Поиск по творчеству и критике
Cлово "APR"
Входимость: 3. Размер: 75кб.
Входимость: 1. Размер: 40кб.
Входимость: 1. Размер: 80кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 75кб.
Часть текста: структуры произведения. Отбор сцен из романа производился с оглядкой на установившиеся сценические стереотипы, основным «нелитературным» фактором при этом отборе было наличие актеров на точное амплуа. Обломов, например, определялся в то время как «смесь типов добродушного и мягко-забитого (темперамент — сангвинический)», Мухояров — как «тип лицемерный», Захар — как «меланхолик, смесь разных типов, с преобладанием честолюбивого», Тарантьев — как «холерик, тип злостно-забитый» и т. д. 660 В соответствии с существующими представлениями о театральности за рамками сцены неизбежно оставались «Сон Обломова», сцена в театре, лодочная прогулка по Неве и некоторые другие «неудобные» для постановки эпизоды. Значительно варьировался список гостей, посещающих героя в части первой романа, в некоторых случаях он ограничивался одним только Тарантьевым, который сохранялся ради обеспечения последующей «мещанской» интриги на Выборгской стороне. Самым обширным сокращениям подвергалась часть четвертая романа: с удивительным единодушием инсценировщики игнорировали содержание глав, повествующих о любви Ольги и Штольца. Последний, как правило, появлялся на сцене лишь дважды: первый раз для того, чтобы познакомить Обломова с семьей Ильинских и второй раз (уже в финале) для того, чтобы выслушать рассказ Ильи Ильича о его новой семье. Предпринятые купюры компенсировались за счет вставок жанровых сцен из жизни прислуги, в которых выводились хорошо знакомые зрителю комические типы. Кроме развлекательной функции «житейские сцены» несли смысловую нагрузку: с одной стороны, они являлись своеобразным, призванным насмешить публику комментарием к основному действию, с другой — предоставляли возможность сжатого изложения...
Входимость: 1. Размер: 40кб.
Часть текста: на “Палладе”, ставя его рядом с писательством. И что здесь мы имеем дело не с случайным совпадением, не с простой фразой — об этом неопровержимо свидетельствуют неоднократные попытки Гончарова снова уйти в долгое и дальнее плавание. Так, в 1866 г. он писал Тургеневу по поводу своих планов насчет поездки за границу: “...у меня была более широкая затея: это пуститься опять в море, на военном фрегате, хотя не так далеко как прежде, а объехать Средиземное море (с Италией, Испанией и Грецией) по случаю поездки одного из великих князей. Я стороной осведомился, не будет ли мне опять счастья (в роли учителя или чтеца) поплавать, как я плавал бывало, по таким водам и в таком воздухе, которых о сю пору забыть не могу. Но мечта эта оказалась мечтою: фрегат идет не в Средиземное море, а просто в океан на морскую практику” 2 . В 1870 г. он возобновляет эти попытки, обращаясь к К. Н. Посьету, своему старому знакомцу по японской экспедиции, с просьбой “взять его с собою в Америку” и дальше кругом света на фрегате “Светлана” 3 . Несколько озадаченный этой просьбой Посьет ответил сначала “энергическим отказом”; когда же, месяца через два, он переменил мнение и выразил свое согласие, — было уже поздно: под влиянием колебаний приятеля мнительный Гончаров отрезвился и сам испугался своей смелости и отказался от своих мечтаний 4 . В эту пору было ему пятьдесят восемь лет. Здесь мы встречаемся с одним из самых интересных и загадочных центральных фактов его биографии. В самом деле: эти вечные порывы в даль, эти грезы о невиданных землях, эта непрестанная тоска по...
Входимость: 1. Размер: 80кб.
Часть текста: тем больше казался он мне непонятным и неуловимым: он по-петербургски мог в одно и то же время смеяться и плакать, шутить и важно говорить” 93 . В другом месте находим такую характеристику нашего писателя: «Это был удивительный человек, его никак нельзя было охарактеризовать одною фразой. Если можно так выразиться, это была какая-то механическо-химическая смесь самых разнообразных качеств. Иногда оживлен и сыпал остротами, через минуту взор его потухал, и он зевал от того, чем за минуту перед тем интересовался <...> У него никогда нельзя было угадать, чем он руководится в том или другом поступке. Характер его, капризный, крайне подвижный и неуловимый, не укладывался в обыкновенные рамки. Вся довольно полная фигура его, кажется, только и говорила: “оставьте, пожалуйста, меня в покое: ведь я вас не трогаю, — ну так и идите себе своей дорогой!”» Его мысль никогда не направлялась, что называется, a motu *5 . Остановит внимание его какой-нибудь предмет — хорошо, не остановит — тоже хорошо» 94 . Сам он представлял себя, как “нервный, впечатлительно-раздражительный организм”; он не мог хладнокровно спорить: лучше...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: по-французски, а русской речью владел мастерски, без книжного красноречия. Она свободно лилась у него, умно, блестяще, с искрами юмора, с неожиданными ловкими оборотами, остроумными сравнениями, антитезами. Я, да и другие тоже заслушивались его рассказов: он был виртуоз-рассказчик. Он отлично пользовался — не приобретенными систематическим путем, а всячески нахватанными знаниями почти во всем и обо всем. А нахватал он знания не из книг, не в школе, а с живых людей, на ходу, в толпе бесчисленных знакомых во всех слоях общества. У него в памяти, как у швеи в рабочем ящике, были лоскутки всяких знаний, и он быстро и искусно выбирал оттуда нужный в данную минуту клочок. Что западало ему в память, то и оставалось там навсегда и служило ему верно. У него развился взгляд и вкус и в литературе и в искусствах, особенно в живописи. Он был не только любитель, но и знаток хороших картин. Апломб в разговоре, что называется, у него был удивительный: он отважно врезывался в разговор, как рубака в неприятельский строй, и отлично уклонялся, когда натыкался на неодолимую преграду. Особенно мастерски владел он софизмом, как отличный дуэлист шпагой, и спорить с ним, поставить его в границы строгой логики было мудрено: он не давался. Некоторые из его рассказов так и просились под перо. Если б я мог предвидеть, что когда-нибудь буду писать для печати, я внес бы некоторые рассказы в памятную книжку. Иные еще и теперь сохранились у меня в памяти. Особенно интересны у него выходили характеристики некоторых известных, громких...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: очень приятное, о том, как была принята и прочтена моя статья в “Складчине” 2 — так что много было поводов простить Вам — и я простил. А теперь прошу только позволения сделать некоторую оговорку к тому, что вызвало у Вас такое капитальное обвинение меня в глупости. Без этого, пожалуй, злой язык (такой, например, как у Ф. М. Т<олстого> 3 ) мог бы обвинить меня в чем-нибудь еще хуже — и потому оговорка или объяснение необходимы, как circonstance atténuante *1 Я сказал, что “хожу во дворцы всегда с каким-то страхом и пишу всем, кто там живет, с каким-то смущением и боязнию”. В самом ли деле это “глупо” или, если это глупо, то виноват ли я в такой глупости? Надо бы было — к словам вхожу со страхом — прибавить — и с трепетом : тогда бы было даже хорошо 4 . Так и надо. Дурного тут , право, ничего нет: может быть, много смешного: но ведь нас так воспитывали и учили. А мое воспитание относится к той эпохе, когда... секли не только мужиков, но и маленьких господ. Но это не оговорка, а история. А вот оговорка: боязнь моя ходить во дворцы относится не к тем или другим личностям, а к толпе , ко всей широкой обстановке, к строгой, условной и — неизбежной, конечно, представительности и обычаям места, к парадности и обрядности. Моя “боязнь” — стало быть — есть просто непривычка. Кто родился и прожил до старости в скромной и тесной доле, в темном углу, тот всегда будет неловок, смешон, и иногда “глуп”, лишь только очутится в толпе, на виду, да еще в парадном и блестящем обществе. И слабые глаза, привыкшие к сумеркам, начнут усиленно мигать и плакать, когда к ним вдруг подвинут лампу. Вот отчего я не старался проникать — не во дворцы — а вообще в большие дома, где...