|
<ДОПОЛНЕНИЕ К “НЕОБЫКНОВЕННОЙ ИСТОРИИ”>
Июнь 1879 г.
Тургенев метался как угорелый года два, боясь, чтобы не открылось его тартюфство. Сюда он приезжал на короткое время, чтобы подогревать свои связи, вербовать новых кумовьев. После выпуска своей “Нови”, удивившей всех своей черствостью и скукой (а он думал ею подтвердить, что будто он все мне рассказывал), он совсем почти сошел с ума от страха, чтоб наконец не разгадали его.
Оставаться долго он здесь не мог, ибо обнаружилось бы, что я с ним не вижусь, не говорю: спросили бы, что это значит, и — может быть — не все поверили бы ему. Заслышав, что я издаю все свои сочинения — он вдруг приехал сюда, бросился в Москву и поинтриговал, чтобы его друзья — холопы устроили ему триумф. В Москве, в Обществе любителей словесности, ему кричали студенты. Здесь дали у Бореля обед, куда созвали или стащили профессоров, академиков и т. д.220 Тупой Яков Карл<ович> Грот сравнил его с Пушкиным, а независтливый Григорович заявил ни с того, ни с сего, что Тург<енев> чужд зависти. Это сделано на случай, если бы наконец увидели, что Тург<енев> перетаскал все мое во франц<узскую> литературу, так вот авторитет Григорович и предупредил, что зависти, дескать, нет.
Григоровича он приобрел на свою сторону — вероятно тем, что превознес его рисовальную школу — за что тот, ругавший его, как и всех, наповал, стал кричать теперь за него.
Воспользовавшись Парижской выставкой, франц<узские> литераторы, под председат<ельством> В. Гюго, придумали интернациональный конгресс для ограждения якобы литерат<урной> собственности, то есть для собирания оброка с других литератур за переводы, переделки — и так назыв<аемых> adaptations: это последнее опять-таки придумано, как сказывали приезжие из Парижа, Тургеневым. Он более всего раздувал эту мысль — и так как он перенес к ним литературную школу, то и считается там гением. Он имеет огромное влияние: эту мысль поддерживали все, несмотря на возражения Гюго и других.
Наш проходимец бил на одну цель — помешать переводам моих сочинений на франц<узский> язык. Там, пожалуй, нашлись бы критики, которые рассмотрели бы, где родилось произведение, и раскусили бы, что у знаменитого Флобера надергано все откуда-то! Вот он и бьется из всех сил, чтоб это раздуть и не оказаться, вместо гения, похитителем и предателем. И есть из чего!
В Париже дело провалилось, доверия не имели — и вот конгресс переехал в Лондон, там они притянули в почетные члены принца Валлийского Биконсфильда — и орудуют.
<енев> теперь уже спрятался — и подсунул Григоровича — крикуна и болтуна, который теперь играет первую скрипку в оркестре Тургенева — и чего доброго, достигнут цели!
Et voilà comme on écrit l’histoire!*405
|