|
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
X
Вечером в тот же день в двухэтажном доме, выходившем одной стороной в улицу, где жил Обломов, а другой на набережную, в одной из комнат верхнего этажа сидели Иван Матвеевич и Тарантьев.
Это было так называемое «заведение», у дверей которого всегда стояло двое-трое пустых дрожек, а извозчики сидели в нижнем этаже с блюдечками в руках. Верхний этаж назначался для «господ» Выборгской стороны.
Перед Иваном Матвеевичем и Тарантьевым стоял чай и бутылка рому.
— Чистейший ямайский, — сказал Иван Матвеевич, наливая дрожащей рукой себе в стакан рому, — не побрезгуй, кум, угощением.
— Признайся, есть за что и угостить, — отозвался Тарантьев, — дом сгнил бы, а этакого жильца не дождался.
— Правда, правда, — перебил Иван Матвеевич. — А если наше дело состоится и Затертый поедет в деревню — магарыч будет!
— Да ты скуп, кум: с тобой надо торговаться, — говорил Тарантьев, — пятьдесят рублей за этакого жильца!
— Боюсь, грозится съехать, — заметил Иван Матвеевич.
— Ах ты: а еще дока! Куда он съедет? Его не выгонишь теперь.
— А свадьба-то? Женится, говорят.
Тарантьев захохотал.
— Он женится! Хочешь об заклад, что не женится? — возразил он. — Да ему Захар и спать-то помогает, а то жениться! Доселе я ему всё благодетельствовал: ведь без меня, братец ты мой, он бы с голоду умер или в тюрьму попал. Надзиратель придет, хозяин домовый что-нибудь спросит, так ведь ни в зуб толкнуть — всё я! Ничего не смыслит...
— Подлинно ничего: в уездном суде, говорит, не знаю, что делают, в департаменте то же; какие мужики у него — не ведает. Что за голова! Меня даже смех взял...
— А контракт-то, контракт-то каков заключили? — хвастался Тарантьев. — Мастер ты, брат, строчить бумаги, Иван Матвеевич, ей-богу, мастер! Вспомнишь покойника отца! И я был горазд, да отвык, видит Бог, отвык! Присяду: слеза так и бьет из глаз. Не читал, так и подмахнул! А там и огороды, и конюшни, и амбары.
я капитал составил? Можно прожить на Выборгской стороне, не показывая носа на свет Божий: кусок будет хороший, не жалуюсь, хлеба не переешь! А чтоб там квартиры на Литейной, ковры да жениться на богатой, детей в знать выводить — прошло времечко! И рожа-то, слышь, не такая, и пальцы, видишь, красны, зачем водку пьешь... А как ее не пить-то? Попробуй! Хуже лакея, говорят: нынче и лакей этаких сапог не носит и рубашку каждый день меняет. Воспитание не такое — всё молокососы перебили: ломаются, читают да говорят по-французски...
— А дела не смыслят, — прибавил Тарантьев.
— Нет, брат, смыслят: дело-то нынче не такое; всякий хочет проще, всё гадят нам. Так не нужно писать: это лишняя переписка, трата времени; можно скорее... гадят!
— А контракт-то подписан: не изгадили! — сказал Тарантьев.
— То уж кончено, свято. Выпьем, кум! Вот пошлет Затертого в Обломовку, тот повысосет немного: пусть достается потом наследникам...
— Вот только свадьбы боюсь! — сказал Иван Матвеевич.
— Не бойся, тебе говорят. Вот помяни мое слово.
— Ой ли? — весело возразил Иван Матвеевич. — А ведь он пялит глаза на мою сестру... — шепотом прибавил он.
— Что ты? — с изумлением сказал Тарантьев.
— Ну, брат, — дивился Тарантьев, насилу приходя в себя, — мне бы и во сне не приснилось! Ну а она что?
— Что она? Ты ее знаешь — вот что!
Он кулаком постучал об стол.
— Разве умеет свои выгоды соблюсти? Корова, сущая корова: ее хоть ударь, хоть обними — всё ухмыляется, как лошадь на овес. Другая бы... ой-ой! Да я глаз не спущу — понимаешь, чем это пахнет!
|