Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "О"

1. Вершинина. О роли «идиллического компонента» в «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова.

Входимость: 1. Размер: 29кб.

Часть текста: тип. "Печатный двор"», 1998 . — С. 65—74. Н. Л. Вершинина О РОЛИ “ИДИЛЛИЧЕСКОГО КОМПОНЕНТА” В “ОБЫКНОВЕННОЙ ИСТОРИИ” И. А. ГОНЧАРОВА Вопрос о роли “идиллического компонента” в произведениях И. А. Гончарова не обойден вниманием исследователей, хотя и в большей мере — что закономерно — обращен к роману “Обломов” 1 . Данное обстоятельство не отменяет однако актуальности поставленной проблемы, подтверждаемой также и тем, что в литературно-эстетических воззрениях писателя идиллия присутствует и как внеличностное, эпохальное начало: “Европейские литературы вышли из детства и теперь ни на кого не подействует не только какая-нибудь идиллия, сонет, гимн, картинка или лирическое излияние чувства в стихах, но даже и басни мало, чтобы дать урок читателю. Это все уходит в роман <...>” 2 . Нельзя недооценивать и факт активизации “идиллического компонента” в 1830 — 1840-е годы, во многом обусловленный усилившимся противостоянием “риторической” и “натуральной” школ в литературе (по терминологии времени). Актуализация идиллии как типа мировосприятия и жанровой модификации (идиллические мотивы в “Евгении Онегине”, “Повестях Белкина” и “Капитанской дочке” Пушкина, “Старосветских помещиках” Гоголя, в сочинениях “обыкновенных талантов”, где ее инварианты особенно очевидны) вела к возможности исследования общества, по преимуществу, в аспекте этико-духовных ценностей и их онтогенезиса. Но вместе с тем, “знаки” идиллии в литературе предполагали проекцию “идеальных” начал на ...

2. Петров. Гончаров: (Критико-биографический очерк). Часть 7.

Входимость: 1. Размер: 19кб.

Часть текста: появление в русской действительности людей нового склада и новых стремлений. «В первоначальном плане романа, — указывал писатель, — на месте Волохова у меня предполагалась другая личность — также сильная, почти дерзкая волей, не ужившаяся, по своим новым и либеральным идеям, в службе и в петербургском обществе, и посланная на жительство в провинцию, но более сдержанная и воспитанная, нежели Волохов. Вера также, вопреки воле бабушки и целого общества, увлеклась страстью к нему и потом, вышедши за него замуж, уехала с ним в Сибирь, куда послали его на житье за его политические убеждения». Сложившееся в 60-е годы враждебное отношение Гончарова к революционно-демократической интеллигенции изменило этот первоначальный замысел романа в сторону обличения «нигилизма». «Тогда под пером моим прежний, частью забытый, герой преобразился в современное лицо...» — свидетельствует сам Гончаров в статье «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв», опубликованной лишь после смерти писателя. В первой части романа, рисуя столичную светскую среду, Гончаров подвергает острой критике бездушный и холодный аристократизм, ханжество и высокомерие высших дворянско-бюрократических кругов, представленных в романе в образах старого светского жуира Пахотина, эпикурейца-бюрократа Аянова, «великолепной куклы» Беловодовой и др. Гончаров считал, что «большой свет» давно порвал с русскими нравами, русским языком, пропитан эгоизмом и космополитическими настроениями. Жизнь высшего светского общества рассматривается Гончаровым в связи с ненавистной ему обломовщиной. Так Аянов — тот же обломовец, для которого цель жизни — чин тайного советника, спокойная служба с высоким окладом в каком-нибудь ненужном комитете, «а там, волнуйся себе человеческий океан, меняйся век, лети в пучину...

3. Письмо Льховскому И. И., 25/13 июня 1857 г. Варшава.

Входимость: 1. Размер: 14кб.

Часть текста: от дурной пищи и от скуки, с примесью боли. Вспомните Ваше очень удачное сравнение, Льховский, насчет Прометея и ворона. И тот и другой (то есть сам я) были в одном и том же ящике, и не было выхода из клетки. С одной стороны, жестокие нападения, с другой — терзания, правда, двух или даже одного рода, но зато каких гадких и глупых. Два призрака неразлучно были со мной: один гнался сзади, и, если я переставал слушать его, другой или, пожалуй, он же самый забегал вперед, грозил и насмешливо говорил: помни, я жду, жду, ты еще не ушел, ты только уехал. Никакой палкой не отделаешься от кулака судьбы. Когда, наконец, это затихало, мною овладевал такой хохот, что я должен был выдумывать для товарища своего предлог. Кстати о товарище. Я удивил его, кажется, на всю его остальную жизнь, то есть он никак не мог понять, отчего человек все молчит, когда есть с кем говорить, и ни слова на его замечания, рассуждения и даже вопросы не отвечает, который ни капли ни вина, ни пива не пьет и вообще мало признаков жизни оказывает. А знаете ли, кто этот рябой толстяк, что сел со мною? Он назвал себя Радецким, служащим у Паскевич: мы долго ломали себе голову, как это один фельдмаршал, который живет не здесь, а в Италии, угораздился служить у другого фельдмаршала, который вовсе уж нигде не живет? А дело оказалось просто: он точно Радецкий и точно служит у Паскевич, у вдовы героя, и притом метр д’отелем. И вот он-то думал занять меня, затрогивая разговор о торговле, о политике и вдруг, о ужас, о литературе. Он очень смышлен и читал кое-что, между прочим сочинил книгу «Альманах гастронома», которую ценсуровал Елагин и чуть ли не там...

4. Иван Савич Поджабрин: Очерки. Часть 3

Входимость: 1. Размер: 51кб.

Часть текста: разбросал всё тут! Плюнула бы на него, право! Эй! перестань, говорю. Он жесткой рукой отер ей слезы и погладил по голове. — Ну Бог с ним! — сказала уныло Маша и задумчиво побрела домой. Маленькая столовая баронессы была ярко освещена огромным канделябром. Там был буфет красного дерева, горка с фарфором и хрусталем, раздвижной стол и больше ничего. Когда Иван Савич подходил к дверям, из столовой слышались пение, крик, смех; говорило несколько голосов. Вдруг человек поспешно пронес мимо его бутылки. «Эге! да здесь никак кутят! — подумал Иван Савич, — а говорят, знатные не кутят!» Он отворил двери и остановился. За столом, прямо против дверей, сидела сама баронесса. Она была удивительно хороша. Глаза блистали огнем, какого он не замечал прежде, румянец пылал ярче, на губах блуждала улыбка и, казалось, обещала долго блуждать. Шея и плечи были обнажены, грудь сильно поднималась и опускалась. Лицо, костюм, движения, громкий, одушевленный разговор — всё показывало, что она была достойною председательницею пира. Подле баронессы был пустой стул. Далее сидела ее сестра. Подле нее, облокотясь рукой на спинку ее стула, почти лежал граф Лужин с бокалом в руке. Он ей говорил что-то тихонько. Она хохотала... Напротив их, отворотясь к столу боком, сидел князь Поскокин, высокий мужчина с черными бакенбардами. По левую ее сторону секретарь посольства что-то живо бормотал другой приятельнице баронессы, интересно бледной и задумчивой женщине. — А! — сказала баронесса, увидев Ивана Савича. — Где вы пропадаете? мы не хотели садиться без вас за стол; да вот князь уверил, что вы уж не будете... — Виноват! — примолвил князь. — Я знал, что мы просидим долго и что вы во всяком случае подоспеете. — Помилуйте, ваше сиятельство, ничего! — отвечал Иван Савич, раскланиваясь почтительно на все стороны. — Садитесь скорее, полноте раскланиваться! — нетерпеливо закричала баронесса. — Я вам берегла место подле себя. Целуйте же ручку! да будьте живее. Ах, Боже мой! вы ни...

5. Отрадин. Гончаров в юбилейной литературе 1912 года: Обзор.

Входимость: 2. Размер: 136кб.

Часть текста: говорила о нем лишь при случае <...> наука <...> не ввела его в круг своих изысканий” (Н. Котляревский) 1 , “литература о Гончарове бедна, как литература о третьестепенном писателе” (А. Измайлов) 2 , “мы его еще совсем не знаем” (Б. Эйхенбаум) 3 . “... Далеко не все вопросы, связанные с жизнью и творчеством этого замечательного литературного деятеля, — писал В. Е. Евгеньев-Максимов, — с достаточной полнотою выяснены и освещены” 4 . “Загадочный писатель” — такой заголовок был в ходу в юбилейном году. Авторы некоторых юбилейных заметок давали объяснение такому положению дел: “как писатель Гончаров был забыт еще при жизни (С. Яхонтов) 5 , “теперь Гончарова мало читают и еще меньше любят” (П. Медведев) 6 , “интерес к изучению Гончарова остыл, и подогреть его не мог даже юбилей художника (В. Кранихфельд) 7 . Высказывались и прямо противоположные суждения о связи Гончарова с современностью, об отношении к нему читателей. “Гончаров не умер, — писала Т. Ганжулевич, — он среди нас в своих творениях” 8 . — “Гончаров еще не отжил, — сказано в одной из юбилейных статей. — Он ближе многих и многих нашей современности” 9 . Е. Ляцкий охлаждение русского читателя к Гончарову считал явлением временным и объяснял его характером творчества писателя. “Именно его сочинения таковы, — писал исследователь, — что от них нужно отойти на некоторое расстояние, чтобы разглядеть все особенности изображаемых в них широких картин, притом с наиболее положительной и выгодной для них стороны. Для этой цели Гончарова нужно было забыть... И потом...