их» вместо «их разглядеть» (наст. том, с. 551, сноска 5) и т. п.).
В 1861 г., испытывая острый недостаток в средствах,14 Гончаров решился на очередное переиздание «Обыкновенной истории» (ценз. разр. — 7 дек. 1861 г.; цензор — В. Н. Бекетов), «Обломова» (ценз. разр. — 15 нояб. 1861 г.) и «Фрегата „Паллада”» (ценз. разр. — 6 февр. 1862 г.). В это время Гончаров уже не служил15 и интенсивно работал над романом «Обрыв». «Обыкновенная история» вышла в свет третьим изданием 21 февраля 1862 г. (см.: . С. 120).
Характер работы над «Обломовым» позволил Л. С. Гейро сделать вывод о том, что в результате «последней творческой переработки текста» в издании 1862 г. не только был «уточнен» «ряд ответственных эпизодов романа», но и «тщательно выправлен» «его стиль и слог»,16 причем эта работа могла быть проведена писателем в период с сентября 1860 и до конца мая 1861 г. (т. е. до отъезда за границу). В связи с этим становится понятно, что работа над двумя другими переиздаваемыми произведениями не могла вестись в таком же объеме. Об этом свидетельствует и содержание объявлений, о которых активно хлопотал Гончаров.17 Об «Обломове» он писал А. В. Никитенко 21 января 1862 г., незадолго до выхода романа в свет: «И как теперь дело идет не столько о моей литературной репутации, сколько о сбыте этого второго издания, то если Вы благоволите вставить как-нибудь слова: что (что совершенно справедливо), то это много поможет сбыту книги, о чем я теперь сладостно мечтаю». Что же касается «Обыкновенной истории», то Гончаров просил своих корреспондентов лишь упомянуть о выходе романа новым изданием.18 Но, по сути дела, говоря словами Гончарова из только что приведенного письма, в «Обыкновенной истории» 1862 г. и текст был «тщательно автором просмотрен», и слог «кое-где сглажен», и «сокращения длиннот» произведены, т. е. дальнейшая работа велась в том же плане, что и для издания 1858 г., с тою только разницей, что, например, сокращений теперь было сделано гораздо больше. Обильно снимаются, например, фразы, завершающие разного рода рассуждения (после рассказа о давнем «романе» Аграфены и Евсея, заканчивающегося восклицанием: «Многие ли в итоге годов своей жизни начтут десять счастливых?» — до 1862 г. следовало: «Завидная участь!» (вариант к с. 173, строка 23); из «разбора» дядей стихов Александра исчезли заключающие основное соображение: «Одно и то же в первых четырех стихах сказано» — слова «зачем же повторять?» (вариант к с. 224, строка 11); из восклицания Александра: «Где же разум <...> в книгах ли, в самых ли бумагах, или в головах этих людей?» — были вычеркнуты слова «трудно решить» (вариант к с. 227, строка 17)). Снимаются и излишне пространные описания (упрощается, в частности, описание праздничного одеяния Антона Иваныча — за словами: «...во фраке бог знает какого покроя» — до 1862 г. следовало: «в белом жилете и галстухе, то есть по названию белом, а в самом деле грязном, — но без перчаток и в праздники и в будни» (наст. том, с. 556, сноска 4); сокращается текст письма Заезжалова к Петру Ивановичу, из которого уходят слова, заключающие просьбу прислать «патенты на три чина»: «служил, служил государю и отечеству, а добрым людям нечего и показать ~ да и есть что почитать от скуки» (вариант к с. 195, строка 38); становится значительно короче рассуждение по поводу восприятия Петербурга провинциалом, из которого автор, видимо оценив реакцию провинциала, подавленного величием города и потому впавшего в обличительный тон, как несколько карикатурную, убирает два пассажа — первый, следовавший за словами: «они обдирают вас. а вы и рады быть олухами!» — и содержавший пространное описание «топорного» костюма провинциала (вариант к с. 205, строка 43), и второй, включавший сравнение городских «икры, груш и калачей» с провинциальными, в ущерб первым, и заканчивавшийся очередной авторской сентенцией: «И так иногда долго дура-привычка держит под своей ферулой человека весьма порядочного» (вариант к с. 206, строка 3)). Сокращаются отдельные детали в описании облика «нового» Александра, «из подмалеванной картины» превратившегося в «оконченный портрет»; снимается дополнение к словам «расправа коротка» («на дуэль, или, по крайней мере, нашумим, настращаем, — мы молодцы!!!» — вариант к с. 230, строка 40) и исчезает следовавшая за словом «препятствия» фраза: «Юношу, запечатленного такой отвагой, наш народ называет ясным соколом» (вариант к с. 231, строки 1—2). Подвергся сокращению и разговор между Александром, дядей и Лизаветой Александровной о любви: объясняя племяннику, как надо «держать» жену, дядя как бы предвидит, что Лизавета Александровна может подслушать их разговор и предупреждает Александра об этом (вариант к с. 304, строка 1). Сняв же «предупреждение» Петра Ивановича, Гончаров делает эту сцену более острой, драматичной. В том же духе и другие купюры: отказ от слов «в провинцию», входивших в текст: «писал он в одно утро к Поспелову» (вариант к с. 212, строка 2); вычеркивание из письма Александра к Поспелову упоминания Пушкина и слов из «Евгения Онегина»: «делить, как говорит Пушкин, » (вариант к с. 212, строка 13); устранение сцены, в которой Александр «в припадке тоски» декламирует «монолог из „Разбойников” Шиллера» или припоминает «любимый романс своей тетки» (вариант к с. 231, строка 24). Значительно сокращено описание короткой попытки Александра забыться в кругу друзей и у «ресторатёров» (вариант к с. 388, строка 38), а также его воспоминания о прошлой жизни (вариант к с. 389, строка 15) и сожаления по поводу того, что он не остался в деревне (вариант к с. 392, строка 13). Сокращения коснулись и детального описания удочки Александра (в сцене первого появления Лизы) и рассказа о первом впечатлении Лизы от его внешности (варианты к с. 395, строка 43, с. 396, строки 1—3). Значительно сокращен разговор Александра с Лизаветой Александровной. После слов «лежачего не бьют» следовал их диалог о таланте Александра (вариант к с. 417, строка 2). Избегает Гончаров и тавтологий (в сцене диалога дяди с «разочарованным» племянником до 1862 г. фраза: «Не за свое дело взялся, — подумал Петр Иваныч» — заканчивалась словами «это не по моей части», по сути дела повторявшими начало фразы; теперь эти слова снимаются — вариант к с. 388, строка 3). Продолжалась и дальнейшая шлифовка диалогов и авторских ремарок, заключавших слова персонажа (вместо слов Аграфены, обращенных к Евсею: «У! проклятый!» — стало просто: «Проклятый!» (вариант к с. 191, строка 43); прежняя фраза: «Порадуйте меня добрым словцом, — сказал Евсей, — ведь последний денек», — явно выиграла, став более эмоциональной: «Прощайте, прощайте! — с громаднейшим вздохом сказал Евсей, — последний денек» (вариант к с. 174, строки 18—19);19 вместо «счастлива! Господи! Господи!» осталось только «счастлива!» (вариант к с. 197, строка 3); вместо «Пожурю, пожурю» — «Пожурю» (вариант к с. 357, строка 3)). Часто убираются слова вроде «прибавила Анна Павловна» (наст. том, с. 560, сноска 2); упрощаются выражения типа «У!!! дико воскликнул», заменяемые одним словом («воскликнул») (вариант к с. 246, строка 10). Однако Гончаров тщательно сохраняет стилистику речи Александра, ориентированную на книжную традицию первой половины XIX в. «Романтические» элементы в его речи подчас даже усиливаются: это показывает новая редакция его встречи с Поспеловым (см. ниже).
«речей» дяди последовательно убираются повторы, восклицания, недосказанности (сокращается его монолог, в котором он осмеивает «романтизм» племянника: «...тебе подавай кинжалов, резни, крови <...> ну есть ли во всем этом смысл, скажи на милость?» (вариант к с. 418, строки 37—42); заменяется более кратким его «наставление» Александру быть осторожнее в «откровениях», чтобы их разговор не услышала спящая по соседству жена (до 1862 г. этот текст состоял из трех фраз: «...ради Бога, — заговорил дядя, махая рукой, — услышит жена — беда! <...> Он засмеялся и погрозил Александру пальцем», в результате правки от «наставления» осталось лишь: «заговорил дядя, махая рукой, — хорошо, что жена спит, а то... того» — вариант к с. 304, строка 1)).
Из текста изымались некоторые резкие, чересчур, может быть, «сильные» выражения и сравнения. Вместо «Вот пришел — набушевал, помешал мне...» — стало: «Вот пришел — помешал мне...»; из ответа дяди на упрек Александра в том, что он «без милосердия» вонзает «свой анатомический нож в самые тайные изгибы» его сердца, была снята фраза: «И оператору неприятно видеть конвульсии больного, когда он режет его, но он спасает его, может быть, и я не бесполезен тебе»; из фразы: «...у Александра сердце заметалось в груди» — ушло сравнение «как лесная птица в клетке»; вместо «беситься, грубиянить» стало просто: «грубиянить»; из фразы: «Тут Петр Иваныч, как инквизитор, остановил на племяннике свой холодный и покойный взор» — были устранены слова «как инквизитор»; была отброшена завершающая пересказ дядей слов Суркова фраза: «И при этом предико заревел и ударил кулаком по столу» (варианты к с. 240, строки 23—24, 30, с. 252, строка 20, с. 301, строка 15, с. 356, строка 19, с. 358, строка 40).
Но текст романа не только сокращается. В него вводятся и некоторые добавления. Например, лишь в этом издании в эпизоде появления Поспелова перед отъездом Александра в Петербург появляются романтические штрихи (после слов: «О, есть дружба в мире!» — теперь следует: «Навек, не правда ли? <...> До гробовой доски! <...> Да, да, и ты пиши!» — вариант к с. 190, строки 19—24); Гончаров также замечает, что в сцене окончательного прощания матери с Александром во всех предыдущих изданиях Поспелов не участвовал, и во фразу: «Впереди пошли Анна Павловна с сыном» — добавляет слова «и с Поспеловым» (вариант к с. 190, строка 37). Дополнительная характерная деталь появилась в том месте письма Заезжалова к Петру Ивановичу, где рассказывается, как «обнесли» советника Дрожжова: «...и ныне нудят подать просьбу об отставке» (вариант к с. 196, строка 6).
Все дополнения, как правило, тонки и точны. Эпизоду перед письмом Александра Поспелову предшествует фраза: «Александр долгом считал любить дядю, но никак не мог привыкнуть к его характеру и образу мыслей». Последних двух слов не было до 1862 г. (вариант к с. 211, строка 44). И только в этом издании эпизод прозрения Александра насчет Надиньки заканчивается его горестным восклицанием: «О дядя, дядя! и в этом ты беспощадно прав!» (вариант к с. 288, строки 11— 12). А последняя сцена части первой между Александром и Лизаветой Александровной была бы неполна без упоминания о благодарном порыве Александра, выразившемся во вставленном в текст после слов «и поцеловала в лоб» следующем добавлении: «а он прильнул губами к ее руке» (вариант к с. 310, строки 6—7); только после этой вставки становится естественным авторское «резюме»: «Долго говорили они». Органично вписался в монолог Александра по поводу неблагодарности людей текст: «рассыпать бисер — перед кем!» (вариант к с. 322, строки 29—30); столь же уместна и вставка 1862 г. в сцене чтения им своей повести дяде и Лизавете Александровне (увидев, что Петр Иванович порывается уйти, ничего не сказав о повести, и заключив, что с его стороны это «недоброжелательство», Александр завершает свое предположение словами: «Все-таки он умный чиновник, заводчик — и больше ничего, а я поэт» — вариант к с. 338, строки 37—38), а его горестные размышления, наверное, выглядели бы незавершенными без итоговой фразы: «Опыты только понапрасну измяли его, а здоровья не подбавили в жизнь, не очистили воздуха в ней и не дали света» — вариант к с. 390, строки 42—44 (в свою очередь, это дополнение повело к сокращению внутреннего монолога Александра за счет изъятия фрагмента: «Зачем я уезжал <...> и никогда не прозрел бы, никогда бы не упал!» — вариант к с. 392, строка 13).
Характерно, что в правке 1862 г. почти не ощущается новое время: в ней нет признаков бурных 1860-х гг. Исключение составляет, может быть, такая деталь. Оценивающий повесть Александра приятель Петра Ивановича, журналист, видевший «причины зла», т. е. появления так называемых «разочарованных», в «самолюбии», «мечтательности», «преждевременном развитии сердечных склонностей и неподвижности ума», теперь, в 1862 г., знает средства к исправлению этого зла: «Наука, труд, практическое дело — вот что может отрезвить нашу праздную и больную молодежь» (вариант к с. 342, строки 6—7).
«авторских ремарок другими. Даже такая, казалось бы, броская замена, как наименование Александра «романтиком» вместо бывшего до 1862 г. определения «энтузиаст» носит чисто стилистический характер, ибо определение это дано ему теми, кто «исподтишка» смеялся «над его юношескою восторженностью» (вариант к с. 231, строки 14—15). Вот еще некоторые примеры такой правки: вместо: «Это озадачило Александра, и он...» — стало: «Озадаченный Александр...» (вариант к с. 201, строка 32); вместо «ты меня очень обяжешь» появилось одно словечко «кстати» (вариант к с. 233, строка 35); слова: «— Ты и это говорил? — спросила Лизавета Александровна» — были заменены авторским замечанием: «Лизавета Александровна молча и глубоко посмотрела на мужа» (вариант к с. 419, строки 4—5).
Наконец, именно в издании 1862 г. было завершено внешнее оформление текста романа: введена нумерация глав одними римскими цифрами (без слова «глава»).
Казалось бы, тщательно переработанный текст 1862 г. должен был теперь удовлетворить писателя. Однако предпринятое им четвертое издание «Обыкновенной истории» вновь оказалось не только тщательно, но во многом даже кардинально переработанным. Такая основательная переработка не могла быть осуществлена за короткое время. Писатель же в этот период был чрезвычайно занят.
По возвращении 1 сентября 1867 г. из отпуска, проведенного за границей, он продолжал активную служебную деятельность20 и усиленно работал над рукописью романа «Обрыв».21 «Обыкновенная история» уже вышла из печати, о чем в тот же день известили «С.-Петербургские ведомости» (в № 65) (см.: Летопись. С. 167).
Переработка текста романа для издания 1868 г. велась по тем же направлениям, что и раньше. Об этом достаточно убедительно говорят строки из ноябрьского письма Гончарова к К. Ф. Ордину, которому писатель отправляет «прилагаемую старую „историю” <...> в тех видах, что эта история подновилась и немного поправилась против прежних изданий». Слово «немного» в этой фразе не случайно: значительное число добавлений было уже введено прежде и не отменялось. Что же касается собственно правки для издания 1868 г., то Гончаров прежде всего продолжает сокращать текст. Существенных сокращений немногим более десяти — и сделаны они преимущественно в части первой романа. Так, из наставлений Анны Павловны сыну в главе I снимается «пассаж»: «На мужних жен не зарься <...> великий грех! <...> Они готовы подцепить, как увидят, что с денежками да хорошенький» (наст. том, с. 555, сноска 1); вероятно, излишними показались Гончарову и слова матери в ответ на уверение Александра в том, что его Бог накажет, если он ее забудет: «Перестань, перестань, Саша! что ты это накликаешь на свою голову! <...> пусть я одна страдаю»! (наст. том, с. 555, сноска 11). Продолжается и дальнейшая переработка тех страниц главы, которые посвящены Антону Иванычу; сокращается, в частности, прежде перерабатывавшийся текст: «Умрет ли такой человек, он долго еще живет в памяти бестолковых <...> живил своим присутствием весь круг, где был центром. Так ветреное дитя плачет о смерти собачонки и не чувствует минуты, когда само становится сиротой» (наст. том, с. 558, сноска 7). Следующие заметные сокращения сделаны в конце главы III той же части первой (из длинных «поучений» Петра Ивановича уходят два отрывка: «Разбери-ка, как любовь создана <...> и не наглядятся?» (вариант к с. 247, строки 23—30) и «тогда и терзаться не станешь <...> покоен человек» (вариант к с. 249» строки: 7—10)). Сокращает Гончаров и довольно обширный эпизод из диалога дяди и Александра о «секрете супружеского счастья» («А! вот он, знаменитый секрет <...> а то... того...» — вариант к с. 303—304, строки. 36—2).
Остальные сокращения, касающиеся фраз, частей фраз, отдельных слов, авторских ремарок в диалогах, как правило, носят характер стилистической правки.
«Подновился» текст романа в основном за счет более или менее пространных вставок. Наиболее заметная из них — размышления Петра Ивановича о своем безотрадном прошлом в главе II части первой: «Он мысленно пробежал историю своего прошлого <...> и устоит ли этот юноша?» (вариант к с. 200, строка 26). Еще одно характерное дополнение связано с введением в читаемые дядей стихи Александра одиннадцати новых строк взамен прежнего «и т. д.». Возможно, эти новые маловыразительные строки понадобились писателю для другого сделанного следом дополнения — довольно резкой оценки стихов Петром Ивановичем: «Много болтовни, а ни образа, ни красок: общие места!» (вариант к с. 225, строка 19), тем более что некоторые из предыдущих стихов были признаны дядей «недурными».
В конце главы I части второй в эпизоде назидательной беседы Петра Ивановича с Александром в присутствии Лизаветы Александровны, удерживающей мужа от слишком резких упреков, появились две весьма значительные вставки. Одна из них следовала за словами «как родная сестра»: «У Лизаветы Александровны билось сердце, когда говорил о ней муж. „Какой вдруг луч вырвался! — думала она, глядя на него горячими глазами, — надолго ли, надолго ли?..”» (вариант к с. 330, строка 12). И здесь же, несколькими строками ниже, вводится еще одно дополнение, касающееся Лизаветы Александровны: «Перестань, ради Бога, — говорила она, а про себя не желала, чтоб он перестал. Ей хотелось, чтоб „луч” погорел подольше. Но Петр Иванович взял тоном ниже и вышел из пафоса. Она тихонько вздохнула» (вариант к с. 330, строка 19).
монологах и авторских ремарках. Они не так часты (всего 10—15 случаев). К примеру, короткое замечание Петра Ивановича, касающееся его старой любви: «та... а! помню...» — становится более пространным: «та... Боже мой! я думал, что давно и на свете нет никого...» (вариант к с. 196, строка 33); в описании провинциального города к словам «никому не тесно» добавляется: «люди не ютятся, как муравьи, в тесные кучи» (вариант к с. 205, строка 28); слова Петра Ивановича из диалога с Александром о женитьбе в ответ на утверждение племянника, что «прекрасные существа» следует выдавать замуж за молодых сверстников: «Довольно! то есть за таких молодцов, как ты. Если б мы жили...» — распространяются за счет романтического клише «в Аркадии» (вариант к с. 245, строка 31); в упомянутом выше разговоре Петра Ивановича с Александром к характеристике, данной Волочкову Александром: «Ничтожное и еще вдобавок злое животное...», — прибавляются слова: «Козни, интрига — его орудия. Чужое несчастье — ему праздник» (вариант к с. 327, строка 26); упрек дяди, состоящий в том, что «нехорошо» так аттестовать людей, у которых «несколько лет сряду» Александр «находил всегда радушный прием», дополняется сентенцией: «Это злоречие, и притом бесцельное, не вызванное никакой обидой с их стороны» (вариант к с. 328, строки 22—23).
Проводит Гончаров и дальнейшую стилистическую правку, причем довольно часто в ранее правленный текст вводит новые уточнения. Так, продолжается переработка текста, посвященного описанию облика Петра Ивановича (вариант к с. 193—194, строк 40—6); нейтральное описание провинциальных присутственных мест: «близко без надобности никто не подходит» — заменяется на другое, с более яркими деталями: «стоят особняком, заросли лопухом и крапивой, крыльцо обвалилось, карнизы осыпались» (вариант к с. 205, строки 20—21); слова «созерцания явлений духовной природы человека» заменяются одним словом «миросозерцания» (вариант к с. 212, строки 5—6); выражение «живут сердцем» заменяется на «живут воображением» (вариант к с. 218, строки 22—23); «гримасничать» на «смеяться» (вариант к с. 222, строка 20); «взор» на «взгляд» (вариант к с. 232, строка 3); излюбленное гончаровское словечко «примолвил» на «промолвил» (вариант к с. 252, строка 36); «не просит у него денег» на «таится, сдерживается, не порет дичи, не мотает» (вариант к с. 268, строки 2—3); «всегда носил с собой» на «нарочно недавно прочел и выписал себе» (вариант к с. 323, строка 9); «что он разорвал с ней связь» на «что они разошлись» (вариант к с. 355, строки 11—12).
«...эти жалкие лица вседневных мелких трагедий и комедий»; в 1868 г. стало: «эти жалкие лица вседневных мелких комедий» (вариант к с. 268, строка 35). В уста графа Новинского вложено гораздо более тонкое и деликатное замечание по поводу стихов Александра («О стихах Александра он сказал, что не знает их, но поспешил приписать это своей невнимательности»), чем до 1868 г. (было: «О стихах Александра он сказал, что не знает их и не слыхал...» — вариант к с. 272, строки 41—42). В сцене, где Александр, обращаясь к Надиньке, сидевшей на лошади, «закричал каким-то диким голосом», слово «каким-то» в 1868 г. оказалось снятым, а Надинька здесь в испуге смотрит на Александра не «открыв немного ротик», а «неподвижными, широко открытыми глазами» (варианты к с. 276, строки 16, 23). В главе V части второй вместо патетического финала: «Где я страдал, / Где я любил, Где сердце я похоронил. ~ и спрятался в глубину кареты» — появилось короткое выразительное «резюме»: «Тут дилижанс круто повернул к заставе, город скрылся у него из глаз, не дослушав его излияний...» (вариант к с. 425, строки 27—34).
Можно отметить в новом издании и значительное количество исправлений явно искаженных переписчиком или наборщиком либо не удавшихся самому автору мест (см. выше список исправлений, с. 674—676).
Следующее издание романа вышло в 1883 г. и набиралось по тексту 1862 г., а не по тексту 1868 г., как естественно было бы думать. При этом в текст романа было внесено немалое количество новых исправлений и изменений, однако почти ни одно из названных выше сокращений, дополнений, замен и уточнений 1868 г. в новое издание не попало. Можно было бы предположить, к примеру, что внутренний монолог Петра Ивановича о своем прошлом (вариант к с. 200, строка 26) разрушал четкое построение всего эпизода, в котором мысль дяди о том, «не будет ли он отвечать перед совестью», влекла за собой следующие за нею строки: «Тут кстати Адуев вспомнил, как семнадцать лет назад покойный брат и та же Анна Павловна отправляли его самого». Ведь длинная вставка могла показаться автору по прошествии времени явным нарушением «архитектоники» произведения, о которой Гончаров постоянно заботился и о которой писал в статье «Лучше поздно, чем никогда»: «Всего более затрудняла меня архитектоника, сведение всей массы лиц и сцен в стройное целое. <...> Одной архитектоники <...> довольно, чтобы поглотить всю умственную деятельность автора: соображать, обдумывать участие лиц в главной задаче, отношение их друг к другу, постановку и ход событий, роль лиц, с неусыпным контролем и критикою относительно верности или неверности, недостатков, излишества и т. д.». Что же касается размышлений Лизаветы Александровны по поводу неожиданно теплых нот в словах мужа о ней (вариант к с. 330, строка 12), то они явно нарушали «участие лиц в главной задаче» и были очевидным композиционным «излишеством».
Не попало в текст 1883 г. и появившееся в 1868 г. слово «секундант» вместо «свидетель» (вариант к с. 297, строка 11). Но эта кажущаяся на первый взгляд бесспорной замена оказалась неучтенной отнюдь не случайно. И дело не только в том, что ниже в этом же эпизоде и в 1868 г. было дважды сохранено слово «свидетель»: ведь оба этих слова исстари были синонимами (в русле этой традиции, кстати, употребляет их и Пушкин — «Выстрел»). Гончаров скорее всего специально отменил исправление, которое в 1868 г. могло быть следствием некоторой спешки. Но если для названных случаев еще можно подыскать какое-то объяснение, то вызывает недоумение тот факт, что в большинстве своем исправления 1868 г., явно улучшающие, а иногда и прямо исправляющие неблагополучный текст, не попали в новое издание. Закономерно возникает предположение, что писатель или вообще забыл о правке 1868 г., или просто пренебрег ею. К этому времени, т. е. к 1878 г., Гончаров явно не совсем четко помнил последовательность переизданий романа. Характерна в этом плане его переписка с переводчиком П. Г. Ганзеном, выпустившим в 1878 г. перевод «Обыкновенной истории» на датский язык. 21 февраля 1878 г. переводчик сообщал писателю: «Первым плодом моих литературных занятий появился настоящий перевод, сделанный с 4-го издания оригинала,22 <...> Если придется приступить к 2-му изданию моего перевода, то было бы весьма желательно сделать в нем поправки с последнего издания оригинала».23 В ответном письме от 12 марта этого же года Гончаров писал Ганзену: «Если я найду где-нибудь последнее издание „Обыкн<овенной> истории”, я долгом сочту доставить его Вам...». Писатель как бы не замечает слов Ганзена о том, что перевод сделан «с 4-го издания оригинала», т. е. именно с «последнего» издания 1868 г. Чуть позднее, 24 мая, Гончаров припоминает, что 4-е издание, «...кажется, и есть последнее». Несмотря на это «кажется», все-таки трудно представить себе, чтобы Гончаров совсем «забыл» о последнем издании при подготовке следующего. Более того, готовя текст по изданию 1862 г., он, видимо, имел перед собой текст 1868 г. Об этом говорит то обстоятельство, что в текст 1883 г. (а потом и в текст 1884 и 1887 гг.) вошел целый слой исправлений, впервые проведенных именно в издании 1868 г.; особенность этих исправлений в том, что они являются мелкими уточнениями, которые трудно, если не невозможно, восстановить по памяти. Так, к 1868 г. восходят исправления: «водой» вместо «водицей» (вариант к с. 176, строка 32); «продолжала она» вместо «начала потом опять» (наст. том, с. 554 и 183); «лучше чемодан вдоль» вместо «лучше чемодан вниз» (вариант к с. 189, строка 14); «не видывал» вместо «я не видывал» (вариант к с. 250, строка 4); «потом ребяческая выходка» вместо «то ребяческая выходка» (вариант к с. 253, строки 33—34); «— Согласитесь ли вы быть» вместо «— Согласитесь ли быть» (вариант к с. 297, строка 11); «Нет» вместо «Нет, нет, нет!» (вариант к с. 312, строка 17) и т. п., — а также добавление: «Александр слушал с некоторым нетерпением и взглядывал по временам в окно на дальнюю дорогу» (наст. том, с. 554, сноска 4).
В этом убеждает и другой пример. Так, в реплике Александра из разговора его с Петром Ивановичем об изменившей Надиньке: «Я ее слишком глубоко презираю, — сказал Александр, тяжело вздохнув» (вариант к с. 304, строка 44) — последние два слова появились именно в 1868 г.; по этому изданию они и были введены в текст 1883 г., который в целом, как уже говорилось, готовился по изданию 1862 г. Что же касается новой правки, то она велась по тем же направлениям, что и ранее, в 1848—1868 гг. Самый большой ее пласт — дальнейшее сокращение текста, начавшееся буквально с первых страниц романа. После слова «толчком» было снято авторское отступление, в котором объяснялось, что Анна Павловна «...была добрая барыня и многое спускала («людям» — т. е. прислуге, дворовым. — Ред.); но шуметь, когда спит Сашенька, не угодить ему, не исполнить скоро его желания — беда!» (вариант к с. 172, строка 17). Текст этот оставался в романе, включая издание 1868 г., так же как и естественно продолжавшая его и теперь сокращенная фраза, следовавшая за выговором Аграфене: «Хорошо, что барыне было не до чаю, а то бы дала она ей знать!» (вариант к с. 173, строка 32). Вообще глава I части первой подверглась в 1883 г. самым значительным сокращениям. Был снят отрывок, занимавший целую страницу, входивший во все предыдущие издания и правившийся до 1868 г. включительно. Имеется в виду авторское отступление, содержавшее противопоставление непостоянной любви «красавиц» и материнской любви, которая «век свой одна и та же»; мать «плачет и смеется и шепчет: „Это мой!”. А там затеплит лампадку перед образом Спасителя и молится долго и жарко» (наст. том, с. 550—551 и 179). Снял Гончаров, вернее, сократил до одной короткой фразы: «Ему было двадцать лет», — пространный текст, начинавшийся этими же словами и содержавший далее авторское рассуждение: «а это — пора волнений, мечтательности, жажды нового и неизвестного. В эту пору осторожные родители не дают детям ни вина, ни кофе, потому что у них-де и без того кипяток в крови. Как же тут усидеть на одном месте? Особенно надо представить себе в этой поре Александра Федорыча» (наст. том, с. 551 и 180). О том, насколько такого рода изменения улучшали текст главы, красноречиво свидетельствует замена следовавшего за словами: «В аттестате его сказано было, что он знает» — тяжеловесного перечня: «двадцать две науки, три искусства и еще два-три предмета — ни науки, ни искусства, а так, бог знает что» — указанием: «с дюжину наук да с полдюжины древних и новых языков» (наст. том, с. 551 и 180). Еще одно значительное сокращение — опять-таки рассуждение о любви, на этот раз о любви мужчины, который «любит и одну женщину и многих женщин вдруг, и почести, и кло-де-вужо...» (наст. том, с. 551—552 и 180),24 «почти никогда не платят в возврат родителям тою же любовию, а ищут впереди себя другой, не кроткой и мирной, а с волнениями, страданиями и слезами» (наст. том, с. 552 и 180 ). Наконец, была продолжена правка текста, связанного с Антоном Иванычем. Первая часть этого вновь правленного текста, относящаяся ко «многим еще у нас на Руси», для которых «написать несколько строк» настоящая мука: «Вот <...> поди отыскивай чернилицу! <...> еще и бумаги не найдешь в доме, а главное — сиди часа три и выдумывай слова. Бог знает, как и ставить их: иное можно поставить рядом и с тем и этим, а где именно нужно, бог весть! <...> а чуть обмакнул перо в чернила — и не то, и нейдет! или все слова вдруг суются, не знаешь, которое первое написать, — или ни одно нейдет, да и написать надо гораздо мудренее, нежели говоришь, а вот тут-то и надо выдумывать слова!» (наст. том, с. 556—557 и 186), — очень напоминает сцену мучений Ильи Ильича Обломова над письмом к старосте. Ниже снимаются также две длинноты из «речей» Антона Иваныча: первая следовала за словами «нахватает там чинов!» (наст. том, с. 560 и 188), вторая — рассказ Антона Иваныча о вредном сынке Никанора Михеича (наст. том, с. 560 и 188). Снял Гончаров и появившееся в 1868 г. дополнение, в котором было пространно выражено отношение Костякова к намерению Александра послушать приезжего музыканта: «Так уж лучше в Палкин трактир25 » (вариант к с. 411, строки 6—7).
К некоторым сокращениям автора побудили перемены в жизни общества: ведь со времени публикации романа в «Современнике» прошло тридцать пять лет. За эти годы, например, не раз изменилась мода, в частности давно перестали носить манишки, — и Гончаров в сцене укладывания чемодана снимает слова Анны Павловны: «Теперь манишки. Посмотри, как вымыты и выглажены. Ну где им там выгладить так?» (наст. том, с. 553 и 181). Но чаще всего сокращения были связаны со стилистической правкой. К примеру, в долгом монологе Анны Павловны при упоминании о неловкости тетки Александра, севшей на тарелку с вареньем, после слов «такого сраму наделала!» снято следующее замечание: «а еще ученая: всё книжки читает» (наст. том, с. 553 и 181); лишними, вероятно, показались Гончарову и сопровождавшие фразу: «...от людей зверского вида удаляйся» — слова: «Есть такие злодеи, что ничего нет святого для них: они и эдакой драгоценности не пожалеют» (наст. том, с. 554 и 183), так же как и слова, уточняющие маменькино обещание беречь деньги Александра (после: «две тысячи пятьсот рублей в год» — было: «Буду беречь твое добро пуще глазу, а там, как воротишься, женишься — сам как хочешь и распоряжайся» — наст. том, с. 554 и 183). Снимается и пространная сентенция Анны Павловны по поводу книг: «Книг много не покупай — зачем? <...> не всё же учиться, когда-нибудь надо и бросить. <...> Ты не учитель какой-нибудь! Я без тебя книги-то велю в чулан спрятать» (наст. том, с. 554 и 183). Возможно, это сокращение также было сделано под влиянием времени: ведь даже в Обломовке поняли пользу ученья.
Справедливо утверждение Е. А. Краснощековой о том, что при переработке романа в 1883 г. «Гончаров смотрел на него с высоты опыта уже трех реалистических романов, поэтому он вычеркивал те „куски”, в которых ему изменяло чувство меры: реплики Александра Адуева, слишком уж „в лоб” обнаруживающие его наивный романтизм, обличительные заявления Петра Адуева, в которых откровенно утрируется облик его оппонента» (1977«чувством меры» вызваны, очевидно, и отдельные перемены, которым подверглось в 1883 г. описание внешности Петра Ивановича: в главе II части первой претерпел значительное изменение его портрет. Из 23 строк текста «Современника», сохранявшихся до 1868 г., осталось лишь 8. Ушли упоминания Аполлона Бельведерского и сравнение с центавром. Вместо детального портрета: «Черты лица его были крупны и правильны, но в них не выражалось ни добродушия, ни злости, ни великого ума и еще менее глупости, а какое-то холодное спокойствие, которое, впрочем, не пугало и не отталкивало никого...» (вариант к с. 193—194, строки 40—6) — появилась лаконичная, но очень емкая характеристика: «В лице замечалась — также сдержанность, то есть уменье владеть собою, не давать лицу быть зеркалом души. Он был того мнения, что это неудобно — и для себя и для других» (наст. том, с. 194).
Замены проводились по всему тексту и касались как целых эпизодов и фраз, так и отдельных слов. Так, в начале главы I части первой перестраивается диалог Александра с маменькой: теперь обещанный завтрак отодвигается настолько, что Александр не выдерживает и дважды прерывает монолог матери напоминанием о еде (вариант к с. 176, строка 37); вновь изменяется, по сравнению с исправленным в 1868 г., восклицание Александра, делаясь короче и выразительнее (вместо «Забыть вас, маменька: какой вопрос! — Он горячо поцеловал руку матери. Лицо у ней просияло» стало: «Забыть вас! маменька! как могли вы подумать! Пусть Бог накажет меня...» — наст. том, с. 555, сноска 8).
«как-то ласковее» — «кажется, ласковее» (наст. том, с. 551 и 179); вместо «в зрелой поре» — «на склоне жизни» (наст. том, с. 551 и 179); вместо «у другого какого-нибудь» — «у какого-нибудь» (наст. том, с. 555 и 184)). Подчас эта «шлифовка», внешне как будто бы незначительная, придает тексту действительно «окончательный» характер. Стоит только проследить, как например по-разному звучит характеристика Сонички в устах Анны Павловны: сначала «Деревенская девка!»26 (С, 1848, 1858, 1862), затем «Деревенская девочка!» (1868«Деревенская девушка!» (наст. том, с. 555, сноска 5, и с. 184) — или рассмотреть следующие замены: вместо «и образование груди» — «и пышность груди» (наст. том, с. 559 и 187); вместо «ручьем текущие слезы» — «капавшие слезы» (вариант к с. 191, строка 44); вместо устаревшей формы «прозябение», прошедшей по всем предыдущим изданиям, — «прозябание» (вариант к с. 214, строка 32); вместо «фигюрировать» — «фигурировать» (вариант к с. 240, строка 2); вместо «к ресторатёру» (С, 1848, 1858) и «к ресторатеру» (1868«к ресторатору» (вариант к с. 251, строка 38); вместо «из-за облак» — «из-за облаков» (вариант к с. 253, строка 21); вместо «по-латыне» — «по-латыни» (вариант к с. 336, строка 11); вместо «замужство» — «замужество» (вариант к с. 366, строка 30) и т. д. Гончарова долго не удовлетворяла фраза-воспоминание Александра о счастливых днях в его скромной комнате, в которой «жили с ним тогда мечты», а «будущее было одето туманом, но не тяжелым, удушливым туманом, предвещающим ненастье» (таким был этот текст до 1858 г. включительно). В 1862 г. (и в 1868 г.) фраза уже выглядит иначе: «будущее было одето туманом, предвещающим не ненастье...». В 1883 г. Гончаров выбирает иной, «средний» вариант: «будущее было одето туманом, но не тяжелым, предвещающим ненастье» (вариант к с. 389, строки 11—12).
Появились в тексте 1883 г. различного рода дополнения, правда в меньшем количестве, чем раньше. Рассерженная Аграфена при упоминании ненавистного Евсею Прошки восклицает: «Подле него и сидеть-то тошно — свинья свиньей!» (вариант к с. 175, строки 13—14); монолог Анны Павловны прерывается словами Александра: «Какая „чужая” сторона, Петербург: что вы, маменька!», затем следует ее ответ: «Погоди, погоди — выслушай, что я хочу сказать!» (наст. том, с. 553 и 182), появляются также две новые авторские ремарки: «Она вздохнула» (там же), «и опять вздохнула» (там же); в портрете Петра Ивановича, подвергшемся сокращению (см. об этом выше, с. 688 и 693), отмечаются дополнительные штрихи, вроде: «Иногда лишь видны были на нем (лице. — Ред» (вариант к с. 194, строки 8—9). В текст 1883 г. было внесено и еще одно, на первый взгляд малозаметное, уточнение. Гончаров внимательно отнесся к указанию о числе лет, проведенных Александром в Петербурге до его возвращения в Грачи. В трех первых изданиях романа (С, 1848, 1858«Так! я здесь десять лет»; в 1862 г. фраза упрощается: «Я здесь десять лет»; в таком виде переходит она и в текст 1868 г., а в 1883 г. число лет изменяется: «Я здесь восемь лет» (вариант к с. 425, строка 22). Гончаров, очевидно, исходил из того, что в главе I части первой герою 20 лет, в Грачи он приезжает 28 лет, проводит так «года полтора», уезжает обратно в Петербург в возрасте 30 лет, а в Эпилоге, в котором действие происходит через четыре года, ему идет 35 год.
Все сказанное позволяет считать, что правка текста для издания 1883 г. была не меньшей по объему и не менее значимой в смысловом отношении, чем в предыдущих изданиях. Кроме того, текст 1868 г., подготовленный столь тщательно, не может считаться окончательным текстом, т. е. текстом, в котором с наибольшей полнотой проявилась последняя авторская воля. Таковым является лишь текст 1883 г., который в дальнейшем по сути более не перерабатывался: издание 1884 г. набиралось по нему без каких-либо изменений; для издания 1887 г. в нем были сделаны в основном лишь отдельные изменения и исправления, подчас малозаметные («обнаруживался» вместо «обнаружился» — о характере Аграфены (вариант к с. 173, строка 39); «в самых ли бумагах» вместо «в самих ли бумагах» (вариант к с. 227, строки 16—17); «безрасчетным дураком» вместо «безрасчетным, дураком», как было во всех изданиях, вплоть до 1883 г. (вариант к с. 233, строка 8); «каски, наряды» вместо «белые султаны, парады» (С, 1848,1858) и «каски, парады» (1862, 1868, 1883) (вариант к с. 245, строка 6); «по-давнишнему» вместо «по-давишнему» (вариант к с. 264, строка 20); «индейцев» вместо ошибочного «индийцев» (вариант к с. 269, строка 6); «вовлекает» вместо «увлекает» (вариант к с. 332, строка 23); «можно ожидать» вместо «можно было ожидать» (вариант к с. 343, строка 1); «из „Горе от ума”» вместо «из „Горя от ума”» (вариант к с. 352, строка 24); «monsieur Рене» вместо «monsieur Ренье» (вариант к с. 353, строка 8); «миновали» вместо «миновались» (вариант к с. 414, строка 19 и т. п.). Единственное более крупное вмешательство в текст — это сокращение фразы: «Ветер врывался в камин и завывал унылую песню» (вариант к с. 372, строка 42), присутствовавшей во всех изданиях. Но в этом случае нельзя исключить и простого выпадения фразы на стадии набора текста 1887 г., так же как нельзя исключать того, что приведенные выше мелкие исправления могли быть сделаны и не Гончаровым (во всяком случае, часть из них), а лишь по согласованию с ним или даже без согласования (в настоящее время неизвестно, кто держал корректуры собрания сочинений).
27 Многие из них, обнаруженные и устраненные в процессе авторской работы над отдельными изданиями романа, вновь оказывались в очередном издании вследствие нарушения Гончаровым последовательно хронологического подхода к каждому из следующих изданий, т. е. возвращения его не к непосредственно предшествующей, но к одной из ранних книг (например, в случае с изданием 1883 г., набранным по изданию 1862 г.). Эти погрешности, выявленные в результате изучения и сравнения между собой текстов всех прижизненных изданий, отражены в списке исправлений (см. выше, с. 674—676), внесенных в текст 1887 г., который избран в настоящем издании в качестве основного. Список насчитывает 64 исправления (не считая устранения явных опечаток). Две из них связаны с характерным для романиста разнобоем в именах и отчествах персонажей:28 мать Софьи Гончаров лишь в первый раз называет «Васильевной», в дальнейшем же тексте везде «Карповной»; сама Софья в начале романа именуется по отчеству «Васильевной», а в конце «Михайловной». Первое отчество Софьи предпочтительнее, поскольку не случаен тот факт, что Гончаров по всему дальнейшему тексту именует мать, в отличие от дочери, «Карповной».29
19 важнейших исправлений вносится в текст по изданию 1868 г.; 18 — по всем изданиям, включая издание 1883 г.; 10 — по всем изданиям до 1868 г. и одно исправление — по изданиям 1848 и 1858 гг. Некоторые из этих исправлений нуждаются в обоснованиях, особенно в тех случаях, когда текст или распространяется, или заменяется другим. Одно из таких исправлений касается фразы из письма к купцу Дубасову, которое диктует Петр Иванович Александру (после слов «о скорейшей высылке остальных денег» (список исправлений, с. 235, строка 35) в тексте 1868 г. следовало: «за посуду»; эти слова восстанавливаются, потому что возвращают читателя к упоминавшемуся ранее стеклянному заводу дяди, без чего диктуемое письмо представляется совершенно непонятным и случайным). Другое, казалось бы, незначительное исправление, — замена обращения «Посмотри» на «Посмотрите» (список исправлений, с. 263, строка 21) (тоже по тексту 1868 г.): ведь Александр обращается к Надиньке исключительно на «вы».30 «ты бы лучше мать полюбил» — продолжения из текста 1868 г.: «с бородавкой-то: та надежнее» (список исправлений, с. 305, строки 35— 36). Без этого уточнения можно было принять слова дяди за совет племяннику «полюбить» собственную мать, а не мать Надиньки.
«сердце» Юлии Тафаевой. Фраза: «...но беда была в том, что сердце у ней было развито донельзя, обработано романами и приготовлено не то что для первой, но для той романтической любви, которая существует в некоторых романах» — обратила на себя внимание писателя уже при подготовке текста 1848 г.: вместо слова «романтической» появляется характерное для эпохи 1830—1840-х гг. слово «романической», напрямую связанное со словом «романы».31 Готовя текст 1868 г., Гончаров, очевидно неудовлетворенный дважды употребленными в этой фразе словами «романами», «романах» да еще и «романической» (а кроме того, еще и соседствовавшими «была» и «было»), переписывает всю фразу наново, избегая необходимости выбирать между «романической» и «романтической» любовью и характеризуя сердце Юлии, которое было «обработано» романами, несомненно более удачным образом: «воображение, а за ним и сердце у ней были развиты донельзя, вскормлены романами» (список исправлений, с. 360, строки 39—42; курсив наш. — Ред.), тем более что слово «обработать» присутствовало абзацем ниже, где оно действительно было необходимо, так как речь шла о сердце, «обработанном» триумвиратом педагогов (наст. том, с. 361).
«Какими героями казались ей герои Жанена, Бальзака, Друино» — читалась: «Какими героями казались ей Жанены, Бальзаки, Друино — и целая вереница великих мужей!» — список исправлений, с. 363, строки 10—13; при чем здесь «герои» и что за «вереница великих мужей», оставалось читателю непонятным. Правда, следующая за этой фразой строка: «Что перед их дивными изображениями жалкая сказка о Вулкане?» — поясняет: речь идет не о самих Жанене, Бальзаке и Друино. Но тогда все-таки остается неясным выражение «и целая вереница великих мужей». Столь же непонятной была дальнейшая фраза: «Венера перед этими новыми героинями просто невинность!» (О «новых героинях» выше не было сказано ни слова). И Гончаров вносит следующее исправление: «И сама Венера перед новыми героинями, — просто жалкая невинность!» (Там же).
Единственное исправление, сделанное по изданиям 1848 и 1858«Современника») этот текст читался так: «...да! в солдаты: положим, что в солдаты и не отдадут, да ведь после этой истории...». В 1862 г. фраза стала выглядеть иначе: «...да! в солдаты; кроме того, после этой истории...» (вариант к с. 299, строки 35—36) — и в таком виде она перешла во все последующие издания. Вероятнее всего, из-за довольно близкого соседства двух случаев употребления слова «солдаты» произошла ошибка набора (выпали слова: «ну хоть в солдаты и не отдадут»). Неловкость во фразе была «сглажена» добавлением слов «кроме того». В данном случае восстановление более раннего текста необходимо.
Все приведенные исправления вновь возвращают к вопросу о том, почему текст 1868 г. не был положен Гончаровым в основу при подготовке собрания сочинений. Как было показано выше, Гончаров не забывал о правке, сделанной им ранее. Вероятнее было бы предположить, что писатель предпочитал видеть в своем первом романе творение именно 1840-х гг., начального этапа своего творчества. Не случайно позднее в статье «Лучше поздно, чем никогда» он утверждал, что в его трех романах следовало видеть, «как в капле воды, периоды русской жизни». А о периоде, отразившемся в «Обыкновенной истории», Гончаров писал так: «Крепостное право, телесное наказание, гнет начальства, дикость нравов в массе — вот что стояло на очереди в борьбе и на что были устремлены главные силы русской интеллигенции тридцатых и сороковых годов. Нужно было с критической трибуны, с профессорской кафедры, в кругу любителей науки и литературы, под лад художественной критики взывать к первым вопиющим принципам человечности, напоминать о правах личности, собственности и т. п.» («Предисловие к роману „Обрыв”»). Вот почему отдельные «реалии», внесенные Гончаровым в текст 1868 г., были отброшены позднее. Так, до 1868 г. Петр Иванович говорит о своих фабричных: «если задурят, так посечешь», в 1868 г.: «если задурят, так посадишь в часть», а в 1883 г. Гончаров восстанавливает первый вариант (вариант к с. 425, строка 2).32 «крестьянин» заменяется на «мужика», а «крестьянки» на «бабы» (см. вариант к с. 396, строка 29, вариант к с. 427, строка 16); в 1883 г. эта правка уже не принимается во внимание.
В свое время А. Г. Цейтлин справедливо оценил правку 1868 г. как «значительную», в результате которой были устранены «излишние бытовые и психологические подробности» (1952 серьезную правку? Да и сам факт правки 1883 г. не есть ли уже акт творческой воли писателя, отменившего тем самым более ранний текст? Можно было бы, правда, поместить в академическом издании оба текста: в качестве основного — текст последнего авторизованного издания, а в качестве другой редакции — текст 1868 г. Но в таком случае приходилось бы думать о подобном решении и в отношении романа «Обломов», и, возможно, в отношении книги «Фрегат „Паллада”» издания 1858 г. (см. выше, с. 18).
«Обыкновенной истории» 1868 г. издания другую редакцию? По-видимому, нет: правка 1868 г., подобно правке во всех пяти переизданиях (не считая журнальной публикации и текстов Собрания сочинений), не касалась ни композиции романа в целом, ни построения отдельных глав и не меняла сущности ни одного из основных персонажей произведения.33 34 невзирая ни на какие упреки и пожелания критики, и был совершенно непоколебим во всем, что касалось «мира» его «творческих типов» («Лучше поздно, чем никогда»).